Пятнадцать ножевых 2 (СИ) - Вязовский Алексей

— Я подумаю, — Лебензон замялся, посмотрел на Каверина. Тот пожал плечами — явно не был против. — Характеристику мы тебе дадим. Если хочешь, я и в институт позвоню. Пересекались с твоим деканом как-то.

— Хочу, — покивал я. Поддержка подстанции не будет лишней.

Но больше я ничего не просил. Мне важнее, чтобы за Лебензоном и Кавериным продолжал висеть должок — мало ли как жизнь повернется, на скорой никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. История с ботулизмом была тому примером.

Вернувшись домой, я решил проверить межгород на новом номере и заказал звонок в Орел. Поговорил с матерью, узнал последние новости. Они не радовали. В стране нарастали проблемы с продуктами, в городе начались перебои с мясом, маслом. За ними выстраивались длинные очереди, которые часто заканчивались тем, что дефицита на всех не хватало. В районе прошло несколько военных похорон афганцев — причем погибшие прибыли на Родину в запаянных гробах. Ходили слухи, что местные партизаны расстреляли из засады конвой, ребята просто сгорели заживо в бензовозах.

— Мой дурак ругается на призывников, — вздохнула мама в трубке. — Дескать, в их годы такого не было, воевали как надо. А как надо то? Сколько положили в прошлую войну? Миллионы погибли. И что? Сейчас также давай? И зачем нам этот Афганистан?

Риторические вопросы, на которых нет ответа.

— А потом что? Ребятки приедут из этого Афганистана, злые, обученные убивать. Что они тут устроят? — мама продолжала причитать.

— Ничего не устроят. Фронтовики же после войны Сталина не скинули.

— Так без него же победы бы не было!

Вступать в опасные дискуссии по телефону я посчитал излишним, а ну как новый номер мои любимые опера из гаража поставили на прослушку? Быстро свернул разговор. Даже не сказал, что собираюсь в Вену. Недельное отсутствие — никто не заметит.

Про выездную комиссию для поездки за пределы нашей родины я не знал почти ничего. То, что было в фильмах и книгах, могло не соответствовать действительности вообще. Кто знает об этом лучше всех? Конечно же тот, кто проходил их сам. Морозов толком ничего не сообщил. Поездки по странам народной демократии, всяким Болгариям с Польшами — не в счет. Это соцстраны. Да и не особо там зверствовали, так, задали пару вопросов про первого секретаря компартии, и всё. Переносить опыт на капстраны автоматически не стоит, это Игорь Александрович сказал. Но у меня есть хороший знакомый — Николай Евгеньевич Шишкин, который по этим самым заграницам ездит в разы чаще, чем простой слесарь с завода «Серп и молот» — на рыбалку.

Позвонил Шишкину на работу. Без успеха. Вечером домой — Анна Игнатьевна сухо ответила «Еще не приехал». На следующий день выловил только. Тему беседы обозначать не стал, напросился на визит. Благое дело, пропуск у меня есть, выданный еще в начале эксперимента с самозаражением, а коль скоро мероприятие не кончилось, так и отбирать его пока не стали. Зашел в кулинарию, купил пирожных к чаю. Даже если чаепития не удостоюсь, так все равно не с пустыми руками пришел.

— Выездная комиссия у вас будет, в Институте питания, — просвещал меня Шишкин. Он сидел за столом в своем кабинете, на столе горкой лежали истории. Проверять, наверное, принесли. В одной руке профессор держал кружку с чаем, а второй он воспроизводил дирижерские жесты, держа вместо палочки то самое пирожное. К месту вкусняшки пришлись.

— А спрашивать что будут? К чему готовиться? — поинтересовался я.

— А хрен его знает, — дипломатично ответил Николай Евгеньевич. — По идее, особо зверствовать не должны. Вы же не туристами едете, а в командировку. Стандартные вопросы про компартию, газету. Инструктаж потом будет — да, утомительный. В первый раз всё-таки в капстрану едете. Ну и на месте присматривать за вами плотно будут. За тобой — особенно. У тебя семьи нет, престижной работы — тоже. Вдруг поддашься на провокации и махнешь через ограждение. В любом случае не вздумай там какой-нибудь журнальчик эмигрантский с собой притащить, «Грани» или «Посев» какой-нибудь. Да и вообще, первую поездку потерпеть лучше, без выкрутасов. А то потом и в Болгарию не выпустят, хоть ты что придумай.

