Главред: назад в СССР (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— Понял!

Гриша ухватил лист за края и, убедившись, что я крепко держу дощечку, кивнул. Мы одновременно дернули, лист соскочил с дощечки, которую я спокойно вынул, и улегся на резную нижнюю планку. Затем мастер нажал кнопку, и пресс с шипением начал опускаться. Планки сомкнулись, сдавив заготовку, и Гриша ловко на большой скорости срезал специальным инструментом излишки. Потом он снова нажал на кнопку, пресс разомкнулся, и на нижней планке остался лежать готовый кровельный лист «под черепицу».

— Вот и весь процесс! — улыбаясь, прокричал Гриша. — Теперь вынимаем его и складываем вон туда, к готовой продукции!

И закипела работа. Сначала мы с Толиком сменяли друг друга, затем мне дали передохнуть, и они с Гришей усердно продолжили в своем обычном порядке. Потом мастер сделал перерыв, и мы трудились с его напарником, а сам Гриша внимательно наблюдал за нами. Увы, я все же испортил несколько заготовок — одну перегрел, и она просто разорвалась пополам, частично оставшись на дощечке, вторую нагрел, наоборот, недостаточно, и она как следует не пропечаталась. А третьей я неправильно обрезал края, но Гриша поправил мою халтуру, и новый кровельный лист отправился в стопку готовых.

Спустя часа полтора я уже действовал более ловко и уверенно, и Гриша усложнил задачу. Теперь мы нагревали в печи сразу две заготовки, и пока сам мастер плющил одну под прессом, мы с Толиком бежали за второй. Готовые листы уже скопились в трех кипах, приехала «Ящерица», подхватила одну погрузочной «вилкой» и умчалась из цеха. Затем еще и еще раз, а мы пока наклепали новую кипу.

Нонна все это время бегала рядом и фотографировала. Увы, то, что поначалу она выбрала верный ракурс, оказалось случайностью, а дальше она вела съемку заполошно и хаотично. Вид у нее, правда, при этом был очень уверенный, и один раз она, красуясь, сделала кадр от бедра. Объектив при этом ушел вверх, и я сразу понял, что снимок точно запорот. Что ж, если хотя бы пару-тройку можно будет отобрать, уже хорошо.

Затем наступил черед постановочных кадров, от которых прямо напрашивался жест «рука-лицо». Но я делал вид, что все хорошо, даже пару раз подкинул идей для снимков, которые в будущем подсмотрел у наших парней с «Никонами», и Нонна благосклонно их приняла. Потом она показала мне большой палец, явно желая приободрить, и убежала прочь, придерживая «Зенит» левой рукой. Главное, чтобы подсказанные мной кадры получились, и тогда мы с коллегами сможем выделить газету нестандартными снимками. Тогда ведь как в основном делали? Из-за экономии пленки эксперименты не приветствовались, а потому снимали качественно, но без особой фантазии — по крайней мере большинство фотографов на местах. Про мэтров я, конечно, так не скажу — их снимки вообще космос, но это и уровень другой. И все-таки даже в условиях пленочного дефицита кое-что из будущего здесь точно можно внедрить. Надо будет, пожалуй, провести отдельную планерку для фотокоров.

А пока мы с рабочими продолжали штамповать кровельные листы, я уже почти не запарывал заготовки, и Гриша одобрительно похлопал меня по плечу. Втроем мы, как он довольно сказал, очень быстро перевыполнили план и теперь шли на рекорд. «Ящерица», забиравшая готовую продукцию, уже за нами не поспевала, и взмокший грузчик-транспортировщик попросил нас притормозить.

Мы сделали перерыв и вышли из цеха. Причем я, к собственному удивлению, попросил у Гриши одну «беломорину» и с наслаждением затянулся. Кажется, настоящий Кашеваров был никотинозависимым, и мне теперь предстояла еще одна задача.

Главный редактор «Андроповских известий» должен бросить курить!

[1] Здесь имеются в виду грузовики ГАЗ-52–02, ЗиЛ-130 и МАЗ-500.

[2] На самом деле Андроповского ЗКЗ не существовало, но комбинат «Искож» в Калинине действительно был.

[3] Рабкор — рабочий корреспондент.

Глава 18.

