Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

— Не прими в обиду, — усмехнулся Струсь, — но ты, пан Александр, очень уж долго в войске самозванца служил. Забыл уже что такое коронная армия.

— Я, пан, служил под началом старосты усвятского Яна-Петра Сапеги, — тут же захорохорился Зборовский, — и это мы что первого вора на престол московский посадили, так и второго смогли бы, приди нам от Короны помощь. А вы же засели под Смоленском на полгода с лишним и не двигаетесь оттуда до сих пор.

— Уж не в iravia[3] ли ты, пан, нашего короля обвинить решил? — схватился за саблю Струсь.

— Sufficit, панове, mitescere[4], — осадил обоих Жолкевский. — Мы здесь не для того, чтобы друг с другом драться. Московитов скоро будет достаточно, чтобы наши сабли кровью напоить.

— То так, пан гетман, но коли шляхетский гонор задет, — упёрся Струсь, — то его московитской кровью не унять.

— Я всегда готов с тобой на двор прогуляться, пан Миколай, — в том же тоне ответил Зборовский.

— А ну прекратили, пёсьи дети, лаяться! — оставив политесы и латынь, рявкнул гетман, для наглядности треснув по столу, за которым сидел, своей булавой. Да так, что щепки полетели. Добрый был стол, мельком подумал он, теперь новый делать придётся. — На двор вы ходить будете, чтобы ногу задрать, псякрев! У меня в шатре, чтобы не смели за сабли хвататься. Убрали руки от них! Убрали, кому сказано!

Оба полковника отпустили рукоятки сабель, и Жолкевский снова стал спокоен. Выходить на двор, чтобы решить вопросы шляхетского гонора его подчинённые более не собирались, а значит можно вернуться к латыни и политесу.

— Нам надо решать, что делать прямо сейчас, — продолжил он. — Ибо primo, московский князь Скопин-Шуйский будет под Царёвым Займищем не сегодня — завтра. Secundo, сил драться с ним, когда прямо в тылу у сидят ещё тысяч пять московитов при пушках, у нас нет. И tertio, московиты имеют все шансы разбить нас, если ударят разом, даже без сношения друг с другом. Из Займища увидят, что идёт бой, и нападут на наш тыл. Бить московитов надо по частям, а потому как взять на копьё окопавшихся в Царёвом Займище не выйдет, то я вижу лишь один путь — истинно наш, шляхетский.

— Наперекор врагу, — решительно заявил Струсь. — Ударим навстречу Москве, и разобьём их.

— Но отсюда нельзя все войска снимать, — покачал головой Зборовский. — Если воеводы в Царёвом Займище увидят, что армия снялась, то поймут всё, двинутся следом, и те же пять или около того тысяч их окажется у нас в тылу.

— Пойдём почти без пехоты, — предложил Жолкевский, — и без пушек. Только конница — наша главная сила в поле. Возьмём с собой только сотни две гайдуков да пеших казаков, чтобы пару фальконетов прикрыть, и пойдём только конно. Застанем этого юнца врасплох!

— Достойный план, пан гетман! — тут же поддержал его Струсь.

— Достойный, пускай и рискованный, — осторожнее согласился с ним Зборовский, однако гетман видел, что и тот загорелся этой идеей.

Осаждать городишки и острожки — не дело для шляхтича, тем более гусара. Зборовский не меньше остальных хотел хорошей драки в чистом поле, где можно нагрести славы обеими руками, только успевай подставлять.

— Тогда решаем, панове рада, завтра же выступать, и но следующего света перехватить войско московское, — подвёл итог Жолкевский. — Ступайте, панове, готовьте людей и коней. Вскоре нам предстоит жаркое дело.

Оба полковника покинули шатёр, а Жолкевский остался за полуразбитым ударом булавы столом. Он всё думал, правильно ли поступил, подбив раду идти на перехват Скопина. Быть может, стоило отступить к Смоленску и уже там, вместе с коронным войском дать решительный бой Москве? Но дело сделано, alea iacta est,[5] пути назад нет.

Жолкевский поднялся на ноги и кликнул слугу, чтобы убрали злосчастный стол, да сделали новый. Негоже гетману без доброго стола быть.

