Ревизор: возвращение в СССР 45 (СИ) - Винтеркей Серж

Ландер и Силин очень расстроились из-за претензий МИД в стороны их газеты. А это означало, что если даже Ивлев выкрутится из ситуации, то, скорее всего, его по приезду с Кубы попросят из редакции на выход. Кому же нужен журналист, из-за которого такие проблемы у руководства возникают? Даже если он ни в чем и не виноват…

Эх, как жаль! С ним было так приятно работать! Никаких грамматических ошибок, никаких правок, с которыми потом приходится бегать, согласовывая их…

Но Вера решила, что если даже все пойдет по самому худшему сценарию, и Ивлеву не удастся выкрутиться, то она от него в любом случае не отвернется. Может, даже в гости напросится, ведь его жена наверняка будет сильно волноваться, что у мужа проблемы. Пусть видит, что друзья у мужа все же остались.

***

Москва, квартира Макаровых

Витька Макаров вторую ночь не спал, пытаясь решить, как же он может помочь своему лучшему другу Павлу Ивлеву.

Никак он не мог принять слова отца, что тот, являясь заместителем самого Громыко, совершенно бессилен и ничего не способен сделать.

Ну как так может быть? Он привык с самого детства воспринимать своего отца как одного из самых влиятельных людей в СССР. Сколько он себя помнит, к отцу постоянно обращались с какими-то просьбами о поддержке, смотря при этом на него подобострастно, снизу вверх, достаточно серьёзные, уважаемые люди – с сединой, в костюмах, с галстуками. Так что он привык, что его отец может решить практически любой вопрос.

Это его, кстати, и бесило долгое время. То, что отец пытался с такой же лёгкостью и его собственную судьбу решать. Потому он и взбрыкнул и пошел не в МГИМО, а в МГУ.

Возникла было идея всех друзей Пашки мобилизовать, чтобы ему помочь. Но подумав как следует, он от нее отказался. Смысла нет, нет среди них кого-то, кто нужные связи имеет. Про Ираклия, старосту и Леху вообще говорить нечего, какие у них могут быть связи. Разве что Костян Брагин мог помочь теоретически, если отца подтянет к решению этого вопроса.

Но чисто теоретически, Макаров не мог представить, как генерал МВД способен помочь Ивлеву в таком сложном вопросе. Да и захочет ли? Костян не раз намекал, что его отец очень прагматичен. А значит, он не рискнет связываться с Громыко, даже если у него есть связи, которые можно подтянуть. Да и с чего бы он напрягался ради друга своего сына? Напротив, как бы хуже не вышло, если он разгласит такую вот информацию. Мало ли получится Ивлеву урегулировать все, а по приезду с Кубы окажется, что все серьёзные люди в Москве, узнав о его проблемах с Громыко, начнут его избегать. Охота им будет проверять, решил он их с ним или нет? Вот тогда Ивлев будет ему Витьке благодарен за это, ох, как благодарен!

Значит, надо решать эту проблему сугубо кулуарно, как отец любит выражаться, как дело, которое не терпит огласки…

Наконец Витька решил, что он нащупал способ, как заставить всё же отца заняться решением проблем Павла Ивлева. Совсем недавно же он ему рассказал, что Громыко его упрекнул, что собственный сын пошёл в МГУ, а не МГИМО… А значит, получается, у него есть вариант, как спасти своего друга. Просто так отец не хочет помогать Ивлеву, значит… Ну а если придумать для него серьезную причину для этого?

Идея эта осенила Витьку в три часа ночи, когда отец, конечно, уже давно спал. Так что он проверил, поставлен ли будильник на утро, и тут же и заснул, полный облегчения, что хоть что-то придумал, чтобы помочь лучшему другу.

***

Утром, когда отец, уже поев, надевал галстук перед зеркалом, Витька подошёл к нему и попросил:

– Пап, пошли к тебе в кабинет. У меня буквально на пару минут к тебе вопрос есть.

– Это точно до вечера не потерпит? – нахмурился отец, посмотрев на часы.

– Нет, папа, не потерпит, – нетерпеливо сказал Витька, один в один как он нахмурив брови.

Отец, улыбнувшись при виде фамильного жеста, покорился и пошёл вслед за ним в свой кабинет.

– Ну что там у тебя, сын? – спросил он нетерпеливо, когда они оба сели на диван.

