Красавчик. Часть 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Уже, — сказал я. — Сделал.

Выбрался из-за стола, принёс из прихожей портфель. Вынул из него банку с платком, установил её на столешнице рядом с деревянной хлебницей. Юрий Григорьевич хмыкнул, поднял на меня глаза.

— Чья это кровь? — спросил он. — Кхм. Неужто физрука?

— Да, — ответил я. — Кровь Василия Гарина. Был у него рано утром.

Мой прадед покачал головой.

— Сергей, мы ведь вчера тебе сказали: жди Саниного сигнала…

Я улыбнулся, перебил:

— Зачем мне ваш сигнал, дед? Историю этого маньяка я слышал ещё лет десять назад. С подробностями от своего тренера. Читал о ней в газетах. Я знаю, что Гарин убийца. Это доказали в суде: там, в будущем. Да и сам Гарин «там» признался в убийствах.

Я развёл руками.

— Чего бы я ждал, дед? Пока вы проверите мои слова? Проверяйте. Я ведь не возражаю. Трупы у него на даче обязательно найдут. Как бы только физрук после этого не свинтил из города. Что ты мне только что сказал? Пусть полежит платок, подождёт своего часа.

Юрий Григорьевич указал на портфель, спросил:

— Что это за пятно? Кровь? Откуда?

Я пожал плечами.

— Наверное, в метро к чему-то прислонился, — ответил я.

Поинтересовался:

— Когда ты Лену Лебедеву вылечишь, дед? Что тебе нужно? Ещё один платок с кровью принести?

Мой прадед на секунду задумался, дёрнул головой.

— Хватит пока платков, Сергей, — сказал он. — Успокойся пока. С этими бы разобраться. Один у меня был. Второй… сушится. С другими душегубами Саня… всё сам решит. Когда посчитает нужным. Ему это дело привычнее. Не суетись, Сергей. Угомонись.

Юрий Григорьевич посмотрел мне в лицо, вздохнул и сообщил:

— Сегодня твою актрису вылечим. Кхм. Сегодня ночью.

Глава 10

Юрий Григорьевич мне сказал, что ночью самое оптимальное время для «лечения». Не потому что на небе была луна и звёзды. И не по иным мистическим причинам. Он пояснил свой выбор времени для «лечения» тем, что в будний день в три-четыре часа ночи Лебедева уже наверняка уляжется в кровать. Днём же она при «лечении» свалилась бы без чувств на репетиции в театре, на улице, а то и в вагоне метро. Он заверил, что в любом случае исцелил бы и ушиб от Алёниного падения в том числе. Однако подобное падение привлекло бы к процессу лечения ненужное внимание. Особенно по той причине, что Лебедева пролежит без движения почти сутки.

— … Вот дома в кровати пусть и побудет, — сказал он. — Это лучший из вариантов.

Вечером в квартиру моего прадеда позвонил Александров — по телефону.

Юрий Григорьевич говорил с ним кратко, не упомянул при этом никаких подробностей моего сегодняшнего похода к Гарину. Даже имени физрука он вслух не назвал, точно опасался прослушки. Я слушал его слова, стоя на пороге спальни. Слышал, как на другом конце провода кричал Сан Саныч: он возмутился моей «самодеятельностью». Юрий Григорьевич его выслушал и спокойным тоном сообщил, что «Сергей уже взрослый парень, самостоятельный». Заявил, что «по большей части» он согласен с моим решением. Сказал, что «ты, Саня» на его месте поступил бы точно так же. Юрий Григорьевич взглянул на меня, усмехнулся.

— … Чувствуется твоё воспитание, Санечка, — сказал он в трубку. — Ведь это же ты учил Аркадия самостоятельности. Вот и Сергея тому же научил. Когда стал его дедом. Молодец, Санечка. Справился с обучением внука на «отлично».

Голос Александрова в трубке ответил моему прадеду длинной тирадой — слов я не разобрал.

Юрий Григорьевич усмехнулся и спросил:

— Варя тебе уже рассказала о своей пациентке? Той, которую привезли ночью?

Сан Саныч ответил:

— …

Слов Александрова я снова не разобрал, но они прозвучали, будто лязг металла.

— Сделаю, Саня, — ответил мой прадед. — Сегодня ночью сделаю. Завтра сожгу оба платка.

— …

— Понял тебя, Саня. Кхм. Понял. Этот платок пока полежит. Не притронемся к нему без твоей команды. Обещаю.

