Воин-Врач VI (СИ) - Дмитриев Олег

Торговец, дядин племянник, явно расстроился тому, что после блестящего доклада о проделанной работе Всеслав в два вопроса выбил из него всю спесь. Мы же с князем думали о бывшем викинге, что сидел в этих краях уже давно. Но строгой диете. Поддерживать которую было ох как накладно, и не только для печени. И всё то, что слышали от отца Ивана и Буривоя, складывалось постепенно в интересную стёжку-дорожку.

— Нет! — воскликнул вдруг Рысь. А мы только сейчас заметили, что Сёма замолчал и все здесь смотрят на Чародея, задумчиво прищурившегося.

— Чего сразу нет-то, — недовольно буркнул великий князь, явно раздосадованный тем, что не успел додумать мысль до конца. Но бросать её он точно не собирался.

— Ну нет, княже! Ну пожалуйста, скажи «нет»! — взмолился воевода, удивляя королей. — Я же знаю этот взгляд! Ну давай просто, скучно и неинтересно громом и молниями там всех побьём, спалим к псам всё и всех, что останется — и домой, а? Ну хоть бы раз, твою-то в гробину, ну хоть бы разочек… — совсем уж горько закончил он, закрыв лицо ладонями.

— Не ной, Рысь. Не за тем мы так долго по морям болтались, как… не за тем, короче, чтоб слушать, как ты на судьбину горемычную свою тут жаловаться будешь! — осадил его Всеслав. — А скажи-ка мне, Сёма, сколько в Дувре стоит кораблей? И есть ли у тебя мыслишки, как нам передать весточку одну? Но шоб бикицер. Тёте. В Париж.

Глава 8

План подсказала не война

До городу Парижу, как кошка с собакой в одном из любимых мультфильмов моего старшего сына, голуби экспрессом не летали. Дикое время, никакого прогресса, я уже, кажется, говорил. И когда торговец сказал о том, что прямого сообщения нет, выругался даже Свен, не говоря уж о Хагене. Зато оба замолчали, чтоб не спугнуть удачу, когда Сёма продолжил.

Из Дувра птички летали до Кале. А вот оттуда уже хоть в Париж, хоть в Лилль, хоть в сам Руян, древнюю столицу норманнов. И, по словам того же торговца разным, очень разным, как выяснилось, товаром, послание, отправленное сегодня до полудня, к вечеру будет уже у портовых франков, а назавтра — у столичных. Ну, то есть, конечно, не у франков, а у его единоплеменников. А те уж должны были как-то передать сведения королеве Анне. И то, как говорил об этом Самуил, почему-то нам со Всеславом сомнительным не показалось. Не было в его голосе ни бравады, ни похвальбы. Он даже задумался над задачей, хотя до этого времени почти всегда сперва начинал говорить, а додумывал и дошлифовывал мысль уже на ходу, пересыпая ответ междометиями, вроде «Ой-вэй», или явно нарочно сбиваясь на здешний диалект. Который и так-то мало кто разбирал, а уж в его «кагтавом» исполнении — и подавно.

Но на этот раз он прямо заметно и серьёзно думал. И ответил лишь через несколько долгих минут, в течение которых Хаген дважды порывался помочь торговцу собраться с мыслями вручную, а Олаф и Свен его удерживали. Вернее, и мы со Всеславом прекрасно это видели, все трое только делали вид, пусть и вполне убедительно. Да, игра в доброго и злого полицейского появилась гораздо раньше самих полицейских.

— А дельце может выгогеть. И я пгокляну сам себя на семь колен в обе стогоны, если пгойду мимо такого. Дядя Абгаша обещал гагмидег, но шоб столько шухега — не пгедупгедил. Я бегусь доставить вести! — и он тряхнул головой. Если забыть о национальной принадлежности говорившего, такое движение можно было вполне посчитать безрассудным и отчаянным. Зная же, что говорил и тряс гривой здесь не Джон, не Ганс, не Франсуа и не Ваня, мы с князем определили этот жест, как отчаянный, но вполне рассудительный, взвешенный и признанный выгодным. На этом и решили сыграть.

— Что ты хочешь за помощь, Самуил? — спросил спокойно Всеслав, глядя прямо в ярко горевшие чёрные глаза.

Мгновенно включившаяся оценочная реакция была видна невооружённым взглядом и, кажется, даже слышна́: в тёмной голове будто костяшки счётов кто-то скинул влево, все разом, и начал отщёлкивать направо, как у тёти Зины в том чипке при гарнизоне на берегу озера Ханка.

