Юрий Корчевский - Атаман. Гексалогия

Настоятель был в своей келье; принял радушно, но попенял за то, что давно не был – неужто совсем забыл?

– Дела все, – неловко оправдывался я. – Вот, на сече с татарами был.

– Уже извещен. Поздравляю с повышением – не просто боярин, а еще и воевода. Говорят, проявил себя. Рад, что я не ошибся в тебе. Не часто человек оправдывает надежды. Видно, Господь направляет твои помыслы. Расскажи, что делал, как сражался.

Я начал скомкано, не зная, насколько искренне любопытство настоятеля, и в каких пределах можно рассказывать ему кровавые подробности сечи. Однако в ходе повествования, чувствуя его неподдельный интерес, я разошелся – даже о захвате Василия татарскими лазутчиками поведал.

Потом мы поговорили о мирских новостях, и под конец беседы настоятель неожиданно для меня вытащил из ящика стола и вручил мне нож в скромных ножнах.

– Думаю, он пригодится тебе в ратном деле.

Я вытащил нож из ножен и только хотел провести пальцем по лезвию, как Савва перехватил мою руку:

– Не моги! Лезвие отравлено!

Видя мое удивление, он пояснил:

– Лазутчика мы тут папского, схизматика ватиканского поймали – так то его нож. Либо убить исподтишка кого хотел – не знаю. Допросить не успели – принял яд и отдал Богу душу.

Лихо! С помощью испанского золота Ватикан организовал разветвленную шпионскую сеть по всей Европе, не исключая и Руси. Информация шла обильная, и Ватикан держал руку на пульсе, будучи осведомлен о жизни царственных дворов и даже простого люда. При этом сам Ватикан погряз в роскоши, пьянстве и блуде.

Я сунул нож в ножны и прицепил к поясу. Надо припрятать его куда подальше и не забыть достать, когда на сечу поеду. Не приведи Господь запамятовать, да хлеб или мясо им в походе порезать. Обидно будет умирать не от раны, а от своего же ножа.

Добравшись до дома, я закинул его на шкаф в своем кабинете.

А через несколько дней ко мне в Вологду заявился боярин Тучков, мой сосед по поместью.

– Давненько мы не виделись! Не возгордился, случаем? – едва поздоровавшись, спросил он.

– Никита, разве ты плохо меня знаешь? Сегодня меня воеводой поставили, завтра – тебя. Дело случая!

– Ага, случая. Я вот выше сотника никак подняться не могу, хотя бы товарищем воеводы.

Должен напомнить, что товарищем назывался заместитель – сотника ли, воеводы.

Я со всеми почестями провел Никиту в дом – все‑таки мы с ним знакомы давно, соседи добрые, не в одной сече бок о бок рубились.

Пока челядь собирала на стол, мы поделились новостями. Собственно, новостей‑то было – раз‑два, и обчелся.

Когда стол был уставлен яствами, мы перешли в трапезную и отдали должное жаркому из поросенка, гречневой каше с фруктами, вину домашнему да рыбке.

Вот и славно – пообщались! Прощаясь, Никита заявил:

– Что мы с тобою все только в походах и видимся – вроде как и не соседи добрые. Приезжай ко мне на охоту. Медведь повадился на овсы ходить, скоро уже убирать нечего будет.

– Я с удовольствием, только скажи когда.

– А давай завтра – что откладывать?

На том и уговорились.

Я приказал Федору‑занозе приготовить рогатины, ножи побольше размером и, немного подумав, добавил – еще и мушкет с пулями чтобы захватил.

Зашел в комнату к Василию. Он сидел за столом у окна, старательно изучая книгу.

– Чего читаешь, сынок?

Василий смутился:

– Вот – великие битвы изучаю.

– Молодец! Хочешь завтра со мной на медвежью охоту поехать?

– Конечно, хочу – зачем спрашиваешь?

– Тогда завтра оденься попроще, кольчугу не забудь надеть, и кинжал обязательно захвати. Федор рогатины приготовит.

Рогатина – охотничье копье с толстым и прочным древком, часто перехваченное железными кольцами. Лезвие длиной сантиметров тридцать, широкое, с прочной поперечиной вместо гарды. Фактически – короткий меч на древке.

Утром мы втроем – я, Василий и Федор – выехали со двора. Боевые холопы провожали нас завистливыми взглядами. Охота, тем более на медведя – самое мужское занятие, окромя войны. И развлечение, бодрящее кровь адреналином. Если медведь молодой – и мясо вкусное, а шкура, ежели ее выделать хорошо – прекрасный полог для саней – ноги в мороз укрывать.

За шутками и разговорами мы добрались до поместья Тучкова. У его дома уже толпились охотники – человек семь.

Увидев нас, с крыльца спустился Тучков.

– Рад приветствовать! Это кто же с тобой?

