Вперед в прошлое 13 (СИ) - Ратманов Денис

Я расплатился с ним, выслушал, кто что делал, раздал деньги алтанбаевцам с учетом того, кто на сколько наработал. Посмотрел, как Зяма снимает с огня пригоревшие сосиски, и его окружают остальные. Началось веселье!

Крючок принес и мне сосиску, но я отказался — не хватало еще парней объедать!

Сергей рассказал, какие работы планируются завтра, я дал ему денег на технику и, чтобы расплатиться с алтанбаевцами, и поехал не домой — к маме на несколько минут, узнать, как у них дела. И еще напомнить, что скоро откроется наша маленькая клиника, и неплохо бы ей готовиться к выходу на работу. Я боялся, что она расслабилась, сидя дома, пойдет в отказ, и нам придется искать медсестру.

В семь я был у мамы. К счастью, мой конкурент Василий пока не вернулся, мама мне обрадовалась, обняла и сразу же накрыла на стол, а потом вдруг встрепенулась и сказала:

— Паш, на Наташкино имя пришло письмо. Сегодня.

— От кого? — насторожился я.

— Без обратного адреса, от Андрея. — Мама отвела взгляд так, словно в чем-то провинилась, и я даже догадывался в чем.

— Неси его, я передам Наташе.

Мама убежала в прихожую и принесла конверт, положила на стол. Письмо было примятым и как будто бы мокрым с обратной стороны, там, где оно заклеивалось. Я провел пальцем по мокрому и понял, что ошибся, оно не мокрое, это засохший клей. Мама тайком вскрыла его, прочитала, а потом заклеила, но аккуратно не получилось. Вспомнилось, как в той жизни, которая не случится никогда, мама обыскивала мои вещи, искала там не пойми что, как вела календарик месячных Наташки…

— Ма-ам, это письмо — Наташино! — процедил я.

— Да, — кивнула мама и снова отвела взгляд, хорошо, она уяснила, что чужое трогать нельзя — уже прогресс; то есть раньше она считала, что вправе обыскивать наши вещи, теперь же понимает, что нельзя, но ничего с собой поделать не может, как кошка, которая ворует со стола.

— Тогда зачем ты его вскрыла? — не сдержался я.

— Я ничего не делала, — мама посмотрела мне в глаза, но вид у нее был виноватый.

— Тебе бы понравилось, если бы кто-то обыскивал твои вещи, вскрывал письма?

— А что такого? — округлила глаза мама. — Наташа от рук отбилась. Что, если она влезет в историю? Что, если… забеременеет?

Интересно, что было там, в письме? Вдруг Андрей и о Наташкиной беременности написал.

— Если… ты все равно узнаешь. А так потеряешь ее доверие еще больше. — Дальше я говорил монотонно: — Мама, даже если тебе это кажется нормальным, запомни: вскрывать чужие письма, копаться в чужих вещах — нельзя. Это ненормально и неправильно. Наташа уже взрослая, хоть и несовершеннолетняя. Она обеспечивает себя материально, живет отдельно, а ты продолжаешь ее контролировать, когда она не делает ничего плохого. Не надо так.

Мама слушала меня, глядя на сцепленные пальцы, не возражала, не ругалась — понимала, что неправа. Хорошо хоть так. Когда я закончил, мама вскинула голову и возразила:

— Ничего я не вскрывала. Претензия не обоснована.

Меньше всего хотелось ругаться с ней, потому я просто спросил:

— Что пишет Андрей?

Мама не попалась на уловку и возмутилась так натурально, что я аж засомневался в том, что письмо было вскрыто:

— Откуда мне знать, что он пишет⁈ Мы с тобой и так редко видимся, к чему твои претензии? Мне обидно!

Я резко сменил тему:

— Ты согласна работать в нашей с Гайде частной поликлинике?

Мама уставилась неверяще.

— Как… так ты это серьезно тогда?

— Конечно. Через неделю-две открываемся. Нам нужна добрая и опытная медсестра.

Вместо радости на мамином лице отразился ужас. Изначально я хотел сделать ее директором, но сильно засомневался. Гайде — чужой человек, но доверия ей гораздо больше.

— Но… я плохо колю внутривенные. И с ранами не очень. Я ж на участке в основном работала…

— В общем, подумай, — сказал я, поднимаясь. — Давай завтра поговорим, мне надо домой, это письмо очень ждет Наташа.