— Дело сложное, небывалое. Такое сладить — многое нужно. Знания, люди, смелость, — вот как он умудрился выстроить фразу без единой сложной для него буквы «р»? Но как-то справился. И продолжил. — Попасть в покои дамы Анны — не пустяк. Ты бы сам смог? — и он прищурился на нас с князем, думая, что выгадал время на раздумья. Не угадал.

— Не знаю, не пробовал. Ко мне в гости на Русь она сама приезжала, — легко ответил Всеслав.

И торговец замер, разинув рот. И не двигался до тех самых пор, пока уставший ждать Гнат не помог ему поднять непослушную, ставшую, видимо, очень тяжёлой, нижнюю челюсть. Вежливо. Мечом. Не вынимая, правда, из ножен.

— Ай! — дёрнулся толстячок, едва не упав. — А. Ну да. Великий князь, конунг, хёвдинг, ягл… Кого ещё в гости ждать, как не коголеву, конечно. Но так быстго, как смогу я, вам не успеть. У вас, я так понимаю, ещё здесь дела?

— Правильно понимаешь, Сёма. Поэтому я готов заплатить. Назови цену.

Угольки глаз разгорелись. То, что надо было подсекать, пока клевало, понял каждый из присутствовавших.

— Сложно всё сосчитать, княже. Боюсь пгодешевить, — и он, не сдержавшись, даже подмигнул почти интимно.

— Давай помогу, — включил дурачка Всеслав. — Золото. А?

Самуил благосклонно кивнул, аж прижмурившись, как кот возле сметаны, давая понять, что мы на верном пути.

— Пуд! — вдруг резко и громко бросил, едва не крикнул, Чародей.

— Два! — явно на автомате вырвалось из торгаша.

— По рукам! — и Всеслав протянул сидевшему напротив ладонь. А справа и слева поднялись и побрели в разные стороны Рысь и Хаген, зажимая рты ладонями, чтоб не ржать в голос. На лицах Свена и Олафа сочетались полное удовлетворение увиденным и услышанным зрелищем и даже некоторое уважение.

На пухлом лице расцветали боль и скорбь. Он тоже было зажал себе рот, но было уже поздно, слово-то и впрямь не воробей. И вместо долгого яростного торга он получил то, что получил. Но аппетит, пришедший во время еды, униматься не спешил и отражался в глазах торговца зияющей прободной язвой.

— Не грусти, Сёма. С меня так быстро острого железа столько никто не получал сроду, а ты, гляди-ка вон, за миг всего, да золота, да аж два пуда! — неубедительно успокоил его Всеслав, тряся вялую ладонь. На что торговец только вздохнул протяжно и долго, смаргивая выступившие слёзы. Вот увлечённый человек, а? Прощался с ещё не заработанным золотом так, будто ему ногу оторвали.

Письмо тёте сочиняли всем штабом. Задача была нетривиальная: и мысль донести, и невежливыми не прослыть, и место на шёлковой ленточке сэкономить. Но как-то справились. Решив, что для политесов и прочих дипломатий найдётся время и после, а пока надо было решать вопросы быстро. К этому времени начали поступать первые доклады от Гнатовых. Картинка понемногу вырисовывалась. И в тот рисунок стёжки-дорожки, что пришёл на ум при рассказе о странно постившемся старце, укладывалась идеально. Поэтому и послание, что увёз с собой Сёма в сопровождении четверых нетопырей, оказалось лаконичным:

«Гуляю за речкой. Щедрый край. Все подарки не увезу. Поможешь с кораблями — подарю Дувр. Я тут ещё седмицу пробуду. Всеслав». И оттиск печати с перстня. И пара-тройка неприметных непосвящённому штришков на некоторых буквах. Которые вместе с условленными словами должны были дать понять тёте Ане, что дело серьёзное, и надо спешить. И что людей, доставивших вести, убивать не следует. Хотя бы пока.

Два следующих дня ушли на рекогносцировку. Так детально и пристально она, кажется, не проводилась на памяти Всеслава ещё ни разу. Но мы и логово прислужников древнего зла захватывать до сих пор как-то не выбирались. Не было у нас дома древнего зла. Как добро его в той самой древности седой победило, так с тех пор и не было. Погостить только заезжало, забредало и заползало. С переменным успехом. Не то, что в моём старом-новом времени.