Ревизор: возвращение в СССР 45 (СИ) - Винтеркей Серж

Я уже и сам понял, что ситуация плохая. Иначе никто не стал бы гнать из Гаваны ко мне сюда, на Варадеро, в такую даль собственного корреспондента «Труда» по Латинской Америке. Не зря, ох, не зря Балдин меня тогда спрашивал, не нужно ли мне с кем-то договариваться об этой встрече. Порадовался тогда, что я не в армии, и мне нет нужды такой ерундой заниматься. И почему мне не пришло в голову, что если в Москве что-то можно понять не так, то там именно это и сделают?

Глава 9

Куба, Варадеро

Да уж, как бы теперь не попасть под бюрократический пресс. Советская бюрократия сильна и безжалостна, и очень похожа на носорога. Может, и видит плохо, но с её весом это проблемы тех, кто оказался на её пути.

Интересно даже, до какого абсурда они могут дойти, прессуя меня за то, что я не испросил высочайшего соизволения какого-нибудь государственного органа на то, чтобы переговорить с Фиделем и Раулем? И что же мне теперь делать?

Будь у меня на самом деле идея сделать прекрасную карьеру в советской вертикали власти, сейчас было бы самое время начинать бегать по стенам, пить валерьянку и театрально хвататься за сердце. Проблем реально, практически на пустом месте, можно огрести полную корзину.

Но я же, к счастью, не жёлторотый пацан, попавший в такую вот ситуацию, когда ряд недоразумений могут привести к совершенно конкретным санкциям в мой адрес. Я же фактически работаю сразу по нескольким направлениям, так что для меня вовсе не фатально, если мне создадут проблемы на каком-то из них.

Направление номер один у меня, самое важное с точки зрения близости к перестройке, что затеет Горбачёв, – это сотрудничество с семьёй Эль-Хажж. Тут, правда, тоже есть риски, что Тарек и Фирдаус могут попытаться меня кинуть, когда размер моей доли вырастет до совершенно неприличной суммы… Но в случае, если и дальше будут честно сотрудничать, то глубоко плевать мне на карьеру в любых официальных советских структурах. Скажем так, даже если я кочегаром, как Виктор Цой, буду работать до перестройки, то после её начала, когда Горбачёв легализует принцип «всё на продажу», сразу открою один из первых в СССР кооперативов. Подтяну часть финансов от Эль-Хажжей, и начну создавать свою мощную бизнес-империю, на которую к моменту краха СССР будут работать десятки тысяч работников. Которым, какой бы хаос ни творился вокруг, всегда будут платить вовремя и аванс, и заработную плату. Для которых по-прежнему будут доступны в девяностые услуги медицины. Сохраню, в общем, на основе своего бизнеса кусочек лучших социальных практик Советского Союза с его самыми выгодными сторонами для части советских граждан. Тогда уже не зря всё это моё попадание в 1971 год будет и второй шанс, данный мне кем-то… Дам и людям, что на моих предприятиях будут работать, тоже шанс не выживать, а достойно жить в лихие девяностые. Глядишь, их число может с десятков тысяч в восьмидесятых и до сотен тысяч разрастись…

Направление номер два – моё сотрудничество с группировкой Захарова и Бортко. Там, конечно, не такие деньги идут, как в империи Эль-Хажж. Но какие бы ни были у меня проблемы с властями на официальном фронте, на этой моей деятельности они никак не отразятся.

Ну что чиновники могут со мной сделать? В крайнем случае, учитывая, что всё же я не у Солженицына интервью взял, а у официального социалистического лидера социалистической Кубы, из Кремля уволить могут. Так пусть увольняют, больше времени свободного будет. Из газеты «Труд» попрут – да та же самая ситуация. Из МГУ вряд ли выгонят. Перестараешься в прессинге на Ивлева, история пойдет по Москве гулять, и вскоре ее уже по радио «Свобода» для советских граждан озвучат во вполне понятной интерпретации, что мол, студента из МГУ выгнали за то, что он взял интервью у Фиделя Кастро. Значит, у Кастро явно проблемы есть с Москвой. Придется потом Политбюро отвечать на вопросы Кастро, какие это у него проблемы с Москвой такие страшные… Неудобно будет.