Мама дала мне с собой чебуреков, целый пакет, обняла меня, и я поехал домой, пытаясь догадаться о том, что там, в письме. Андрею гораздо проще было бы позвонить… Или нет? Или там что-то такое, что сложно сказать прямо. Но что? И вообще, вдруг это не Андрей писал, а кто-то пошутил?

Узнаю я это только дома.

Дорога заняла пятнадцать минут. Еще пару минут я тащил мопед на пятый этаж. Открыв дверь, крикнул:

— Наташа, ты дома?

Сестра выбежала ко мне, вытирая руки о передник. Я молча протянул ей письмо. Наташка взяла его, и ее руки задрожали. Кивнув мне, она убежала в свою комнату, дальнюю, едва не сбив Борю.

— Чего это она? — спросил он, косясь на сестру с подозрением.

Я помотал головой и сунул ему пакет с чебуреками. Брат утащил его на кухню и сразу же вгрызся в один, а я ходил по залу туда-сюда, прислушиваясь к звукам в Наташкиной комнате.

Что же там такое? Абсолютная тишина. Ни всхлипов, ни смеха, ни шумного дыхания. По идее, Наташка уже должна была прочитать письмо, потому я постучал.

— Входи. — Голос сестры звучал, как сквозь вату.

Я открыл дверь и увидел Наташку, лежащую в кровати лицом вниз, одной рукой она прижимала подушку к лицу, второй держала скомканный лист бумаги, конверт валялся на полу.

— Что там?

Наташка протянула мне письмо, не вставая. Каллиграфическим почерком было написано:

'Наташенька, любимая моя девочка!

Ты — самое дорогое, что у меня есть. Самое лучшее, что случилось со мной за всю жизнь. Если бы можно было, я отдал бы эту жизнь за тебя. Ты самая красивая, самая талантливая, тебя ждет большое будущее, а я… старик. Нищий бездарный старик, который тянет тебя вниз, как гири на ногах. Я знаю, как ты ко мне относишься, потому не рассчитываю на понимание. Но ты обязательно поймешь позже и скажешь мне спасибо. Ты — просто попавшая в силки птица.

Нам нужно расстаться — лети, птичка. Не пытайся меня найти, у меня все хорошо. Прощай, Наташа. И прости меня за эту боль.

Андрей Исаев'.

Я глазам своим не поверил, перечитал письмо. Да, Андрей прав. Это благородно, черт побери! Благородно до невозможности! Ни за что не поверю, что влюбленный отпускает объект страсти просто так. Это под силу только святому. Либо чувства угасли, либо что-то вынудило его так сделать.

Что? Новая любовь? Тяжелая болезнь? Обстоятельства, о которых нам сейчас трудно догадаться?

И понятно, что нам этого не узнать, а все равно любопытство гложет. Что же случилось с Андреем?

— Козел! — проговорила Наташка в подушку. — Он меня бросил! Встретил свою бывшую и бросил. Вот козел, а!

Я сел на край кровати, провел по ее волосам и сказал то, что, наверное, она хотела услышать:

— Ты себе десять таких найдешь.

Наташка вскочила, обняла меня и заявила:

— Не найду. Не хочу никого. Одни уроды вокруг. Все, ни с кем, ничего! Учиться. Работать. Поступать. — Шмыгнув носом, она безапелляционно заявила: — Сдохну, но в Москву поступлю! И пусть все знают! Все видят!

Я еще раз провел по ее волосам и подумал о том, сколько подвигов и свершений произошло вопреки, назло, чтобы кому-то что-то доказать. Хорошо, что она злится, а не впала в уныние.

И все равно я не верил, что Андрей вот так просто отпустил Наташу. Что-то тут нечисто.

Глава 14

Зеленая лента

Похоже, выходные будут у меня строиться по одному сценарию: с утра торговля, вечером визит на участок с инспекцией, потому что всегда возникают непредвиденные ситуации и что-то может внезапно понадобиться.

Торговать мы с Канальей поехали в самый центр города, и день преподнес нам сюрприз: мука оказалась никому не нужной. Потому что две недели назад тут ездил мужчина, тоже продавал муку, на да пятьсот рублей дешевле (что логично, учитывая инфляцию, две недели назад и у нас такая цена была), так что пошли бы вы подальше, спекулянты хреновы!

Причем торговал не отчим, как я подумал сначала, а наш общий конкурент на тентованном «Камазе». В общем, носились мы с Канальей по городу, как ужаленные, но без особого успеха. К полудню продали двенадцать мешков, что вообще ни о чем, и Каналья предложил поехать в сторону Васильевки и дальше. Там находились два небольших приморских села, машины были не у всех, а потому мука могла понадобиться.