Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Болшев, — велел я своему верному соратнику, ставшему на время похода кем-то вроде моего адъютанта, — веди сюда командира посошной рати[1] и сразу распорядись, чтобы им выдали провианта, как воинским людям.

— Ты хочешь поставить их в строй? — удивился Делагарди. — Но их же не обучал Сомме, они ни на что не годны.

— Им предстоит работать всю ночь, Якоб, — ответил я, — поэтому пускай и поедят, как следует.

Командовал посошной ратью старый дворянин — вроде и бывалый воин, но уже мало годящийся к настоящей, строевой, службе. А тут и при деле, и возраст с ранами не помеха.

— Собирай людей, — велел я ему. — Укрепляйте лагерь как следует. Пушки снимайте с передков и расставляйте для обороны. Выдели людей особо, чтобы вышли в поле и рядом с тем плетнём, — я указал на преграду, — рогаток навязали побольше, а лучше бы вовсе небольшую засеку поставили.

— Не успеем засеку, князь, — покачал головой командир посошной рати. — Долго это и леса требует, покуда нарубим только уже рассветёт.

— Отправляй лесорубов, — кивнул ему я, — готовьте брёвна на засеку. Может, и успеете поставить её вовремя.

— А где ставить-то? — спросил он.

Я жестом велел подождать с вопросами и обратился к князю Голицыну.

— Разошли разведчиков, — сказал я. — Пускай следят за плетнём. Выглядывают, где ляхи проделают в нём самые большие проходы. Вот в том месте, — кивнул я уже командиру посошной рати, — и будешь ставить засеку.

За раздачей приказов прошло время до позднего вечера. И только тогда я отправился в свой шатёр, поставленный послужильцами несколько часов назад, чтобы хоть немного отдохнуть с дороги. Но только устроился, как в шатёр буквально ворвался Делагарди. Он взмахнул передо мной роскошной соболиной шубой, хвастаясь ею.

— Как она тебе, Михаэль? — спросил он, поворачивая шубу так и этак, чтобы я её как следует рассмотрел. — Хороша?

— Отличная шуба, — кивнул я, — только зачем она тебе летом, Якоб?

— Когда я был взят в плен при Вольмаре, — рассказал мне Делагарди, — гетман подарил мне рысью шубу, а у меня теперь есть для него соболья, которой я его отдарю.

— Это будет прямо-таки царский подарок, — усмехнулся я. — Осталась самая малость, побить Жолкевского.

— Если он придёт, — заметил Делагарди.

— Придёт, Якоб, — заявил я, — обязательно придёт. Ждём его завтра с первым лучом солнца.

— Это будет очень тяжёлый бой, Михаэль, — произнёс Делагарди, враз растеряв всю свою весёлость. — Поляки очень серьёзный противник, даже при нашем численном преимуществе.

— Но их надо бить, Якоб, — ответил я. — Не бывает непобедимых армий.

— Как и военачальников, — мрачно заметил Делагарди. — Даже Александр терпел поражения.

— Пускай это и будут наши Гавгамелы, Якоб, — подбодрил его я, хотя сам не испытывал, признаться, той уверенности, что пытался вселить в Делагарди. — И о твои пики разобьётся мощь полькой гусарии. А уж я не подведу, ты меня знаешь, Якоб.

Он поднялся стула, на котором устроился.

— Не подведи, Михаэль, — сказал он, — не подведи всех нас.

И вышел.

[1] Посошная рать (Посоха) — временное ополчение в составе Войска Русского государства, XV—XVII веков. Привлекались к строительству и восстановлению укреплений; к разграждению, строительству и восстановлению дорог; к строительству и восстановлению мостов; к наведению переправ; к подвозу орудий; к подвозу боеприпасов; к подвозу продовольствия; к обслуживанию орудий; к обороне

Глава одиннадцатая

Клушинская катастрофа

Конечно, засеку поставить вовремя не успели. Как бы хорошо ни работала посошная рать, чудо сотворить они не могли. Когда с первыми лучами солнца польская армия начала строиться по ту сторону плетня, на нашей ещё вовсю стучали топоры и визжали пилы. Однако убирать ратников я не спешил, наоборот, велел двум сотням стрельцов занять позицию за строящейся засекой, в вырытом уже рве, своего рода окопе. Не полноценное оборонительное сооружение, однако хоть что-то. Лучшее на что можно рассчитывать в наших условиях. Перед ней я выставил почти всю имевшуюся у нас кавалерию, разделив ещё на два условных полка. Русский, которым командовал князь Мезецкий и наёмный под руководством хорошо мне знакомого англичанина Колборна. Именно у него я взял серебряный свисток, который теперь болтался у меня на шее поверх опашня.

