Физрук на своей волне. Трилогия (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Именно по той причине и говорят — ужин отдай врагу.

Я поставил на плиту старую эмалированную кастрюльку, налил воды и включил конфорку. Кружок начал нагреваться, накаливаться.

Я же порылся в шкафчике. Среди макарон и сахара отыскал пачку овсянки. Отлично.

— Каша только на воде, — пробормотал я себе. — Никакого молока и сахара.

Чистый углеводный скачок должен подкинуть энергии. Но это не всё. Я открыл холодильник и в нос снова ударил запах «вчерашнего Вовы». Колбаса, сыр, майонез, куски копчёного мяса… вся эта еда смотрела на меня, как девка из кабака — с вызовом, соблазнительно, но грязно.

Тело отреагировало моментально. Слюна пошла, руки сами потянулись. В голове пробежал голос старого организма: ну хоть кусочек, ну один ломтик, а потом хоть трава не расти.

Я замер. Сердце застучало чаще. В девяностые у меня был другой соблазн — сигареты, выпивка. Сейчас, блин, холодильник, набитый жирной жратвой. Та же зависимость, только форма другая.

— Нет, — отрезал я. — Всё. Хватит.

Я тупо закрыл глаза, чтобы не видеть всех этих явств и гастрономических искушений. Память о копчёной колбасе и сыре ещё свербела в носу, но я стиснул зубы и на ощупь достал из лотка три яйца. Холодные, с шероховатой скорлупой, яйца легли в ладонь.

Закрыл дверцу холодильника, будто хлопнул по морде врагу. Повернулся к кастрюле, где уже закипала вода. Взял пачку овсянки, отсыпал нужное количество. И пока хлопья плавились в воде, я чувствовал, как внутри зреет маленькая победа. Ничтожная для кого-то — но для меня сейчас это был рубеж.

Я разбил яйца, начал аккуратно переливать содержимое из скорлупы в скорлупу, пока не отделил белок от желтка. В стакан стек прозрачный гель, тягучий. Жёлтые кругляши я сложил в отдельную миску — потом, глядишь, пригодятся.

Белок — чистый протеин, именно он нужен. В нём сила, энергия, «кирпичики» для новых клеток. Желток же пока был ни к чему. Он тяжёлый, жирный и забивал организм, а мне сейчас нужен разгон, а не тормоз.

Многие ещё в моё время считали, что пить сырые яйца вредно. Но я помнил старую школу и знал о полезных свойствах именно сырых яиц. В них было всё, что нужно — витамины, железо, йод, марганец, калий, кальций. Целый мини-завод полезностей для тела. Нескольких яиц было достаточно, чтобы дать организму строительный материал на день.

Я поднял стакан, посмотрел сквозь мутную жидкость на окно.

— Ну, поехали, — выдохнул я.

И одним залпом выпил. Холодный белок прошёл по горлу вязко, оставив лёгкий привкус металла. Не самое приятное ощущение, но я сразу почувствовал, что желудок будто включился, заработал иначе.

Закончив с яйцами, я швырнул скорлупу в ведро и вернулся к кастрюле. Овсянка уже вовсю кипела. Я размешал её ложкой, выключил плиту и на секунду застыл, глядя в сторону холодильника.

Он тянул меня к себе, будто магнитом. Прямо чувствовалось, как внутри что-то зудит, толкает, шепчет: открой, там вкусное, настоящее, а не твои яичные сопли и каша на воде.

— Лунатизм какой-то, — хмыкнул я. — Только вот днём, наяву.

Организм, с которым теперь приходилось делить жизнь, явно привык жить по-своему. Ну и сразу поднял бунт. Желудок тянуло к привычному «яду», и тело начинало подсовывать оправдания: «ну один кусочек… ну ладно, два…»

— Отставить! — процедил я.

Резко вытащил из ящика пару целлофановых пакетов и пошёл к холодильнику. Решение было принято.

Я открыл дверцу и начал выгружать всё, что попадалось под руку, в пакеты. Сначала пошли булки — пухлые, белые, как специально для диабета заготовленные. Следом отправилась колбаса в яркой красной плёнке. Майонез, который прежний обладатель этого тела явно жрал ложками. Всё это летело в пакет без жалости.

Пакет быстро раздулся, и когда очередь дошла до морозилки, пришлось взять второй.

В морозилке поджидал… целый склад. Пельмени в трёх пачках, вареники всех сортов и мастей, замороженные шоколадки, чебуреки, какие-то полуфабрикаты…

Второй пакет тоже надувался на глазах.