— …

— Сергей тоже не притронется, — сказал Юрий Григорьевич. — Вот увидишь, Саня. Он мне пообещал.

Прадед скосил на меня взгляд, усмехнулся.

— …

Юрий Григорьевич кивнул.

— Ты правильно понял. Да, её. Вареньке передавай привет.

— …

Юрий Григорьевич улыбнулся.

— Не свисти мне, Саня, — сказал он. — Кхм. Я ведь чувствую, что она сейчас рядом с тобой стоит. Слушает наш разговор?

Александров ответил коротко:

— …

— Не слышит? Это хорошо. Ты бы уже определился, Саня.

— …

Я различил в словах Сан Саныча вопросительную интонацию.

— А то ты меня не понял, — произнёс Юрий Григорьевич. — Вы ведь не дети уже, Саня, что бы от родителя прятаться. Не играйте со мной в прятки. Я и раньше замечал. А теперь… Кхм. Или сейчас вы тоже дождётесь моей смерти?

— … ! — выдал в трубке неразборчивую тираду голос Александрова.

— Хорошо, если так, Саня. Хорошо. Кхм. Я тоже этого хочу. Попытаемся.

Юрий Григорьевич попрощался с Сан Санычем.

Он положил на рычаги трубку и сообщил:

— Платок с кровью Гарина мы завтра обработаем — не сегодня. Ну его! Не до него пока. Да и настроения нет. Оставь его пока в банке, Сергей. Ничего с ним там до завтра не случится. Этой ночью он нам не понадобится.

В гостиной квартиры моего прадеда горел «верхний» свет. На столе гудел вентилятор. Покачивался под полкой пропитанный кровью платок. Я сидел в кресле около стены. Юрий Григорьевич примостился на стуле около ярко освещённого аквариума.

— … Сергей, выброси из головы мысли о том, что будешь лечить людей, — говорил Юрий Григорьевич. — Лечат врачи. А не такие, как мы. Наша способность людей убивает. Две смерти против одной спасённой жизни — это всё же больше убийство, а не исцеление. Важно, что бы ты, Сергей, не думал иначе. Мы убийцы, палачи. Не спасители. Спасение людей — это лишь приятное дополнение к нашей способности. Дополнение, которое важно для нас с тобой. Но не само по себе. Не думай о себе, как о чудотворце. Помни о загубленных жизнях, которые всегда сопутствуют сотворённому тобой чуду. Старайся, чтобы эти смерти не легли на твою совесть тяжким грузом.

Мигнул экран телевизора.

— … Определённых успехов добились труженики сельского хозяйства, — сообщил из динамика голос диктора телевидения, — они организованно провели весенние полевые работы, расширили посевы более урожайных культур, увеличили поголовье крупного скота и птицы…

Я повернул лицо в сторону своего прадеда, сказал:

— Дед, смерти таких уродов, как Гарин, мою совесть не побеспокоят. Даже не вариант. Когда этот маньячило умрёт, спать я хуже не стану. Платок с его кровью собственноручно пущу в дело: рука у меня не дрогнет, не сомневайся.

Юрий Григорьевич покачал головой.

— Это ты сейчас так говоришь, Сергей, — произнёс он. — Потому что ещё не почувствовал себя убийцей. Пока ещё ты представляешь только улыбку на лице своей Алёны. Наше вечернее дело ты представляешь именно, как исцеление Елены Лебедевой. Твой мозг пока не понял, что этой ночью умрут люди. Они умрут по нашей с тобой прихоти. Именно так вижу задуманное нами дело я. Этой ночью умрёт находящийся сейчас в тюрьме приговорённый к казни преступник; и больше не испортит своим дыханием воздух мать, убившая прошедшей ночью троих детей. Эти новые смерти лягут на мою совесть. Станут на ней очередным несмываемым пятном.

Я пожал плечами.

Ответил:

— Это потому что ты не видел тех зарубленных топором детей, дед. Скажи о муках своей совести тем врачам, которые приехали к этой сошедшей с ума мамаше на вызов. Странно, что они её спасли, а не добили её там же. Наверное, не решились на конфликт с законом. У нас сегодня такого конфликта не будет, дед. Так что не стращай меня. Моя совесть не страдает понапрасну. Тут без вариантов. И Гарина этого я с удовольствием бы собственноручно удавил. Это было бы правильно, дед. Даже правильнее, чем воспользоваться кровью уже сидящего в заключении смертника. Потому что так я не просто покараю убийцу — я спасу много человеческих жизней.