– Знакомься – сын мой, Василий, и Федор – нынче десятник.

– А лица‑то знакомые!

– Когда на ваш стан татары напали, мы вместе вас выручали.

– Значит, боевые побратимы. Это славно! Ну, раз все готовы – по коням!

Все поднялись в седла и дружно выехали за ворота. Ехали на закатную сторону, удаляясь от моего и Тучкова поместий.

Отъехав верст на десять, мы спешились. С лошадьми остался коногон, а мы, навьючившись оружием, пошли дальше пешком.

– Давайте здесь, на опушке расположимся. Перед нами – овсы. Медведь обычно с той стороны приходит, ближе к вечеру. Будем ждать, – сказал Никита.

Мы улеглись на траве, а один из тучковских охотников залез на дерево.

Прошел час, другой. Все лежали молча: у медведя обоняние и слух хорошие, звякнет железо – и ушел зверь.

Сверху – с дерева – упала шишка, за ней, попав мне по спине – вторая. Я поднял голову. Охотник на дереве показал на поле. Ага, понятно – медведь появился.

Я толкнул Тучкова, уже прикемарившего на траве. Никита осторожно поднялся и выглянул из‑за кустов. Затем прошептал мне на ухо:

– Здоровенный зверь – и прямо посреди поля. Делимся надвое и тихонько обходим его, чтобы не ушел – потом сближаемся. Медведь в кольце и окажется.

Никита дал нам трех своих людей и махнул рукой влево. Туда мы и двинулись, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на сухую ветку. Пройдя метров сто, мы повернули на овсы, растянулись цепью и, выставив перед собой рогатины, двинулись к медведю. Я уже видел цепь людей и Тучкова, идущего нам навстречу.

А где же сам медведь? Мишка сидел в овсах – видна была лишь верхняя часть туловища и огромная голова. Он был увлечен овсами – срывал колосья лапами и жадно ел, собираясь нагулять жирку к осени. Видимо, он услышал шуршание колосьев об одежду идущих людей, повернул морду, затем встал. Твою мать! Да в нем, стоящем на задних лапах, изрядно больше двух метров.

Медведь стоял к нам спиной, видя только Тучкова и его людей. Вероятно, они успели подойти ближе.

Внезапно он опустился на все четыре лапы и бросился бежать прямо на нас. Мы застыли на месте, отставив назад правую ногу и выставив вперед рогатины.

Шуршание раздавалось все ближе и ближе. Но и медведь учуял наш запах. Он поднялся на дыбы в десяти метрах от нас, взревел, оскалился и пошел на задних лапах. Медведь был здоров, могуч и, судя по белым клыкам, молод. И что самое плохое – он пер на Василия, стоявшего от меня в десяти метрах. Что делать? Бежать на помощь? Унижу парня перед другими охотниками.

Дальше – за Василием – стоял Федька. Он повернул ко мне лицо, но молчал, как бы ожидая от меня подсказки – что делать будем?

Я решил – пусть все идет своим чередом, нужда возникнет – на помощь придем.

Медведь приблизился к Василию. Я видел побледневшее лицо сына, пальцы рук, вцепившиеся мертвой хваткой в древко рогатины.

Сын ударил медведя рогатиной, но неудачно – в брюхо. Раздался дикий рев. Медведь, размахивая лапами, пер на Василия, а тот, хоть и упирался ногами, не мог сдержать напора огромной туши и пятился назад. Пока ситуацию спасала мощная железная перекладина, не дававшая зверю приблизиться к охотнику.

Пора и нам вмешаться.

Я в несколько прыжков подскочил к медведю и всадил ему в правый бок свою рогатину. Медведь махнул громадной лапой, ударил по древку, и меня отшвырнуло в сторону, как пушинку.

Положение спас Федька. Морда медведя была повернута ко мне; Федька незамеченным подобрался к медведю и ударил его кинжалом в левый бок, в самое сердце.

Ранение, казалось бы, смертельное, но медведь продолжал стоять, размахивая лапами. Федька, сбитый ударом, покатился кубарем по овсу.

Подоспели двое охотников из тучковских – и с размаху всадили в медведя свои рогатины.

И лишь тогда рев утих, медведь закачался и Упал на спину.

Я перевел дыхание, бросил взгляд на Василия. По лицу его стекала струйка крови. Поднявшись, я бросился к нему.

– Цел?

С тревогой осмотрел голову сына. Слева, чуть выше уха, была глубокая царапина, обильно сочившаяся кровью. Кость цела, других повреждений нет. Слава богу, обошлось!

А шрамы – не беда, они даже украшают мужчину.

Я побежал к Федору – что‑то он долго не встает. Федор лежал без чувств, но дышал. Я осмотрел его бегло – крови не видать, ощупал руки‑ноги – вроде целы. Похлопал слегка по щекам.