— Да тут можно весь подъезд накормить и ещё останется…

Через несколько минут передо мной стояли два доверху набитых пакета — символ моего прошлого, привычек и разложения. Всё это я собирался сожрать. И сожрал бы, если бы не вмешался.

На звук шуршащих пакетов прибежал Рекс. Вид у него был такой, будто он вчера штангу таскал — глаза выпучены, лапы подогнуты, спина колесом. Пёс смотрел на меня, как на врага народа.

— Ничего, боец, — подмигнул я, присев рядом. — Не ссы в компот. Там, может, повар ноги мыл, а мы и не через такие заварушки проходили.

Я попробовал протянуть руку, чтобы погладить Рекса, но пёс зарычал. Правда, уже не так грозно, больше для порядка.

— Рычи, рычи, характер у тебя, конечно, будь здоров. Ну чё, жрать хочешь? Сейчас что-нибудь придумаем.

Я поскреб затылок, нашёл в одном из верхних шкафчиков пачку с сухим кормом, потряс в руках.

— Не, дружок, — покачал я головой. — Если этим питаться, у тебя печень к чёртовой бабушке отвалится.

Захлопнув шкафчик, я вернулся к кастрюле.

— Значит, жди, будешь кашу есть.

Перед тем как высыпать овсянку по тарелкам, я вспомнил про Аню. Подошёл к её двери, постучал костяшками.

— Подъём, страна огромная!

Ответ прозвучал мгновенно:

— Я сплю!

— Всё проспишь, — проворчал я.

Дверь не открылась.

— Вов, ну у меня единственный выходной, дай поспать!

Я пожал плечами.

— Ладно, спи дальше.

Каша наконец дошла. Я выключил, достал из шкафчика тарелку — не глубокую, а поменьше. Такой старый приём: кажется, будто наложил гору, а на деле порция крохотная. Селёдку на блюдце никто не называет пиром, а мозг, когда видит полную тарелку, верит, что ты наешься до отвала.

Отсыпав каши себе, взял собачью миску и туда тоже «отгрузил» пару ложек овсянки. Поставил на пол, постучал по краю миски пальцем.

— На, братец, жри.

Рекс подбежал, ткнулся носом в миску, понюхал. Глянул на меня исподлобья, как будто я его надурить решил, и отступил на шаг. Стоит, таращится, хвост нервно подрагивает.

— Чё, горячо? Или жрать не хочешь? Дают — бери, бьют — беги, не слыхал?

Я сел за стол, зачерпнул ложкой овсянку и начал есть.

Дверь тихо скрипнула и на кухню вошла Аня — босая, в майке на несколько размеров больше, волосы спутаны, а глаза полузакрытые. Зевнула девчонка так, что слёзы выступили.

— Доброе утро, Вов, — она нащупала стакан, набрала воды и сделала внушительный глоток.

Кстати, правильная привычка — день надо начинать именно с этого.

— Приятного тебе аппети… — она не договорила, уставившись на миску Рекса, где лежала каша.

— Вова, ты чего? Да он же такое не ест!

Я пожал плечами.

— Ничего, захочет по-настоящему жрать — ещё и не то будет есть. По крайней мере лучше твоих сухих какашек.

— Не издевайся над Рексом, — нахмурилась Аня и нагнулась, чтобы поднять миску.

Я заметил, как её взгляд скользнул к моей тарелке. Овсянка, никакой колбасы, ни бутербродов. А рядом на полу стояли два пакета, до отказа набитые выброшенными булками и майонезами.

— Ого, — изумилась она и даже сразу проснулась.

— Ты смотри, прям серьёзно взялся?

— По-другому не умею, — заверил я.

Аня достала из шкафа какой-то пакетик, открыла и вывалила в другую миску что-то мягкое и пахнущее мясом.

— Вот так, малыш, — сказала она Рексу и сунула миску на пол.

Рекс аж бросился на миску, чтобы эту жижу скорее сожрать. Я же уставился на пакетик, читая название.

— Ты серьёзно? — я аж кашей подавился и закашлялся. — Это ж кошачий корм.

— Не кошачий, — поправила она. — Универсальный. Для мелких пород. У него желудок нежный, ветеринар сказал так кормить.

— М-да… — протянул я.

Когда Аня выпрямилась, я заметил у неё на руке тёмный синяк, будто от свежего удара.

— Чё это у тебя? — я кивнул на её запястье.

— Да так… ударилась, — слишком быстро ответила девчонка, прижав руку к бедру.