– Короче, отец, я подумал и решил. Ты же очень хочешь, верно, чтобы я в МГИМО учился? Я знаю, ты ещё в прошлом году меня уговаривал перевестись. И Громыко, начальник твой, насколько я понял из вчерашнего разговора, хочет того же. Может быть, давай тогда так договоримся: ты как-то повлияешь на министра, чтобы он отцепился от Павла Ивлева, не портил ему жизнь, а я тогда переведусь в МГИМО учиться.

Лицо кадрового дипломата, когда он это услышал, подвело отца. Его обычная маска дала трещину. Витька подумал, что вот сейчас, наверное, тот редкий случай, когда его могущественный отец выглядит как обычный человек. Сидит растерянный – явно не ожидал от него подобного предложения услышать.

– Но ты же понимаешь, что ты не сможешь перевестись на третий курс МГИМО с третьего курса МГУ? Ты кучу профильных предметов пропустил, и два языка тебе нужно, а не один. Тебя только на второй курс можно будет перевести. И сразу же репетитора брать по второму языку, ты же уже на два месяца от других студентов по нему отстанешь…

– Да, отец, понимаю. Как скажешь, так и будет. Второй курс, значит, второй курс. Только моего друга выручи…

– Хотя всё же вся эта ситуация меня в любом случае смущает, – нахмурился отец. – Я так понял, что ты хочешь собой пожертвовать ради товарища? Отправляешься в МГИМО, как на каторгу, как декабристы в Сибирь ехали. А МГИМО – это вовсе не каторга. Это, возможно, самый престижный университет в СССР, и такое отношение к учебе там недопустимо.

Витька хмыкнул и посмотрел на отца так, словно это было само собой разумеющейся вещью. Мол, а зачем ты вообще об этом спрашиваешь?

– Ну и дела, – усмехнулся отец. – Скажи кому-нибудь, что молодой парень в МГИМО отправляется, как на каторгу… Никто ж не поверит… Все туда рвутся учиться, только далеко не у всех получается туда поступить. Впрочем, мы можем с тобой сыграть в эту игру, но только при одном условии. Сам понимаешь, за министра я ничего решать не могу. Всё, что я могу сделать, это попытаться смягчить участь Ивлева. Но полностью оградить его от последствий его опрометчивого решения, зная строгость Андрея Андреевича, прости, невозможно.

Так что если тебя такое моё обещание устроит, то считай, что мы с тобой договорились. Ну а если нет, то, извини, никакой договорённости у нас не будет. Есть вещи, которые, к сожалению, никак не в моих силах.

И пойду к Громыко не прямо вот сейчас, если ты этого ждешь, а тогда, когда решу, что у него хорошее настроение. Чтобы под горячую руку не попасть, что, сам понимаешь, вряд ли положительно скажется на судьбе твоего друга.

Витька подумал и решил, что, в принципе, такое обещание от отца дорогого стоит. Раз обещал, значит, это он выполнит. Ну и раз министр столько лет его своим заместителем держит, значит, хорошо к нему относится. Должен с уважением отнестись к его просьбе о том, чтобы у Ивлева совсем всё плохо не стало.

Так что он сказал:

– Я согласен, отец, – и протянул руку, чтобы скрепить договорённость рукопожатием.

***

Москва, МИД СССР

Начальник генерального секретариата МИД Горлов трижды перечитал письмо, пришедшее от главного редактора газеты «Труд» по случаю инцидента с интервью Фиделя Кастро корреспонденту «Труда» Павлу Ивлеву.

В первый раз он просто воспринял информацию, во второй постарался её как следует осмыслить с точки зрения МИД. А в третий попытался уже понять, чего хочет добиться этот увёртливый Ландер. С ним он уже неоднократно сталкивался по другим вопросам, и общее впечатление о главном редакторе «Труда» у него было сугубо негативное.

«Соскочить пытается», – наконец, совершенно убежденно кивнул он. – Мол, я не я, и корова не моя. Пойти, что ли, к министру с этим письмом, отразив и свою позицию по этому поводу? Ведь Андрей Андреевич обязательно его спросит, что он сам по этому поводу думает?

Но нет, нельзя идти, потому что следующий вопрос, что он задаст ему после того, как ознакомится с этим письмом от Ландера, совершенно однозначен. Министр спросит, а что имеет по этому поводу сказать непосредственно сам виновник всего этого – Павел Ивлев? Может, он как раз будет уверять, что имел все необходимые разрешения на эту встречу с лидером Кубы от своей газеты.