Красавчик. Часть 1 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Так уж повелось, что её второго мужа я дедом не называл. Хотя долгое время и не догадывался, что он мне не родной дед. Я величал его, как и мои родители: Сан Санычем. Сан Саныча такое обращение вполне устраивало, претензий по этому поводу он мне не предъявил ни разу. Новый бабушкин муж относился ко мне хорошо. Моя мама тоже отзывалась о нём исключительно в положительном ключе. Хорошо она относилась и к своему сводному брату.

Бабушка вышла замуж, когда моя мама с ней вместе уже не жила — вместе с мужем моя мама тогда обживала доставшуюся ей по наследству от моего прадеда квартиру. Единственный сын Сан Саныча (от первого брака) с отцом тоже не проживал — он был постарше моей мамы на шесть лет. С маминым сводным братом, Аркадием Александровичем Александровым, я виделся нечасто: встречал его в основном на проходивших в бабушкиной квартире торжествах.

«Дядя Аркадий» обычно не проявлял ко мне родственных чувств. Даже на бабушкиных праздниках он держался от меня в стороне. Поэтому я за всю свою жизнь разговаривал с Аркадием Александровым не больше десятка раз. Да и те беседы были, скорее, его данью вежливости. Дядя запомнился мне весёлым и улыбчивым человеком: должно быть потому, что я часто видел в квартире бабушки его перечёркнутую чёрной полосой фотографию — на ней дядя Аркадий улыбался.

Аркадий Александрович Александров погиб летом девяносто второго года — тогда я сдавал вступительные экзамены в горный институт. Бандиты расстреляли его из пистолетов, когда он возвращался с работы домой. Убийц дяди Аркадия позже нашли: мёртвыми — об этом мне рассказал Сан Саныч (он тогда злорадно ухмыльнулся). Каждый раз, приходя в бабушкину квартиру, я обязательно задерживал взгляд на портрете улыбчивого блондина, наряженного в милицейскую форму с полковничьими погонами.

Смотрел на этого круглолицего блондина я и сейчас. Вот только на нём не было милицейской формы; да и выглядел он лет на пятнадцать-двадцать младше, чем на портрете, висевшем на стене в бабушкиной квартире. Я моргнул — влажная пелена окончательно исчезла, но лицо Аркадия Александрова осталось на прежнем месте. Александров посмотрел на меня сверху вниз, улыбнулся (продемонстрировал знакомые мне с детства ямочки на щеках).

— … Друг, вставай, — повторил «дядя Аркадий». — Знаю, что ты утром пропустил завтрак. Мы все его в первый день пропускали. Если проспишь обед, то к ужину точно взвоешь от голода.

Я приподнялся на локтях — обнаружил, что уже не лежу в объятиях незнакомки на залитом лунным светом пляже. Почувствовал, что запах одеколона усилился. Пробежался глазами по уже знакомой мне тесной комнатушке, заставленной кроватями и тумбами. Задержал взгляд на светлых не глаженых брюках Александрова. Взглянул на его застёгнутую на все пуговицы рубашку с короткими рукавами, на гладко выбритые щёки и подбородок.

— Аркадий, — представился блондин. — Аркадий Александров.

Он протянул мне руку.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Сергей, — хрипло произнёс я. — Этот… э… Сергей Красавчик.

— Красавчик — это твоя фамилия? — спросил выглянувший из ванной комнаты невысокий темноволосый носатый мужчина лет тридцати.

Он блеснул карими глазами, растянул в улыбке пухлые губы — кожа на его щеках собралась в тонкие складки, как ткань на болтавшейся сейчас сбоку от окна занавеске. Мужчина встряхнул руками, разметал по сторонам капли воды. Вытер тонкие длинные «музыкальные» пальцы о белое махровое полотенце. Он не дождался моего ответа — снова скрылся за дверью в ванной комнате. Я только теперь сообразил, что ещё сквозь сон услышал, как в ванной из крана лилась вода. Тогда я принял этот звук за плеск морских волн.

— Да, Красавчик — это моя фамилия, — сказал я.

Александров улыбнулся.

Он показал на дверь, за которой скрылся носатый, и сообщил:

— Его зовут Нарек Давтян. Мы с ним позавчера сюда заселились. Оба прибыли из Москвы. Ещё в поезде встретились и познакомились. Мы твои соседи по комнате. Ты, Сергей, откуда приехал?

