Белый генерал. Частная война (СИ) - Greko

Ну что сказать? Слабаки! Пить не умеют, даром что дипломаты. Развязал им языки, вынудил на откровения.

Лучше бы не развязывал.

Мне признались, что, когда шла подготовка к войне, Австро-Венгрии была обещана Босния и Герцеговина в обмен на возврат России Южной Бессарабии, согласие на создание нескольких болгарских княжеств и нейтралитет во время военных действий[12]. Статус будущих провинций цесарцев не обсуждался, этот вопрос отложили до лучших времен. Однако слово было сказано, и даже существовали некие документы.

— Обещать — не значит жениться, — пьяно щуря глаза, уверяли меня дипломаты.

Они считали себя хитрецами, умнее всех на свете, думали, что Бога за бороду схватили, что сумеют замылить собственные обещания. И не знали, что вся их стратегия шита белыми нитками, что скоро их, как выразился мистер Икс, «порвут как тузик грелку» на мировом конгрессе. К ярости и горю всей России, на радость колбасникам. К позору, с которым моя любимая Русь не сможет справиться.

Я — так точно, если подобное произойдет. Снова отдавать славян, православных и даже принявших ислам босняков, в руки немчуры? Покупать свободу одних за счет ярма для других? Что за мерзость! Как такое вообще могло прийти в голову петербургским стратегам? Снова немецкая партия в Петербурге творит все что пожелает! Какое ей дело до славян, до их миссии, до их веры⁈ До чаяний и надежд России-матушки⁈

«Что делать?» — спросил я мистера Икс, когда немного пришел в себя.

Его ответ меня убил.

— Хрен его знает. Думал, решительная и быстрая победа, на полгода раньше и с куда меньшими потерями, все изменит. Но чувствую, что все идет, как раньше, к неисчислимым бедам России…

Эти события и разговоры я вспоминал сейчас, когда собирался на подписание мирного договора в Сан-Стефано. Как ни странно, меня пригласили — ходили слухи, что не наши постарались, а египетский генерал Рашид-паша, которому я вернул любимого белого верблюда. Он так был признателен, что не мог придумать, как мне отплатить, в выдумках изощрялся, вот и договорился о моем присутствии на церемонии.

— Клавка! Шпагу в алмазах тащи! — крикнул я, выслушав от ординарцев хвалебную оду моему внешнему виду, но пенявших, что забыл про парадное оружие.

— Сей момент! — откликнулся денщик и метнулся в соседнее помещение.

Тут же последовал сдавленный крик.

Круковский вернулся скорым шагом, с вытаращенными глазами, держа на вытянутых руках шпагу в ножнах. Я сразу увидел, что на эфесе не хватает пяти самых крупных бриллиантов.

— Что ж ты, злодей, наделал? — мистер Икс с трудом меня удержал, чтобы я не дал Клавке затрещину. — В Сибири сгною! Запорю!

Мою угрозу денщик воспринял всерьез. Не забыл, как под Плевной я однажды приказал его высечь за грубость с офицером. Хорошо ему тогда досталось, несколько дней еле ноги волочил.

— Не брал я ваших каменьев. Что хотите делайте — под суд, под суд меня отдайте! — шептал Круковский, бешено водя глазами по комнате, будто выискивая, куда могли запропаститься алмазы.

— Спокойно, Миша, спокойно! — сдерживал внутренний голос.

— Право же, Михал Дмитрич, — заступился за ординарца Кошуба. — Сами взгляните: камни вырваны впопыхах, грубо, варварски. Вор явно спешил. Неужели вы думаете, что наш добрый Клавдий смог бы так поступить?

Круковский ответил ординарецу благодарным взглядом, а я нервно расхохотался — уж больно двусмысленным вышло оправдание. Мол, всем известно, что Клавка шельма, но вор из него аккуратный, обстоятельный: он бы не стал портить дорогую вещь.

— Опять смеетесь? — расстроенно, с выражением крайней обиды махнул рукой денщик.

Я нахмурил брови.

— Кто имел доступ в комнату?

— Да все наши, — тут же отозвался Круковский. — И мальчик новенький, Коленька.

— Какая гадость! — не выдержал я, тут же приказав себе забыть эту историю. — Клавка, тащи золотую саблю, а шпагу верни на место. Разбогатею, восстановлю.