Когда я был маленьким, смолящий папиросу мужчина не был чем-то из ряда вон выходящим. Курили и женщины, хотя это точно осуждалось, особенно старшим поколением — дедушками и бабушками. К счастью, наши с Тайкой родители стойко держались и к табачному дыму были равнодушными. Зато в гостях у друзей я нередко видел переполненные окурками пепельницы. Удивительное дело — от нас, детей, старались скрыть эту пагубную привычку, но следы «преступления» не заметали. Наверное, во многом по этой причине многие мои сверстники закурили сами.

— Жека, скажи мне, как у вас в редакции с алкоголем? — от раздумий меня оторвал тихий голос Гриши.

Вокруг него вились клубы табачного дыма, и вид у мастера из-за этого был немного мистически-таинственный. Рядом пыхал своей крепкой «Примой» Толик, внимательно изучая меня немигающим взглядом.

— С алкоголем у нас как везде, — осторожно ответил я на вопрос Гриши, вовремя вспомнив, что в стране второй год шла жесткая антиалкогольная кампания. Интересно, к чему он ведет разговор?

— Тоже трезвенники и язвенники? — ухмыльнулся Толик, но Гриша его осадил одним только взглядом, и тот замолчал.

— Лично я не любитель выпить, — мой голос прозвучал уверенно, и я еще раз мысленно порадовался, что доставшееся мне тело со мной в этом плане солидарно. — И пьянство на рабочем месте у себя в редакции не приветствую.

— И правильно, — философски изрек мастер, который в отличие от Толика умел не подавать виду, если ему что-то не нравилось.

А я догадался, к чему все клонилось — мужики прощупывали почву, можно ли при мне плеснуть горячительного. Выяснив, что я как раз «из этих», то есть «трезвенников и язвенников», они быстро свернули тему. Точнее, Гриша явно хотел это сделать, а вот его напарник все же не выдержал.

— Вот скажи мне, главный редактор, — он упер руки в боки. — Почему у нас тут все запрещают, а в Чернобыле, говорят, это самый ходовой товар?

— Водка же от радиации вроде защищает, — осторожно заметил Гриша. — У нас-то тут ее нет.

— Да не скажи! — кипятился Толик, повернувшись уже к нему. — У меня зять в ликвидаторах, он рассказывал, что лишние рентгены даже до шведов с немцами дошли. Неужели, думаешь, мимо Андроповска с Калинином пролетело?

Мимо в этот момент проходил колоритный усатый мужик в кепке, похожий на типичного рабочего с советских производственных плакатов. Услышав спор, он завернул к нам и, стрельнув папиросу, вклинился в беседу. Мне оставалось лишь закурить еще одну, благодушно протянутую щедрым Гришей, и внимать, что думали о радиации простые советские люди восьмидесятых.

— Я вот слышал, что после Чернобыля у всех теперь рак будет, — хриплым басом говорил Степа, как звали колоритного усача. — В европейской части Союза так точно.

— По мужской части, говорят, могут быть проблемы, — добавил Толик. — Дочь боится, что они второго не смогут родить. Зять-то оттуда вернулся недавно, вроде здоровый, но черт его знает… Времени-то мало прошло.

Он все еще продолжал сокрушаться, а я выделил из всего этого разговора главное: пока наш парторг Громыхина ищет чернобыльцев, я уже это сделал. Главное, чтобы зять Толика жил здесь, в Андроповске, а не, скажем, в Москве.

— Он у тебя местный? — как бы промежду делом уточнил я.

— Местный, андроповский, — подтвердил Толик. — А что?

— Поговорить с ним хотелось бы, — честно ответил я. — А то у нас в городе герой-ликвидатор живет, а в газете про него не написано.

— Так ты позвони ему и спроси, — мой временный коллега по профессии прессовщика воспринял идею с жаром. — Есть ручка с бумажкой? Номер тебе напишу…

Я протянул Толику блокнот с заточенным карандашом, как тоже теперь стал носить по примеру старой гвардии, и он нацарапал мне нужные цифры с именем — Павлик Садыков. Теперь нужно будет согласовать кандидатуру с Краюхиным, чтобы вдруг нечаянно не подставить парня, и статья, посчитай, у меня в кармане. Поблагодарив Толика, я пожал ему руку, и с этой минуты он уже не смотрел на меня с плохо скрываемым подозрением. А я решил, раз уж явился сюда из будущего, привести парня на обследование и проследить, чтобы тот начал лечиться. Ведь если можно помочь хотя бы одному человеку, не стоит этой возможностью пренебрегать.