Короче, единственное, что я вынес из этой беседы — захотят, так выпустят, а нет, то ты можешь рассказывать биографию товарища Франца Мури во всех подробностях и потрясать собранием сочинений Эльфриды Елинек или подшивкой «Фольксштимме», толку никакого не будет. А советы насчет эмигрантской прессы мне и давать не надо. Что там хорошего печатали до крушения Союза, я и так давно прочитал. Да и сознание, что в этом их НТС больше половины во время войны немцам сапоги лизали, вызывает чувство брезгливости, не более. Опять же, голимая пропаганда. Было бы из-за чего биографию себе портить.

Перед комиссией я чин по чину сходил в деканат, предупредил о грядущем отсутствии по уважительной причине. Случившийся на месте декан даже пожелал всего хорошего. Вот ведь жопа: видные ученые дрожат от сознания, что какая-то вошь из партийных органов может им жизнь попортить и не пустить за границу отстаивать интересы своей страны. Что с того, если там кто-то выпьет лишку или книжку не ту купит? Советская власть рухнет в одночасье?

Оделся я скромно, во все отечественное. Приехал загодя, зашел к Афине Степановне, поболтали немного. За время нашего общения та почти чопорная дама, которую я увидел в нашу первую встречу, куда-то пропала. Вместо нее теперь в моей жизни присутствовала острая на язык прагматичная женщина, которая даже какое-то подобие симпатии ко мне испытывала.

Вроде никакого страха предстоящее мероприятие не вызывало. Не то моя самоуверенность сыграла роль, не то предостережения Шишкина, которые намекали, что вопрос практически решенный и пора уже думать на что потратить скудные суточные и какие консервы с гречкой лучше брать с собой.

Морозов отстрелялся первым, причем довольно быстро. Минут пять — и он вышел спокойный и уверенный в результате. То же самое случилось и с остальными членами делегации. Как под копирку — вызвали, зашел, несколько минут — вышел.

Я оказался последним. Крайним, если говорить на сленге суеверных летунов и альпинистов. Зашел. В комнате находилось куча народу — пятеро разновозрастных мужчин и четыре, соответственно, дамы. Женщины вызывали подозрение, что клонирование человека — дело давно освоенное и поставленное на поток. Все они были одного возраста, все с прическами «прощай молодость» и даже одинаковыми размерами одежды — пятьдесят восьмой, не меньше. Отличались они только цветом платьев фасончика «навстречу решениям 20 съезда партии». Среди мужиков выделялись двое представителей племени «я Ильича живым видел» — в заношенных однобортных пиджаках со скудными орденскими планками и юбилейными медалями «100 лет со дня рождения Ленина». Сидящая чуть поодаль от основной группы дама, наверное, секретарь — ей еще предстояло нарастить размера четыре до стандарта, зачитала короткое резюме — кто, что. Грамоты от Моссовета и МГК были упомянуты, и как раз после этого я почему-то подумал, что моя идеологическая подкованность и преданность делу известно чего доказана и вопросов быть не должно. Отнюдь. Я рассказал этим достойным людям краткую историю Коммунистической партии Австрии, без запинки сообщил имя товарища Мури и даже добавил от себя о таком замечательном члене партии как товарищ Елинек, которая своими книгами всячески гнобит проклятый капитализм. Был даже готов поведать высокому собранию о судьбе борца с кайзеровщиной товарища Моцарта, замученного наймитами капитала, но это не понадобилось.

— В чью голову вообще пришла мысль отправлять на столь ответственное мероприятие студента? — бесстрастно спросил сидевший на правом фланге свидетель Ильича с высокохудожественным зачесом, начинающимся у самого уха. Увидев его, я почему-то подумал, что к такой голове можно приложить сканер штрих-кодов из супермаркета, чтобы считать из чередования разных по толщине прядей информацию о товаре и цену. — За государственные деньги кто-то пытается своего протеже протолкнуть? Не вижу смысла в посылке товарища Панова за рубеж.