Травоядный. Том I - Лев Белин

— Да давай же ты к делу уже! Вечно размазываешь! — требовал князь, хотя в глазах у него играли мягкие огни.

— Первосвет в последнее время очень часто сражается в дуэлях… — начал Малк.

Но его тут же перебил князь:

— Так сказал же, моя кровь! Рьяная! Горячая! Я тоже чем ближе к пробуждению был, тем больше кипела медовуха в жилах! Меня и не вытянуть с арены было! — весело прокричал князь и махнул рукой, чтобы ему принесли выпить.

— Да, мой господин, тело и само требует выхода энергии перед пробуждением. Но это означает, что ядро почти сформировалось, и есть некоторые излишки, от которых нужно избавиться с помощью физических упражнений, укрепляющих тело, а также умственных и духовных, — он замолчал и опустил голову, смотря теперь в пол, таковы были правила этикета на юге мира. — Но Первосвет не только сражается, но и всегда побеждает. И каждый его бой — насмерть, — прошипел Милк.

— Ты вновь об этом! — рявкнул князь, его настроение славилось своей изменчивостью. — У тебя свои устои — у нас свои! Воин есть воин, принял вызов — будь готов к смерти!

— Господин, я понимаю и вовсе не порицаю ни ваши нормы и традиции, ни отношение к себе и другим вашего сына. Меня сюда призвали учить не морали, но таинству силы и внутренней энергии, — он склонился ещё ниже, словно сочтя свои же слова слишком прямолинейными. — Прошу прощения.

— Давай к главному, леопард! — прогремел князь, и бровь Милка немного дёрнулась.

— До пробуждения ядро души довольно хрупкое. И каждое «поглощение» довольно сильно отзывается на общей силе, остроте чувств и других важных для воина аспектах, и оно пропорционально поглощённой энергии.

— Так в чём проблема?! Он побеждает честно, берёт силу соперников как достойную награду! — начинал выходить из себя князь.

— Без сомнений, каждый бой Первосвета преисполнен достоинством и умением, — он слегка прокашлялся и поднял глаза на князя, — Но в то же время, ядро вашего сына может просто не выдержать. Да и само пробуждение при чрезмерном количестве заготовленной энергии может сказаться негативно.

— И каковы же твои прогнозы, наставник? — язвительно спросил князь.

— В данный момент он уже достиг критического предела. Каждое следующее «поглощение» будет приближать его к неизвестным последствиям. Я просто не смогу прогнозировать возможный исход.

— Неужто думаешь, что мой сын так слаб?! И тебя я нанял не для кормёжки сиськой, а чтобы ты его сильнее сделал! Достойным наследником! — гаркнул князь, и окружающие его гридни напряглись.

Одно слово, и Милк отправится на тот свет! Ему тут мало кто был рад, как и любому иноморцу!

— Последствия могут быть не только негативными. Если он выдержит, его начальная сила будет за пределами всяких ожиданий, но такой исход… будет чудом, если он не остановится.

— Значит, у моего сына таки есть шанс прорваться сквозь пробуждение? — голос князя смягчился, — И к тому же, он будет сильнее остальных?

— Если отвечать на это односложно, то — да. Но господин, риски на…

— Молчать! — бросил Бурослав, — Я встречусь с сыном и лично поведаю ему о том, что ты мне сказал. И только он будет решать, как быть и каким путём идти! — зверлинги у стен одобрительно закачали головами, — Буры народ свободный, и воля наша принадлежит лишь нам, даже наши боги не указ нам, а добрые товарищи. Если он решит пройти это испытание, ниспосланное Древобогом и матерью небес Ветой, я препятствовать не стану! — громогласно закончил он и махнул рукой, указывая, что приём окончен.

Милк попятился к дверям, медленно вставая и распрямляясь. Он ожидал такого исхода, ведь голос разума в этих краях был не слишком силён. Тут больше думали о чести и доблести, чем о жизни. И шанс возвыситься, даже самый малый, был величайшим искушением. Только не грязным и порочным, а добродетельным и почитаемым.

«Я сделал что мог, а теперь нужно надеяться на удачу и „их“ языческих богов, так щедро одаривающих их чудовищной силой», — подумал он, быстро удаляясь к своим покоям в дальней части хором, — «До его дня рождения, а значит и пробуждения, осталось всего пару месяцев. Нужно собрать вещи на случай, если всё пойдёт удачно, — неожиданно он обернулся и посмотрел вдаль, сквозь пустой коридор, — Жаль. Парень ведь перспективный, сумел бы достичь невероятных высот. Как-то я к нему привязался, наверное, старею. Впрочем, не он — так другой. Не сегодня — так завтра. А мой господин всегда получает, что желает».

В тот же вечер Малк узнал о том, что его подопечный разорвал ещё одного соперника. Куда более грозного и опытного прежних. И это было, несомненно, послание для него: «Я докажу всему миру, что силён, что достоин имени отца!» Что-то в этом роде. Без сомнений.

К своему пробуждению он прикончил в дуэли ещё троих, и последний был весьма высокопоставленным офицером, сильным и опытным воином, с сумасшедшим количеством энергии.

«Пришлось повозиться, чтобы обставить всё так, будто бой был честным. Иначе мальчик никогда бы не победил, погиб бы бесславно. И моё задание завалил бы, — он на мгновение вспомнил, как однажды посмел дерзнуть офицер, в молодости, и скупо улыбнулся, — С меня тогда чуть шкуру не спустили. А тут юнца восхваляют на каждом углу. Странная страна, дикая. Но как-то жаль её покидать».

Он уже пересекал перевал Орла, проходящий среди Пасмурного хребта, окружавшего княжество с другой от леса стороны. Миновала ночь перед пробуждением Первосвета. Он надеялся, что убрался достаточно далеко. Город, ставший ему пристанищем, сейчас казался неразборчивым коричневым пятном с цветными вкраплениями, словно дерьмо, набитое осколками витража. И лишь гигантский идол Белобога, сбитый из сотен (если не тысяч) берёз, высился в небеса, словно тянулся к облакам, где должен бы восседать.

Караван, идущий в Перинное царство, почти перевалился через хребет, ступая по мягкому снегу, едва опавшему с вершин на серпантин. Десяток повозок, набитых мехом, сушёными лесными ягодами и грибами, вяленой дичью. Никто не смотрел назад. Только Малк в последней повозке.

Словно ожидая чего-то.

И наконец его глаза сузились от яркой вспышки средь коричневой ряби, словно рождение небольшого солнца. Он видел, как пятидесятиметровый идол переломился и пал, словно хрупкая веточка, взвивая пыль.