Ну а Захарову или Бортко до лампочки, отличник ли я учёбы с ленинской стипендией и кандидат в члены партии, или меня выкинули из Кремля и газеты «Труд» за самовольное взятие интервью у лидера дружественной державы. Сомневаюсь даже, что они мне мою долю на этом основании решат уменьшить. Им же важно только, чтобы на предприятиях, которые я курирую, был полный порядок. А если что не то происходило, я быстро всё это разруливал, не давая нашему процветающему бизнесу погибнуть. И они прекрасно знают, что это я в любой позиции смогу обеспечить. Так что и свободное посещение мне по-прежнему в МГУ сохранят.

Ну, и ещё для Захарова, конечно же, важно, чтобы я подавал какие-то новые идеи, при помощи которых он сможет улучшить свою карьеру. Если у меня освободится куча времени из-за того, что я перестану тому же самому Межуеву доклады писать, то для него это означает, что я всю эту энергию брошу на новые какие-то проекты, которые Захаров сможет использовать, чтобы произвести на Гришина впечатление, а то и разжиться какими-то новыми покровителями.

Захаров честолюбив, ему очень важно развиваться в официальных структурах власти. Ну и для нас важно, чтобы всё у него на этом фронте было хорошо, учитывая, что он защита всей нашей группировки.

Так что фактически я, попав в 1971 год, за два с небольшим года очень даже неплохо застраховался от подобных проблем с официальными структурами. Пролетаю по одному из направлений, остаются два других. Все равно я в чиновники особо не стремлюсь, смысл этим заниматься, делая карьеру в СССР, который вскоре рухнет? В моем возрасте все равно выше какого-нибудь помощника министра к приходу Горбачева к власти не вырасти, и это если удача будет мне все время сопутствовать…

В общем, прикинув всё это, я не сильно расстроился. Валерий Алексеевич, видимо, ожидал, что я тут побелею от тех ужасающих перспектив, что он мне расписывает, потому что удивлённо сказал:

– А вы, я смотрю, достаточно спокойно всё это воспринимаете. Поражаюсь вашей силе воли.

– Ну так я и не собираюсь сильно переживать, – пожал я плечами. – Ничего плохого я не делал, вины за собой не знаю, а человеку с чистой совестью бояться, собственно говоря, и нечего. Просто недоразумение произошло, поскольку ни на какое появление в прессе моей фамилии я не рассчитывал, и тем более, понятия не имел, что кубинцы меня на этой частной встрече выдадут за корреспондента «Труда». Либо сбой у них какой-то произошел, либо они решили по своей инициативе так все это обставить… Я тут причем? Пусть, кто хочет претензии выдвинуть, к кубинцам их и выдвигает…

– Ну, к сожалению, в Москве все это сейчас совсем иначе интерпретируется, – покачал головой Ягодкин. – Я бы вам очень рекомендовал бросить все, и лететь ближайшим самолетом Аэрофлота в столицу. Там все вот также объяснить, хотя и сомневаюсь, что кого-то это заинтересует, так что может лучше даже вину свою признать, повиниться – мол, молодой, неопытный, ничего плохого не хотел. Повинную голову меч не сечет, не зря же так говорят. Может, удастся просто выговором отделаться…

Посмотрел на мужика с иронией – он серьёзно это? Да нет, точно серьезно, и даже с сочувствием. Все же мы в одной газете работаем, для него это не пустой звук. Да и уважает, похоже, за то, что я из Москвы угадал, что в Чили произойдет военный переворот, в отличие от него самого, что в этом Чили тогда находился…

– Большое спасибо за рекомендацию, Валерий Алексеевич, понимаю, что вы от чистого сердца это предлагаете, но нет, никуда я не полечу, срываясь с места. Просто передайте Ландеру и Силину все, что я сказал, и мои извинения, что все так странно было воспринято в МИД. Я понятия не имел, что, будучи частным лицом в отпуске должен какие-то согласования делать, никто меня никогда о таком не предупреждал, и я вовсе не уполномочивал кубинцев заявления делать, что я беру интервью как корреспондент «Труда». Они же могли вообще написать, что я член Политбюро, и что мне тогда, тоже нужно было бы оправдываться, что я им этого не говорил?