Гонзо-журналистика в СССР (СИ) - Капба Евгений Адгурович

В подземном переходе было серо, сыро и пустынно. На площади перед вокзалом — тоже. Никаких круглосуточных кафешек, никаких гастритных "макзавтраков". Может быть, что-то и работало в зале ожидания на втором этаже, но время терять не хотелось: шутка ли, 20 километров до Раубичей! Я обвел взглядом такой знакомый и не знакомый одновременно городской пейзаж и так и не смог составить мнение — какой Минск мне нравится больше: незалежный или советский? Наверное, стоит присмотреться к этому городу в светлое время суток и более приличную погоду...

Несколько легковых автомобилей, в основном "копейки", стояли тут же, неподалеку. Виднелись красные огоньки тлеющих сигарет: шоферы о чем-то переговаривались. Может быть — бомбилы?

— Мужики, до Раубичей добросите?

— Пф-ф-ф! — сказал один.

— Далеко! — сказал второй, — И ты какой-то мутный.

— А денег хватит?

Я покопался в кармане и достал десятку, расправил ее и показал водителю. Профиль Ильича пялился на этих проходимцев неодобрительно.

— Э-э-э, маловато будет! — сказал тот же, ушлый.

Я достал еще одну купюру. Расценки, бляха, у них!

— Повезу за пятнадцать, садись ко мне! — тут же опомнился тот, который назвал меня мутным.

— Засранец, ты, Коленька, — сказал ему ушлый, — Я тебе припомню.

— А ты крохобор! Садись, товарищ, на переднее сидение, я тебе не таксист, я тебя просто так подвожу. А ты мне просто так пятнадцать дашь.

— Договорились, — рюкзак я бросил назад, сам втиснулся на пассажирское место рядом с водителем.

— Еще два рубля накинешь — я тебе экскурсию по ночному городу сделаю.

— Не, — сказал я, — Экскурсию мне не надо. А вот завтра мне, возможно, машина на полдня понадобится. Если найдешь кого-то, кто за тридцать плюс бензин согласится — оставь мне номер, я после обеда перезвоню.

Тому явно денег заработать хотелось, но — побольше. Потому он курил в окно и вел машину, а потом сказал:

— Пятьдесят.

— Побойся Бога, это почти ползарплаты моей!

— Я атеист, — сказал он, — Сорок пять.

— Полный бак, — сказал я, — Под горлышко. Тридцать пять.

— Тогда — "Экстра", — сказал он.

— Хрен с тобой, пусть "Экстра".

— Записывай номер, я дома буду часа в два. Спросишь Колю.

Ну Колю — так Колю. Я смотрел в окно, на мелькающие во тьме фасады зданий с начинающими зажигаться окнами: столица просыпалась! Непривычным было отсутствие музыки в салоне: то ли приемника у Коленьки не было, то ли тишину любил, то ли радио нынче не было круглосуточным...

— Слушай, Коля... А цветы мы где-то найти сможем?

— Ну и запросы у тебя в шесть утра...

— А если подумать?

— А если подумать — то это надо к таксофону. И деньги нужны.

— Деньги есть.

— Ну вот, говоришь — есть, а жмотишься...

— Так не жмотился бы — на цветы бы не хватило.

— Вот скажу твоей бабе, что ты жмот...

Какой, однако, мерзкий водила! Но мне нравился. Он притормозил около почты, где на стенке висели телефонные аппараты — под козырьками.

— Только ради трёх гвоздичек я человека будить не буду!

— Букет нужен, красивый.

— Тогда ладно.

Он вышел под дождь и пошел к телефону. Я вслушивался в обрывки разговора.

— ... Дашка, не дури голову! Нет, не за тем самым! Хотя-а-а-а... Цветы нужны! Нет, какой, к чертовой матери, лахудре? Стал бы я... Хризантемы? Эй, пассажир! Хризантемы пойдут? — спросил он у меня и, увидев оттопыренный большой палец, снова заорал в трубку: — Надо много! Давай, нарежь, мы приедем через пятнадцать минут. А что? Да, через час могу и заехать, пассажира в Раубичи везу... Ну, где я тебе шампанское возьму? Дашка, не дури голову!

"Копейка" пересекла МКАД и двинула дальше, мимо Боровлян — по лесу. Сердце щемило: скоро я увижу Тасю!