— Не торопятся, ляхи, — заметил Мезецкий. — То слушали командира своего, теперь вот ксендзы по рядам ездят, благословляют да причащают их своими сатанинскими облатками.

Тут он был не совсем прав. Среди всадников вместе с католическими ксендзами шагали и наши, православные, попы, причащавшие тех, кто придерживался нашей веры теми же облатками и тем же вином, что и католики. Даже служки у них были одни порой, и вполне православного вида бородатый поп брал облатку с серебряной тарелки у одетого по католическому канону юнца. Никого с той стороны это не смущало.

А вот в главном князь прав. Поляки могли ударить намного раньше, но тянули время. Значит, не все их силы в сборе. Значит, нужно спровоцировать их на атаку раньше времени. А с другой стороны, потянуть его самим, чтобы посоха успела закончить засеку, которую сооружали под прикрытием кавалерии.

И я решился на самую большую глупость, какую только можно себе представить. Сорвав с шеи свисток, кинул его обратно полковнику Колборну, а сам толкнул коня пятками и потянул из ножен тяжёлую саблю.

— Ты куда? — в один голос по-русски и по-немецки выпалили Колборн с князем Мезецким.

— Погарцевать перед строем, — ответил я, не оборачиваясь. — Про манёвр по свистку помните, — напомнил я им на случай если моя затея закончится плохо. Но об этом я предпочитал не раздумывать лишний раз.

Гарцовники — это слово мне подкинула память князя Скопина. Воины, выезжающие перед войском, чтобы в поединке доказать свою удаль, а заодно и поднять боевой дух товарищам. Конечно, воеводе не к лицу самому заниматься чем-то подобным, однако сейчас мне нужно было спровоцировать поляков, и лучшего способа я не придумал.

Проехав половину расстояния до плетня, я пустил коня вдоль него быстрым шагом, перебрасывая саблю из правой руки в левую и обратно. Самому себе я больше всего напоминал Челубея из старинного мультфильма «Лебеди Непрядвы» про Куликовскую битву. Надеюсь, с той стороны не найдётся своего Пересвета.

— Эй, пан гетман! — крикнул я, снова перекидывая саблю и ловя её у самого седла. Ещё секунда и выронил бы, и эффект был бы потерян. — Пан гетман Жолкевский! Это я князь-воевода, Михаил Скопин-Шуйский! Выходи погарцуем перед войском! Покажем воинскую удаль! Или страшишься! Струсил, пан гетман!

Тут не выдержал один из гусар, стоявших в первом ряду. Он передал копьё боевому слуге-пахолику[1] и дал коню шпоры, на скаку выхватывая саблю. Эх, как знатно сверкала его броня в первых лучах солнца, как лучи его играли на золотой насечке, украшавшей доспехи. Как плясала на плечах тигриная шкура. А уж трепещущие за спиной орлиные перья в «крыле» — от их треска всё внутри словно лёд сковал. Интересно, что будет, когда таких помчится в атаку несколько сотен, а если тысяч…

Но я недрогнувшей рукой направил коня навстречу, слегка кольнув его шпорами, чтобы сразу пошёл быстрой рысью. В галоп скакунов мы пустили одновременно с лихим гусаром. А потом был удар!

Гусар изо всех сил рубанул сверху вниз, целя в голову. Понимал, что я не дурак, и под опашнем у меня кольчуга, а то и юшман.[2] К слову, я и в самом деле таскал тяжеленный юшман, и сейчас совсем не жалел об этом. Да и под шапку надел стальной шлем, так оно надёжней. Я уклонился от его удара, клинок гусарской сабли скользнул по плечу, отдавшись болью, на которую я не обратил внимания. И тут же ударил сам. Да во всю силу!

Тяжеленная сабля моя врезалась в бок гусару, не успевшему ни уклониться, ни тем более парировать мою атаку. Прорубить прочный доспех я не сумел, но по тому, как повело врага, понял, что удар оказался весьма чувствительным. Украшенное чёрной бородой лицо гусара с дикими, жестокими глазами убийцы перекосило от боли. Однако он нашёл в себе силы на контратаку.