Шайтан Иван 3 (СИ) - Тен Эдуард

Михаил с интересом посмотрел на Тихона.

— Оставляй, поглядим, что за мастер.

— Ладно вам о делах. Подарки дари.

Сестре подарил два ковра, зятю турецкий клыч и кривой кинжал, шашку и кинжал в паре, племяннику кинжал и золотую турецкую лиру, племяннице тоже золотую монету. Восклицание племянника: — Вот бы ребятам в гимназии показать. — Натолкнуло меня на хорошую мысль, которую я решил реализовать позже. Потом началось застолье, бесконечные разговоры. Всё то, что делают родственники после долгой разлуки.

Утром проснулся поздно, засиделись мы вчера.

В прихожей нашел Пашу вертящего нож в руке и сидевшего рядом племянника.

— Здравия командир.- поднялся с лавки Паша.

— А где эти гаврики?

— Сказали, что с зятем и Тихоном пойдут в мастерские.

— А ты чего не с ними.

— Так были мы там вчера. Девок пошли обхаживать.

— А ты чего не пошёл. Подарок подарил, умаслил девицу и сговорился. Или жалко на подарок потратиться?

— Это им, чуркам с ушами, подмасливать требуется, а у меня и без смазки хорошо скользит, куда надо.

Я расхохотался.

— Ладно, Казанова, потише, а то юноша уши развесил.

Сестра позвала завтракать. Мы сидели маленьким семейным кругом.

— Как там, Петенька, тяжела служба на Кавказе?

— Ничего, Аня, терпимо. Да и спокойней стало. В Петербург вызывают, за одно и отпуск дозволили отгулять. Подарок понравился?

— Ой, Петь, красотища. У Сани я не видала таких красивых.

— Аня, вот лично тебе подарок — кладу перед ней стопку ассигнаций, пятьсот рублей.

— А это вам маменька — кладу ещё одну такую же стопку.

— Только ты Аня, проследи, что бы маменька купила себе что-нибудь, а то отложит на черный день.

— Ну зачем, Петенька. У меня и так всего хватает.

— Не правы вы, маменька, сын подарок делает. Мы с вами днями соберёмся и поедем покупки делать. Спасибо братик, не зря вы маменька лелеяли Петрушу своего, вон какой стал, целый «Ваше благородие». Петь, а чего ты в казаки пошёл служить?

— Куда определили, там и служу.

— Петь, казаки у тебя уж больно суровые, как глянут, аж дрожь пробирает.

— Так служба у них такая, взглядом горцев пугать.

— Да ну тебя, я по-серьёзному, а ты всё насмехаешься.

На следующий день мы вернулись домой. Встретил нас озабоченный и деловой Алекандр Алексеевич Иванов. Саня с разрешения маменьки и моего, взял нашу фамилию и отчество. Вступать в купеческую гильдию ему рановато, но несмотря на молодость он активно влез в торговые дела и добился серьезных успехов.

— Пётр, давай я отчитаюсь, посмотришь чего я добился. Торговля коврами прет как никогда. Да и ковры с последней партии хороши. Я прикупил лавку, что рядом с нашей, в ней и торгуем коврами. Уже почитай половину распродали, за день.

Пришлось слушать и смотреть на достижения Сани. Купец из него получился отличный. Умный, оборотистый и честный, на сколько возможно в этой профессии.

— Ну, что сказать, Саня, молодец братишка.- Я обнял его.- за маменьку спасибо.

— Это вам спасибо, Петя, что не бросили, а приняли в семью. Всегда буду помнить и благодарить бога за это.

Решил уделить внимание Аде с Асланом. Они опасались отходить далеко от квартиры. Мы, всей компанией поехали на ближайший рынок. Выдал всем командировочные и вышли в свободное плавание. Мои бойцы в зимней полевой форме не бросались в глаза, как Ада с Асланом. Особенно Аслан, такой колоритный, с бородой, в бурке и папахе. Задержался у лавки осматривая товар, когда раздался истошный крик.

— Помогите, люди добрые! Помогите православные, нехристи убивают!

Поспешил к месту действия. Стоит Аслан с рукой на кинжале, Эркен скручивает какого то мужичка, Савва и Паша настороженно смотрят на толпу, которая образуется вокруг них. Стали раздаваться такие родные возгласы.

— Панаехали нехристи всякие, житья от них не стала. Вы чего смотрите, мужики, как душу православную губят.

