Князь из будущего. Ч. 1 - Дмитрий Чайка

Турсун сжал в руке чашу с медом, который цедил сквозь зубы. Нужно спешить. Если это то, что он думает, то все может закончиться очень скверно. Да! Нужно послать глашатая к стенам города. А вдруг?

Не прошло и получаса, как всадник на низкорослой лошадке неспешно двинулся к воротам, а к его копью был привязан белый лоскут. Стрелять в него не стали, а вместо этого позвали князя, который поднялся над частоколом так, чтобы его было видно.

— Говори! — сказал Само.

— Я пришел передать тебе слова моего хана, словен. — Обрин говорил почти без акцента. — Откройте ворота, отдайте оружие и все, что есть в городе, и тогда вы останетесь живы. Если ослушаетесь, мы возьмем город, и тогда вы все умрете жестокой смертью.

— Это все? — спросил князь со скукой в голосе. — Поезжай назад и передай своему хану. Город мы не сдадим, но я готов с ним договориться. Пусть приходит сюда. Я клянусь Перуном и Яровитом, что ни одна стрела не полетит в его сторону.

— Ты услышан, словен! Я передам твои слова хану. — Обрин развернул коня и поскакал в лагерь, аккуратно объезжая горелые бревна, что когда-то были домами в городском посаде. Пройти две сотни шагов пешком урожденному всаднику даже в голову не пришло.

Тудун выдержал время. Негоже ему мчаться на зов раба. Но и послушать, что он скажет, было интересно. Увидеть врага своими глазами всегда полезно, а послушать его полезней вдвойне. И вскоре хан с небольшой свитой подъехал к воротам, которые со скрипом отворились. Навстречу ему выехал молодой парень в странном доспехе и в шлеме, изукрашенном золотом и чеканкой. Светлые усы свисали почти до голого подбородка, что несказанно удивило хана, носившего густую бороду.

— Что ты хотел сказать мне, раб? — презрительно спросил его Турсун.

— Тот парнишка из кочевья уже добрался до тебя? Ну, тот, у кого вырезали родственников? — задал Само неожиданный вопрос.

— Откуда ты знаешь? — выпучил глаза хан.

— Это я приказал пропустить его, — без ложной скромности ответил Само. — Ни одна стрела не полетела в его сторону. Вдруг ты не знал об этом.

— Так это твоих рук дело? — нахмурился хан.

— Моих, — кивнул Само. — И не только это. На пути сюда гонцы из других племен. Кочагиров, насколько я знаю, едва половина осталась. Полукровки почему-то оказались очень злы на них.

— Я вырежу твое сердце и скормлю собакам, — хан понемногу наливался яростью, но два десятка лучников, стоявших в открытых воротах, удерживали его от глупостей.

— А вот кочевья племени забендер никто не тронул, — продолжил князь. — Странно, правда? Вот твои воины удивятся.

— Ах ты, кусок дерьма, — прорычал хан. — Да ты гнилой, как ромейский евнух! Ты хочешь на меня моих же воинов натравить?

— Ага! — со счастливой улыбкой подтвердил Самослав. — Я тебя обрадую, к тебе скоро прискачут еще десятка полтора беглецов. Я приказал их отпустить. Весело получилось, правда?

— Я сдеру с тебя шкуру, мальчишка, — хан пошел пунцовыми пятнами и едва сдерживался.

— Это еще не все, — небрежно бросил Само. — Теперь слушай мое предложение. Две тысячи солидов и я выкупаю пленных по честной цене. Ты уходишь в свои земли, и мы заключаем мир на три года.

— Пять тысяч и все, что есть в городе, — гордо заявил хан.

— А иначе что? — прищурился Само.

— А иначе я вырежу тут всех под корень. Я опустошу эту землю. Я уведу всех в степь, а эти пашни заселю своими рабами.

— У тебя есть время до утра, — ответил на его пассаж князь. — Потом я снимаю свое предложение.

— Чего? — от такой беспримерной наглости хан Турсун даже неприлично открыл рот. Он ничего подобного еще не слышал.

— Завтра в полдень у меня будет для тебя новое предложение, на пятьсот солидов меньше, — спокойно сказал князь. — И так каждый день. Минус пятьсот солидов.

— А что потом? — глумливо спросил его хан. — Потом я уже буду должен тебе?

— А потом ты уже будешь должен мне, — подтвердил Само. — Пятьсот солидов за каждый день осады. И будь уверен, я получу с тебя свои деньги. А если к тому времени тебя убьют твои же собственные воины, то я получу их с твоих детей и внуков.

— Больной на голову ублюдок, — сплюнул Турсун и развернул коня. — Завтра в обед я прибью твою кожу к воротам крепости.

— Завтра на закате приезжай! — крикнул ему в спину Само. — Тысяча солидов, большие деньги. Это очень щедрое предложение. Подумай, как следует, пастух!

Ворота города закрылись, а воины в крепости стали быстро собирать прямо за ними деревянный сруб и забивать его мешками с песком. Времени оставалось не так много. Дело было привычное, именно так они от баваров отбивались.

— Что это сейчас было, княже? — Лют вытирал пот со лба и тщетно пытался унять дрожь в пальцах. — Ведь нас же теперь даже в рабство не возьмут. Сгнием на кольях все до единого.

— А зачем нам в рабство? — повернул к нему голову Само. — Я там был, ничего хорошего. А злил я его специально. У него осадные башни и камнеметные машины не готовы, а проглотить такое оскорбление он не сможет. С одними лестницами на штурм пойдут.

— Так насчет тех беглецов, это правда? — удивился Лют.

— До последнего слова, — кивнул Само. — Я приказал мораванским всадникам те кочевья, откуда воины ушли, под корень изводить. Одного-двух выпускают, чтобы вести в войско пришли. Они совсем скоро должны в лагерь прискакать. Горан знает, что их убивать нельзя. Пока все идет, как надо, но я предпочитаю не доверять дело случаю, у меня в лагере уже один человечек работает.

— А почему ты его племя не велел трогать? — спросил Лют.

— С ума сошел, что ли? — изумился князь. — Их в первую очередь режут.

— Да чтоб я сдох! — Лют сел на коновязь, совершенно без сил. — Так ты знал, что все так будет?

— Не знал, — честно ответил Само. — Но осаду не исключал. И я знаю точно, что один-два приступа мы отобьем, и на этом все! Они камнями разобьют частокол, подведут осадные башни и возьмут город. Мы с Деметрием раз десять это отрабатывали. Конец всегда был один и тот же. Мы — покойники!

* * *

— Вы слышали? — невысокий пожилой степняк подсел к костру воинов из рода кочагир. — Вы уже слышали вести из кочевий?

— Что слышали? Какие еще вести? — лениво спросил его воин, мешавший какое-то варево в котле. Мяса там не было, приходилось есть взятое в деревнях зерно.

— Мораванские ублюдки вырезали ваших стариков, детей и