Анатолий Матвиенко - Демон против люфтваффе (СИ)

  Чекист, направивший мне лампу в пятак, принадлежит именно к этой конторе, и обряжен не для понтов, а по должности. Мне и то неуютно, а Иван натурально покрылся инеем.

  - И так, вы добровольно сознались, что после приказа об эвакуации советских интернационалистов самовольно остались на оккупированной врагом территории, где вступили в контакт с белогвардейским офицером Петром Григорьевичем Денисовым?

  - Нет.

  - Интересно, - сатрап изобразил подобие удивления. - Вот же ваши собственноручные показания: зимовал в горах Съерра-Гвадаррама, в Мадриде встретился с Денисовым.

  - Нет.

  - Ты мне тут не дерзи! Дурку не ломай. Или не ты писал?

  - Я писал рапорт. Показаний не давал.

  - Кончай срать мне на мозги. Какого хера не уехал со всеми?

  - Был сбит в боевом вылете. Совершил аварийную посадку, получил ранение, меня выходил крестьянин, сочувствовавший республиканцам.

  - Давай-давай, думаешь, крестьянина приплёл - мы не проверим? Ещё как проверим! Дальше! Про белогвардейца.

  - Пётр Григорьевич Денисов привлечён в качестве переводчика к работе с советским контингентом командующим авиационными специалистами комбригом Пумпуром. В Мадриде он помог мне сделать документы, позволившие покинуть страну и добраться в СССР.

  - Не прикрывайся комбригом, сволочь!

  Так, сейчас начнут бить. Надо ободрить напарника.

  "Не трусь, пуля в почку больнее. Ты же знаешь, даже зубы отросли".

  Ванятка ничего не ответил, гебист тем временем развернул газету.

  - Это что за цирк?

  - Я исполнил интернациональный долг до конца, убил фашиста. А вы, простите, гражданин капитан, в тылу отсиделись или тоже в Испании воевали?

  Капитанские руки сжались в кулаки. Но он сдержался. Пока.

  - У нас всегда бой.

  - Что-то не видел я вас среди республиканцев. За какую сторону сражались, гражданин капитан?

  В торец влетела зуботычина. Увесистая, отнюдь не символическая. Я сплюнул. На рапорт и газету капнула кровь.

  - Урод! Материалы дела испортил!

  Я же не сам себя гвазданул. Ах да, орлы НКВД по определению не бывают виноватыми.

  - Героем себя чувствуешь? Тебе посмертно Героя дали! Думали - умер во славу Родины, шкура!

  - А я во славу Родины жив. И никто меня геройской награды не лишил.

  - Не понимаешь, - ощерился капитан. - Герой Бутаков умер! А передо мной - самозванец, его я сейчас отведу в подвал и пристрелю.

  Он даже ТТ достал и затвор передёрнул.

  - Поднимайся. Живо!

  - Как скажете, гражданин.

  Понятно, что пугает и на пушку берёт. Сто пудов мне срок набавят, не здесь - в преисподней. Но не удержался, извините.

  Пистолет улетел в сторону. Ногой по яйцам - раз. Кулаком в челюсть сбоку, где она хрупкая. Ох, как зубёнки треснули. Перевернул тело на живот и выписал два аккуратных, выверенных тычка по почкам. Немного пописает красным, потом всё пройдёт, ненадолго. Однажды почки полностью откажут. Применить адские средства против НКВД - грешно, но извинительно.

  Плюбовавшись на плоды своих деяний, я забарабанил в обитую железом дверь:

  - Откройте! Тут гражданину капитану плохо стало.

  Как меня избили... Испанские дружинники, ввалившие "франкистскому лётчику" у "Фиата", славным парням из госбезопасности в подмётки не годятся. Я изображал потерю сознания, получал на голову ведро воды, и по новой. Чтоб жизнь мёдом не казалась, как любят приговаривать в СССР.

  Повреждения своих внутренних органов, нанесённые сотрудниками внутренних же органов, залечивал сразу, а внешние оставлял в первозданном великолепии. Надеялся, что слух о моём задержании непременно дойдёт до нужных ушей. Но советская бюрократия сработала медленно, и долгожданный визит состоялся лишь через двое суток, когда менее выносливому арестанту полагалось бы сдохнуть.

  - Мазл тов, Яков Владимирович.

  - Ваня? Это и правда ты? Сержант, дайте больше света в камеру.

  - Трудно узнать после местного гостеприимства. Простите, что шепелявлю.

  Смушкевич застыл в нерешительности. Вмешался какой-то энкаведешный чин постарше, которого явно приставили провожатым к комбригу:

  - Арестованный напал на сотрудника ГБ во время допроса, сломал челюсть.

  Я даже отпираться не стал, рассказал про мордобой и взведённый ТТ у морды. Чин явно не понял причину моего недовольства - здесь подобное в порядке вещей. А увечить лубянковского орла не годится.