[1]После провала молдавского похода в 1584 году (неудачные боевые действия, голод в войске) отец Александра Зборовского Самуил вернулся на родину, безнаказанно разъезжал по стране и распускал слухи, что собирается покончить с самим королём Стефаном Баторием и великим коронным гетманом Яном Замойским. Тогда Ян Замойский приказал его схватить и привести в Краков, где с согласия короля Стефана Батория он был обезглавлен 26 мая 1584 года. Арестовал Самуила Зборовского будущий гетман Станислав Жолкевский

[2] Традиционное название государства — «Речь Посполитая» — является дословным переводом на польский язык латинского термина rēs pūblica (пол. rzecz — вещь, собственность; pospolita — общая)

[3] Вялость, трусость, малодушие (лат.)

[4] Довольно, господа, успокойтесь (лат.)

[5]Жребий брошен (лат.) фраза, которую, как считается, произнёс Юлий Цезарь при переходе пограничной реки Рубикон на севере Апеннинского полуострова 10 января 49 года до нашей эры. Выражение означает: «выбор сделан», либо «рискнуть всем ради великой цели», а также используется, чтобы подчеркнуть необратимость происходящего

* * *

Нашу армию остановил плетень. Здоровенный такой плетень, пересекающий ровное поле. Видимо, так соседи поделили где чья земля — весьма наглядно получилось. Войско подошло к нему на закате, и я велел играть привал.

Тут же из своего возка выбрался князь Дмитрий, и примчался ко мне. Я хотел было остаться в седле, когда буду говорить с ним, но это уже прямое оскорбление и явная глупость. Так что увидев шагающего в нашу сторону князя, я первым спешился. Моему примеру последовали Делагарди с младшими воеводами — князьями Голициным и Мезецким.

— Почему войско встало? — напустился на нас князь Дмитрий. — Солнце ещё высоко, нужно ближе подойти к Царёву Займищу, чтобы снестись с Валуевым.

В общем, мысль дельная — не так уж глуп на самом-то деле Дмитрий Шуйский, просто осторожен сверх меры, а это на войне порой столь же губительно, как и бесшабашная лихость. Вот только я велел остановить войско не только из-за плетня. Услышав от князя Голицина, чьи всадники передового полка в основном и занимались разведкой, что мы находимся близ села Клушино, я тут же велел трубить остановку.

Как бы плохо ни знал я историю Смутного времени, однако об этой битве слыхать приходилось. Конечно, это далеко не самое известное сражение той поры, хотя и закончилось поражением, сравнимым с Быховским, и всё же я о нём знал. Доводилось бывать в этом самом Клушине — на родине первого космонавта Юрия Гагарина. Конечно, там всё там буквально пропитано памятью о нём, даже соседний город переименовали в Гагарин. Однако бывал я там и в новой России, которая пришла на смену СССР, в девяностые, когда всё, связанное с советской историей решительно забывали. Вот тогда-то нам, школьникам, и рассказали о битве при Клушине. Как всякий мальчишка, я, конечно же, запомнил её — всех этих крылатых гусар, сражавшихся в нашими стрельцами, измену Делагарди, нерешительность Дмитрий Шуйского. Но помнил ещё и о том, как вообще случилось сражение. О стремительном марше преимущественно конного войска гетмана Жолкевского, который утром, с первыми петухами, выстроил свою армию, и ударил по русскому войску.

Выбирать другое место для битвы я не стал. Очень уж понравился мне плетень, перегораживающий дорогу вражескому наступлению. Какое-никакое, а оборонительное сооружение, причём настолько большое, что разрушить его поляки быстро не смогут. На это я первым делом и указал князю Дмитрию.

— Ты думаешь Жолкевский пойдёт на нас? — удивился тот.

— Уверен, — заявил я. — Разведчики донесли, что у него в основном конница, наёмную пехоту и свой наряд Жигимонт под Смоленском оставил. Жолкевский взял кавалерию, много гусар, бить нас в поле. Свою пехоту он может и под Царёвым Займищем оставить, беспокоить Валуева, чтобы тот из-за стен носа не казал. А кавалерией пройти нам наперерез и ударить, когда не ждём.

— Этот Жолкевский та ещё бестия, — согласился князь Дмитрий. — Если и правда ударит, мы его будем ждать.

И он убрался куда-то в сторону обоза. Так оно и лучше.