Подозревать своих? Нет, это невместно! Пропади они пропадом, эти бриллианты!

Тронул рукой ордена, проверяя все ли на месте. Не обнаружив креста Кауфмана, напомнил себе забрать у Узатиса, когда прибудет его награда.

— Едем! — приказал, пристегнув саблю к поясной портупее вместо испорченной шпаги и нахлобучив фуражку по самые уши. 

Поздняя осень, дурные, раскисшие дороги Фракии, лужи на улицах городков и английские броненосцы вдали, у Принцевых островов, не нарушили очарование Сан-Стефано, его праздничность — все тот же золотистый свет, спокойные волны в белой пене, нарядные двухэтажные особнячки, сверкающие фасады гостиниц. И ровные ряды наших гвардейцев, марширующих как почетный эскорт Главнокомандующего. И толпы распушивших хвост гостей — военных и гражданских. Я со своими новенькими генерал-лейтенантскими эполетами ощущал себя чуть ли вчерашним юнкером на полковом смотре.

Все собрались у большого белого дома с мезонином. Внутри шло подписание трактата, снаружи — обсуждение собравшимися его условий, ставших уже достоянием гласности. У русских сверкали глаза, у турок блестели слезы. Гигантская контрибуция, независимость Сербии, Румынии и Черногории и огромное болгарское княжество, православное, практически самостоятельное и имеющее выход в Эгейское море у Дедеагача[13], и кое-какие территориальные приобретения нашей Империи — все это одних восхищало, а у других вызывало ярость и обиду.

— Турция уничтожена! — стенали гордые османы.

— Она спасена! — возражали русские, не скрывая ухмылок.

Я же радоваться не спешил. Ходившая по рукам карта вызывала у меня обоснованную тревогу после откровений мистера Икс. Да, Болгария превращалась в могучее балканское царство, но перекройка границ по условиям трактата фактически отрезала Албанию от основной территории Османской империи, а для ее связи с Боснией и Герцеговиной оставался лишь узкий коридорчик в Новопазарском санджаке, уменьшавшимся втрое. Я смотрел на цветной рисунок, а в душе расползалась тревога. Эта карта, она словно кричала — смотрите, какой лакомый кусочек появился! Кому-то он достанется, со всеми его славянами? Ближе всех там немцы из Вены, и если мы не хотим этого допустить, надо поспешать.

Вечерело. С моря задул холодный ветер. Отчего-то подписание договора задерживалось, в воздухе витало напряжение, в освещенных окнах дома мелькали тени. Наконец, на балконе мезонина появился адъютант великого князя, громко провозгласивший:

— Мир!

Толпа взорвалась ликующим ором. Гвардейский караул громко прокричал троеркатное «ура!». Военный оркестр грянул «Боже, царя храни!».

На крыльце появился великий князь Николай. Он задержался ненадолго, оглядел площадь с высоты своего роста. Удовлетворенный, начал спускаться, пытаясь изобразить радость на вялом лице породы Романовых-Гольштейн-Готторпов.

Его встречал замерший ряд из одних русских генералов. Я, как самый младший по чину и возрасту, стоял последним. Главнокомандующий здоровался с каждым за руку и произносил пару вежливых слов. Когда очередь дошла до меня и я чуть поклонился, его высочество лишь кивнуло мне и проследовало дальше в здание, где ожидался большой прием.

Расстроенный столь явно продемонстрированной немилостью, потащился вслед за генералами на банкет. Они веселились, подтрунивали, поглядывали на меня с усмешкой — нынче, когда не нужно умирать на поле брани, настало их время чувствовать себя на коне. Во мне нарастало ощущение, что я здесь лишний.

В просторном зале за огромным Т-образном столом собралось человек полтораста. В центре устроился главнокомандующий, справа и слева от него восседали генералы-от-инфантерии, генерал-адъютанты, турецкие паши и почетные гости — послы и военные агенты великих держав. Меня усадили ближе к середине, к чинам поменьше, вроде адъютантов — я не возражал, пребывая в каком-то полусумрачном состоянии. Звучали тосты, шутки, смех, звенели бокалы, обед катился своим чередом, я что-то ел, пил, чокался с соседями…