— Тоже из Мо… Советского Союза, — произнёс я. — Издалека. Из Владивостока.

Александров дёрнул головой и присвистнул.

— Точно, — сказал он. — Издалека.

Шум воды стих.

— Арик, не свисти, — сказал вновь появившийся из ванной комнаты Давтян. — Нехорошо это. Денег не будет.

Александров усмехнулся.

— Пора обедать, Сергей, — сообщил он. — Ты с нами?

— … Серик, по большому счёту, здесь неплохо, — рассказывал шагавший по левую руку от меня Давтян. — Море тёплое, женщины красивые, даже кино по вечерам показывают. Вчера в местном кинозале крутили фильм «Человек-амфибия». Мы с Ариком видели его с полсотни раз, потому и не пошли. Кормят тут… сносно, скоро сам убедишься. Главная проблема: настоящим мужчинам здесь негде вечером культурно отдохнуть. Понимаешь, о чём я говорю? Нет ресторана. Даже обычного гастронома с винно-водочным отделом поблизости нет. Есть только небольшой «Сельмаг», где продают спиртное. Да и тот находится в деревне Григорьевка. Это в пяти километрах от нашего пансионата, если идти по дороге.

Нарек махнул рукой, указал в направлении жилого корпуса пансионата, от которого мы отошли, влившись в многоголосый поток шагавших в направлении столовой отдыхающих. Давтян вводил меня в курс местных дел с той самой секунды, когда я в сопровождении своих сегодня обретённых соседей по комнате перешагнул порог комнаты и отправился обедать.

Нарек говорил тихим вкрадчивым голосом. Посматривал по сторонам — задерживал взгляд на стройных и не очень стройных женских фигурах. Женщин вокруг нас было много ещё на выходе из жилого корпуса; с каждой минутой их рядом с нами становилось всё больше: в прямую широкую дорогу к столовой вливались многочисленные дорожки, петлявшие между цветущими клумбами.

— … Мы с Ариком вчера прогулялись до этого деревенского магазина, — сообщил Давтян. — Вот что я тебе скажу, Серик: думаю, что заведующий этого магазина ещё не знает, что послевоенный голод и повсеместный дефицит продуктов остался в прошлом. Мы с трудом нашли там хоть какую-то приличную закуску. Купили три бутылки красненького, чтобы не пасть в грязь лицом в глазах дам. Кислятина, конечно. Но ЦУМа и ГУМа здесь нет. Так что не до разносолов. Коньяка, представь себе, не нашли. Вообще никакого. Ещё взяли две бутылки «Московской». Припрятали их на чёрный день: сойдёт, за неимением лучшего. Сам понимаешь: не дешёвым же портвейном и не коленвалом травиться нам, честным советским отдыхающим…

Размеры местной столовой меня впечатлили. Я прикинул, что в ней без труда поместился бы весь ночной клуб, в котором я ещё недавно работал — вместе с танцзалом и со сценой, где едва ли не каждый вечер выступали звёзды российской эстрады. Сцены для артистов я в столовой не увидел. Зато не без удивления окинул взглядом огромный зал, заставленный столами, впечатливший меня длинными рядами колонн внушительной толщины. Я взглянул на огромные и на удивление чистые окна, начинавшиеся в метре от пола и заканчивавшиеся на таком же расстоянии от украшенного многочисленными люстрами потолка.

Ступил на блестящие плитки пола, на которых мои пластмассовые китайские тапки озадаченно скрипнули. Александров несильно подтолкнул меня вправо и сообщил, что именно в той стороне стоял предназначенный для жильцов нашей комнаты стол. Я кивнул, мазнул взглядом по расставленным на столах стаканам, тарелкам и супницам. Опознал картофель пюре с румяными котлетами, салат из капусты, кубики жёлтого сливочного масла. Желудок радостно заурчал, словно он не видел пищу уже как минимум пару дней. Я заметил, как не отстававший от меня Нарек Давтян зажмурился и пошевелил носом (принюхался).

— Сегодня гороховый супчик, — сообщил Нарек. — Вот это мне нравится. Вот это дело. Теперь мы спокойно доживём до ужина, сытыми и счастливыми. Не то, что вчера. Представь себе, Серик: вчера нас травили подозрительной молочной похлёбкой с пенкой и с жёлтыми макаронами. Словно мы приехали не в пансионат, а в пионерлагерь.