Кикимора и ее ёкай - Анна Зимина

надобно? — недобро спросила у него Ягуша, которая временно оставила свою избушку на курьих ножках и переселилась в дом подруги. Чтобы, если что, первой ей головомойку устроить, когда вернется.

— Значит, правда это, — прошипел Полоз, — пропала Марьяна.

— А тебе какое дело?

Полоз укоризненно посмотрел на нее золотыми глазами, но с Яги где сядешь, там и слезешь. Да и связываться с ней лишний раз — проблемы наживать.

— Сама знаешь, что дело мне до Марьяны всегда есть.

И встал, гад такой, в змеиную стойку, пустил по коже золотую чешую. На кудрявой голове вспыхнула холодным золотом корона.

«Хорош, сволочь», — подумала Ягуша и плюнула в болото.

Золотой Полоз и правда был хорош. Самолюбив, эгоистичен, ревнив, собственник к тому же. Сокровище. Хорошо, что кикиморе такая драгоценность не досталась.

— Полз бы ты, Полоз, до самого Урала, что-то загостился ты в наших угодьях, — с насмешкой сказала Яга. — Там тебя Медной горы Хозяюшка заждалась. Алименты-то платишь на своих змеенышей?

Полоз на это обратился золотой змеей, рывком бросился на Ягу и обвился вокруг ее тела. Прошуршал на ухо:

— Лучше молчи о том, что не знаешь.

Ничуть не впечатленная и ни капельки не испуганная, Яга ответила:

— Зато Марьянка знает, какой ты на самом деле, и никогда с тобой не будет.

— Пос-с-смотрим, — прошуршал полоз и снова обратился в юношу с золотыми волосами.

«Посмотришь, как же, — зловредно подумала Ягуша и отряхнула от проклятия ладошки, — на чешую свою посмотри. Заманаешься грибок моего собственного производства лечить».

— По всем лесам, по всем краям разошлю своих помощников, от них ни один клочок воды и суши не спрячется. Найду ее и к себе заберу, чтобы не пропадала больше, — сказал Полоз.

— Отравит она тебя, как пить дать, — хмыкнула Ягуша, — а я ей помогу от всей души.

— Не отравит. Стерпится-слюбится. А ты не лезь — пожалеешь. Я тут своих помощников оставлю, как Марочка появится, сразу узнаю, — сказал Полоз и исчез.

— Козлище, — резюмировала Ягуша. Но в словах златоголового гаденыша была доля истины. Полозовы змеи везде ползают, может, и найдут Марьяночку? А от Полоза потом убережем, главное, чтобы нашлась целая и невредимая.

«Мокошь-заступница, ты уж за Марьяночкой пригляди, помоги ей, спаси», — просила Ягуша, всхлипывая ночью в подушку кикиморы. Больно уж она за подругу любезную переживала.

Глава 26. Дебри теологии

А подруга любезная тем временем переминалась с ноги на ногу, розовела щечками и прощалась с мужчиной в черном хаори. Сейчас, при свете раннего утра, выглядел он вполне обычно, даже скучно. И не скажешь, что троих демюнюк вчера за одну секунду ухлопал. Худой весь, вытянутый, как спичка, волосы в хвосте дурацком, сандалии на ногах деревянные странные… Чудак. Дома, на болотах бы сказали, что его даже стрыга бы жевать не стала.

«И правда, не стала бы», — подумала кикимору, вспомнив красавицу-стрыгу. Та на такого худосочного и не взглянула бы. Может, только бы полюбопытничала, где сандалеты такие взял. Модница была потому что.

— Идите прямо, в этих землях спокойно, Они тут нет, — буркнул Дзашин. Он тоже выглядел смущенным, поэтому скомканно попрощался, поклонился, подозвал к себе жестом черного волка-оками и исчез.

Кикимора посмотрела вперед. Тонкая паутинка Ёрогумо снова заблестела при свете солнца.

— Ну что, Дружок, пойдем?

Она попыталась выкинуть этого самого Дзашина из головы, но как-то не очень выходило. И нарциссы еще эти нарисованные… Ну какой он бог войны и разрушения? Такие нежные цветы на бумаге изобразил, ну просто сил нет. С другой стороны, оружием он машет будь здоров. И глаза у него черные, а в них будто угли так и тлеют, так и переливаются скрытым багрянцем. Того и гляди, вспыхнут, сожгут.

«Ох, не увлечься бы да не обжечься», — озабоченно подумала кикимора. Курортные романы все-таки были не ее конек. Да и на курорты она как-то не выбиралась. Вот, болото есть, и хватит.

Но совсем скоро яркие впечатления, оставленные Дзашином, немного притухли. Потому что прямо на залитой солнечным светом горной тропке сидел и плакал ребенок лет двух.

Плакал безутешно, икал, сучил маленькими босыми ножками. У кикиморы сострадательно сжалось сердце.

— Не надо, госпожа Мари-онна-сама, не трогайте, — сказал Тузик, но предостережение запоздало. Кикимора уже подняла мальчугана на руки.

— Ну что ты, что ты, мой хороший, — ласково сказала она, погладив ребенка по голове. Тот поднял на нее лицо, испещренное морщинами и с редкой куцей бороденкой. Младенец с лицом старика ухмыльнулся и вцепился кикиморе в ворот дорожного кимоно.

— Госпожа Мари-онна-сама! — горестно воскликнул Шарик. — Вы поторопились и взяли на руки конаки-дидзи! С каждым вашим шагом он будет весить все больше и больше и в конце концов задавит вас! Он так людей убивает, а потом ест!

Кикимора с удивлением посмотрела в довольное морщинистое лицо.

— Правда, что ли?

Она попыталась поставить «ребеночка» на землю, но тот весьма проворно перелез повыше.

— Чего тут только не бывает… В наших краях такого многообразия нечисти нет, даже скучно и за родину обидно.

— Госпожа, давайте я помогу, — суетился не на шутку перепуганный каукегэн.

— Шаря, не переживай, — улыбнулась кикимора и удобнее перехватила ёкая под голый младенческий зад. Сделала шаг, другой и бодренько пошла вперед, совсем не ощущая тяжести.

— Не выйдет у нашего младенчика меня задавить, — сказала она, наблюдая, как с лица ёкая пропадает довольная улыбочка.

Тот дернулся было, чтобы его поставили на землю, но кикимора не позволила.

— Э, нет, дружочек, я тебя так просто не отпущу. Поедешь на ручках, как и хотел.

Мало кто знал, что та, кто донесет конаки-дидзи один ри (один ри — около 4 км) и не умрет раздавленной, получит благословение материнства. А сам конаки-дидзи исчезнет, чтобы переродиться и стать человеком. Кикимора этого не знала, но шла вперед с ёкаем на руках интуитивно: чувствовала, что нельзя отпускать с рук того, кто причиняет людям вред.

Конаки-дидзи перерождаться не планировал: ему вполне нравилось быть демоном и питаться незадачливыми сердобольными прохожими, хоть и редкими, но все еще ведущимися на его жалобный детский рев.

— Пусти, — выгибался младенец с лицом старика и принимал самые неудобные позы, чтобы его было невозможно нести. Кикимора, вырастившая троих детей, на это только хмыкала и пару раз шлепнула по голому заду.

— А ну, цыц! — грозно сказала она.

— Вот бы тебя раздавило побыстрее, противная тетка! Почему ты вообще можешь меня нести? — недовольно пыхтя и выгибаясь, спрашивал конаки-дидзи.

— По кочану, — ласково отвечала кикимора и снова перехватывала демона за пинающуюся пятку.

Шарик бежал рядышком и страховал на всякий случай,