Эркен, с монголоидными чертами, совсем не похож на православного, а он уже скрутил мужику руки за спиной. Раздвигаю плечом плотную толпу и подхожу к своим.

— Что тут у вас?

— Да вот, командир, у Ады кошель срезал, я заметил и упаковал.

— Нашли кошель?

— Нет, успел кому-то передать, сука.

Смотрю на злобно ухмыляющуюся крысиную мордочку вора.

— Ну-ка Эркен, заткни ему пасть, что бы пикнуть не мог.

Эркен зажал нос ворюге и когда он открыл рот, чтобы глотнуть воздуха, затолкал ему рукавицу

— Ты, что сучонок, думаешь соскочил. Нет, вонь под рейтузная, с нами поедешь. Тебя на лоскуты порежут и скажут, что так было. Смотрю, сомневаешься, зря, людям надо верить.

Народ возбудился до крайности.

— Здравствуй народ православный. Что же вы творите такое непотребство.- Громко вещаю в народ.

— Приехали гости в наш славный город, а вы значит обворовываете их.

— Ты чего напраслину возводишь, кто сам то будешь, чтобы нас хаять.

— Я, коренной москвич, Иванов Пётр Алексеевич, купчихи Ивановой Екатерины Афанасьевны сын.

— Эт, той, сын, которой коврами торгует.

— Той самой, а Саня братишка мой будет.

— А чего ты в казака обрядился?

— Так на службе государевой, на Кавказе служу. В отпуск приехал матушку повидать, а тут такое.

— Чего мужика повязали?

— Так украл он кошель у гостьи нашей. Эркен выпрями этого урода.

Я в полной повседневной форме и бурке. Рук моих не видно. Тихонько зажал в руке кошель, с серебром, и подошёл к вору. Рванул полушубок и засунул руку, поковырял для видимости и достал кошель. Высоко поднял над головой и трясу серебром.

— Смотрите люди, вор.

Ворюга замычал, вращая круглыми глазами.

— Ах, Ах выдохнул народ.

— Ах, ты паскудник, руки ему оторвать нужно. Небось не впервой ворует.- стал возмущаться народ. Вот она, ветреная народная любовь. Как всегда, вовремя появился городовой.

— Чего столпились, а ну разойдись. — подошёл к нам.

— Кто такие, чего бузу устроили.

Городовой, солидный дядька с лычками унтера и хитрющими глазами прапорщика, заведующего продовольственным складом.

— Есаул Иванов.

— Виноват, ваше благородие, не признал, погон не видно.

— Вот, что унтер, видишь народ кипит, самосуд устроить хотят. Под играй мне, свой процент получишь.

— Понял, всё исполню.

— Так, бойцы, деньгу заработать хотите?

— А, то, что делать, командир?

— Меня слушать.

— Уважаемые Москвичи! Самосуд вершить нельзя, вот и власть не позволит.- Выставил я городового вперёд, который серьёзно оглядел толпу.

— А пар спустить можно и по другому, зачем юшку друг другу пускать задарма. Вот, двести рублей ассигнациями, пятьдесят серебром. Ставлю на заклад против нас, четверых. Один на один, на кулачках?

Народ сильно оживился, активно переговариваясь, переругиваясь.

— Да, измельчал народ московский.- подлил я масла в огонь.

— Не измельчал, больно заклад велик.- Вышел рыжебородый мужик.

— Велик говоришь, добро.- снижаю сумму до ста ассигнациями.- Сто против дести рублей серебром или пятидесяти ассигнациями.

— От, то дело.- мужик отсчитывает пятьдесят рублей и отдает городовому, к которому подтянулся пеший стражник.

— С кем хочешь сойтись?

— Вон с тем нехристем — указывает он на Эркена.

— Зачем человека обижаешь? Православный он.

Эркен демонстративно крестится. — Ладно, по яйцам не бить, в глаз не тыкать.

— Эркен, сразу не вали, потешь народ. — тихо шепчу ему.

— Сполню, командир.

— Начали!.

— Рыжебородый достаточно умело пытался ударить Эркена, но он ловко уходил от ударов уклоняясь или подныривая под них. В один из моментов оказался сзади и дал обидный поджопник.- народ засмеялся.

— Ефим, чего ты, этого мелкого неруся побить не можешь. — подначивали рыжебородого.

— Гаси его — даю команду.

Эркен шагнул навстречу, поднырну под руку и нанес классический хуг левой, хлесткий и резкий. Рыжебородый упал как срубленная берёзка, молча и красиво.