  Яков затребовал моё досье, пробежался глазами по рапорту, заглянул в газету. Спросил лишь:

  - Какого чёрта ты представился Анджеем Ковальским из Познани?

  - Так вывели нас официально. Не хотел международных осложнений. Анджей погиб летом. Пусть заявляют претензии к полякам, - я усмехнулся разбитым ртом, показав провалы вместо передних зубов.

  Смушкевич наклонился.

  - Это точно ты уничтожил Гарсия-Морато?

  - Посмотрите на газету ещё раз. Там я больше похож на себя чем теперь.

  Комбриг резко выпрямился.

  - Майор, этот человек - настоящий герой. А о вашем самоуправстве я лично завтра же поговорю с Николаем Ивановичем. Иван Прокофьевич, можете идти?

  Я поднялся, изображая крайнюю избитость.

  - Отсюда - обязательно. Если товарищ майор позволит.

  Тот не стал взбрыкивать по поводу "товарища", а не "гражданина начальника".

  - И газетку будьте любезны вернуть.

  - Совсем обнаглел? - однако под взглядом Смушкевича скривился и сунул мне затёртый уже листок.

  В машине расспросил Яшу: что за он - Николай Иванович.

  - За время твоего отсутствия у нас многое что утекло. Ягоду сняли и расстреляли, Николай Иванович вместо него, хотя тоже... - комбриг нервно глянул в затылок водителю и на полном серьёзе продекламировал:

  В сверкании молний ты стал нам знаком,

  Ежов, зоркоглазый и умный нарком.

  - Сами сочинили?

  - Народный поэт Джамбул. Расскажи про Морато.

  - Можно через пару дней? Говорить долго, а рот болит.

  - Ладно, лечись. Нас с Рычаговым на Халхин-Голл отправляют.

  - Я с вами!

  - Лечись, я сказал! Живого места нет.

  - По дороге и выздоровею.

  - Ну, не знаю. А вот летать тебе...

  - Это ещё посмотрим. На нас, бобруйских, как на собаке - всё мигом затягивается. Так что я с вами. Только жену, Лизу - известите. Нашёлся приблудный Герой Советского Союза.

  Смушкевич был начальником ПВО Мадрида. С ним летать не пришлось. Зато второй уже раз вытащил меня из задницы, первый случился после крушения двух испанских ассов, гонявших одинокую "Чайку". И в третий раз пошёл мне навстречу, позволил подлечиться в госпитале, потом прихватил в Монголию.

  Аэродром, толпа провожающих, есть знакомые лица, а одно очень даже знакомое...

  - Пашка!

  Рычагов, отиравшийся в числе пассажиров того же "Дугласа", сгрёб меня в объятиях.

  - Не дави так! От гебешных гадов рёбра болят.

  - Да и хер на них, упырей из НКВД! - радостно крикнул мой бывший ведущий, нимало не заботясь, что на лётном поле около транспортника масса народу, без стукачей тут в принципе невозможно. - Главное - живой. А сколько наших осталось в Арагоне и под Мадридом...

  За них выпили уже в воздухе. Потом пришлось рассказать про последний бой.

  - Я попал в столицу буквально через день после того, как её заняли войска Франко. Без боя и особого недовольства горожан. По-моему, их настолько вымотала война, что они уже были рады любому правительству, лишь бы не слышать канонаду и взрывы авиабомб. Военные патрули, сразу порядок. У меня имелись деньги фалангистов, приютивший на зиму старик отдал последние сбережения, - если не уточнять, что попавший под руку офицер хунты тоже весьма недурственно расщедрился, земля ему пухом. - Сел за столик в кафе, и тут меня тихо окликнул знакомый голос. Привет, мол, Иван. Смотрю - Пётр Григорьевич собственной персоной, такой же холёный, как и в тридцать шестом.

  - Обожди, - вмешался Смушкевич. - На весь огромный Мадрид вы оказались в одном кафе?

  - Яков, ты и правда у Ежова учился подозрительности? Вначале пару кафешек на весь город открылись, вокруг парка. Потому и Морато здесь отирался, больше негде.

  - Отстань от него, - нетерпеливо одёрнул шефа Рычагов. - Продолжай.

  - Побеседовали. Григорьевич сразу дал понять, что про авиадорес русос здесь лучше не заикаться. Маятник симпатий качнулся в другую сторону и до упора. Теперь мы - злыдни. Пообещал с документами помочь, договорились о сумме и месте встречи. По меркам НКВД, я установил контакт с белогвардейским подпольем.

  - А Морато?

  - Не торопи, Паша. Как раз к нему подхожу. Я на лицо этого гада не знал. Просто трепотню услышал. Жаль, говорит, война кончилась, а то бы этих горе-пилотов ещё три дюжины посшибал. Навострил ухо в ту сторону. Там киношники, хотят фильм снять про доблестного испанского асса, истребителя красных обезьян. Планируют съёмку, но не могут найти желающего покружить на курносом. Я и не выдержал.