В какой-то момент Коленька крутанул руль, и мы свернули в чащу. Там на отшибе стояло несколько домиков. То ли дачный поселок, то ли хутор — что-то такое. Одна из калиток была открыта, горел мощный электрический фонарь, полная красивая женщина в весьма фривольном халате зябко переминалась с ноги на ногу. В руках — огромный букет белых пышных хризантем.

— Давай деньги! — сказал водитель и тут же выскочил наружу, ухватил одной рукой цветочницу спереди, другой — сзади, получил по роже, отхватил страстный поцелуй, выхватил букет, сунул деньги и сел жутко довольный за руль, — Ух-х-х-х, Дашка!

Какой, однако, ловкач! И вроде ж ничего особенного — мужичок лет сорока, лысоватый, седоватый, зуб потертый золотой... Он высадил меня где-то посреди холмистого леса и сказал:

— Дальше не поеду, зажопят. Тут до гостиницы рукой подать, шуруй по дороге прямо, не заблудишься. И цветы не забудь!

Я злобно хлопнул дверью. Зажопят, как же! К Дашке он под бок торопится, тут и гадать нечего! Ну, по крайней мере дождь моросить перестал. Я зашагал по приличной асфальтовой дороге, помахивая букетом хризантем и ориентируясь на желтые электрические огни впереди. Очертания характерной формы гостиницы проявлялись на фоне туманных холмов и спортивных объектов. Потихоньку рассветало — уже было ближе к семи утра, и потому, наверное, мое появление не вызвало у портье недоумения.

— Товарищ! — окликнула меня она. — А вы к кому?

Такая приличная средних лет женщина, с аккуратной прической и в стильных очках. Смотрела без вражды, с интересом — наверное, из-за цветов.

— М-м-м-м... Понимаете, невеста у меня должна была приехать. Из Мурманска. А когда точно — непонятно. Вот я и пришел пораньше, чтоб не упустить...

— Так не было делегации еще, у них бронь на сегодня, — сняла очки портье.

— А... А! — всё-таки завтра- это не вчера, а сегодня! — А во сколько?

— Ну, это я вам точно не скажу, но вроде бы с утра.

— Ничего, если я вон там, в кресле в углу посижу, подожду?

— Подождите, конечно... А где вы цветы-то в такую рань достали? Вижу же, что только срезанные!

— О-о-о, это история таинственная и драматичная, — не выдержал и хихикнул я, вспоминая подкаты Коленьки к Дашке.

— Ну, раз драматичная — то сидите, конечно. А захотите перекусить — у нас в семь тридцать ресторан начинает работать, спортсмены выходят кататься рано, у них режим...

Я опустился в чудесное мягкое дерматиновое кресло, поставил рюкзак у ног, положил цветы на колени, откинулся затылком на его широкую удобную спинку и...

***

— Уснув с цветами в холле гостиницы, товарищ Белозор и подумать не мог, что в этот самый момент... — Каневский подкрался незаметно.

— Леонид Михайлович, дайте поспать, ну пожалуйста! — взмолился я.

— Гера! — сказал вдруг Каневский женским голосом. — Это правда ты?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, осознать, где я нахожусь, вскочить и ошалеть от взгляда широко распахнутых удивленных зеленых глаз.

— Тася! — я обнял ее крепко-крепко и закружил, и не желал отпускать, потому что, кажется, только сейчас понял, как сильно соскучился.

Видеть вас — одно удовольствие, не видеть — другое? Не-е-ет, это точно не тот случай! Только удерживая ее в объятиях, я чувствовал, что вот теперь — всё так, как надо, как положено. Всё — правильно! Исчезло это дурацкое ощущение, как будто я что-то упускаю в жизни, что-то забыл или потерял — оно сосало под ложечкой и сидело там, под ребрами всё это время, все эти три или четыре месяца.

— Ну, отпусти уже, м? Люди смотрят! И что это мне портье сказала — меня жених ждет? — она улыбалась и тоже явно была счастлива.

Я видел это в ее смеющихся глазах и в самых уголках губ, которые готовы были превратиться в великолепную улыбку.

— А я сразу тебе предлагал жениться, м? У-у-увезу тебя я в тундру на оленях утром ранним... — запел я, перехватывая ее за талию правой рукой, — Хотя нет, погоди — тундра это у вас. Тогда: у-у-у-утяну тебя в болото на лягухах утром ранним...

— Балбес! — всё-таки улыбнулась она и освободилась. — А что там за цветы у кресла валяются?