Двадцать два несчастья - Данияр Саматович Сугралинов

быть, неужто опять от Михалыча, я вышел в прихожую и осторожно спросил, сдерживая досаду:

— Кто там?

— Соседка! — рявкнул баском знакомый голос.

Явно женский.

Ну ладно, я открыл дверь.

За порогом стояла та самая бабища с надутыми губами и наращенными ресницами. НедоРосомаха. Только в этот раз она была уже в ярко-леопардовых лосинах, которые облегали ее бока так, что она стала похожа на сардельку из категории «телячьи с сыром». Рядом с ней стоял тощий лопоухий пацан лет шести.

— Вот, — со сдерживаемой гордостью сказала она, — это Степка.

— А я — Сергей Николаевич, — представился я и протянул руку пацану.

Тот вспыхнул, отчего оттопыренные уши стали ярко-розового цвета, и торопливо спрятал руку за спину.

— Он у меня типа стеснительный, — прогудела тетка. — Весь в отца. Тот как исчез семь лет назад, так до сих пор и стесняется домой обратно вернуться. Ка-азел!

Соседка хихикнула над собственной шуткой.

Я вежливо улыбнулся и выжидательно посмотрел.

— Я это… — замялась тетка, поняв мой сигнал правильно. — Мне Алла Викторовна сказала с тобой типа посоветоваться.

— О чем?

— Да вот, — она с горестным вздохом кивнула на Степку, — ногти грызет. Горюшко мое… Учителя ругаются. И перед людьми стыдно. Может, больной он какой-то? Посмотри, а?

— Дети в этом возрасте часто грызут ногти, — осторожно сказал я, помня, что эдакая яжемать может даже покалечить за недостаточно внимательное отношение к родному чадушку. А у этой такие ногти, что если она решит воткнуть их мне в глаз, то легко достанет до самого мозжечка.

Кстати, видимо, в этой семье к ногтям особое отношение в обоих поколениях. Не удивлюсь, если отец Степки сбежал из-за ее когтей. Понятно, страсть и все такое, но когда тебе каждую ночь полосуют спину на кровавые ленты, ну ее на фиг.

— Я знаю, — кивнула тетка, пока что не делая попыток вцепиться мне в лицо. — Но он же все время грызет. Я ему говорю, говорю — как об стенку горох. Я уже все испробовала: и горчицей пальцы мазала, и в угол на гречку ставила, и по жопе ремня давала — все равно, гад, грызет! Людей уже стыдно!

Она печально вздохнула.

Лопоухий Степка тоже вздохнул. И тоже печально.

Кажется, весь масштаб трагедии он осознавал, но поделать ничего не мог. Видимо, это было выше его сил.

— Зачем ногти грызешь, Степан? — строго спросил я. — С какой целью?

Степка пожал плечами и еще раз печально вздохнул. В глаза он мне при этом старался не смотреть.

— Помогите, доктор! — повторила тетка, одарив меня умоляющим взглядом.

Ну и как тут не помочь? Я же врач все-таки.

— Ждите! — велел я, оставив изумленную тетку с пацаном на площадке, закрыл дверь и вернулся в комнату. Выдрал из блокнота листочек и набросал пару строчек.

А когда вернулся и открыл дверь, тетка облегченно вздохнула. Очевидно, решила, что я сбежал, как ее без вести пропавший муж, мне же просто стыдно было приглашать ее в тот срач, что устроил в квартире мой предшественник.

— В общем, слушай сюда, Степан! — сказал я пацану строгим голосом. — Ногти продолжай грызть, но грызи не просто так, а по графику.

Пацан вытаращился на меня с таким видом, словно я ожившая мумия.

— Вот график, — протянул я листочек. — Будешь каждый день грызть ноготь на другом пальце. Я там очередность расписал. Каждый ноготь надо грызть ровно по двадцать минут. Тебе понятно?

Степан ошарашенно кивнул. Он посмотрел на свои пальцы, потом на листочек и, наконец, на меня. Глаза у него стали примерно такими, как у того Пржевальского, который отправился в экспедицию в западную Монголию и впервые встретился там с лошадью Пржевальского.

— А вы, уважаемая, проследите, чтобы он выполнял! И не отклонялся от графика ни на чуть-чуть! Это важно! Вы меня поняли?

Тетка потрясенно кивнула.

— Еще что-то беспокоит? — спросил я сурово.

— Н-нет, — нечленораздельно промычала мадам.

— Тогда всего доброго! — ответил я и захлопнул дверь прямо перед ее носом.

Мне еще предстоял незабываемый вечер по уборке квартиры. Причем на голодный желудок.

Вот только не успел я вытащить из-под кровати всю ту кучу мусора, что накопил предыдущий Серега, как в дверь позвонили опять.

Еле сдерживаясь, пошел открывать: не квартира, а проходной двор какой-то, ей-богу!

На пороге опять стояла соседка-недоРосомаха. На этот раз она была без лопоухого Степки, зато в руках у нее красовался большой ярко-фиолетовый пластиковый тазик, накрытый желтой крышкой.

— Я это… — сказала она и многозначительно кивнула на тазик, — типа спасибо хотела сказать.

— Так сказали же вроде, — пожал плечами я, мечтая поскорее вернуться к уборке, а потом упасть на кровать и уснуть.

— Да нет, не так, — поморщилась тетка и опять кивнула на тазик, — я это… оливье тут принесла… в благодарность типа… Во-о-от…

— Оливье? — не понял сначала я, но желудок при этом волшебном слове аж скрутило от голода.

— Угу, — заулыбалась она раздутыми губами и повторила, — в благодарность.

— Так мой совет ничем еще не помог, за что благодарность?

— Угу, как же не помог, — хихикнула тетка. — Степка дома такой рев поднял, что ой, и отказался грызть ногти! Представляешь⁈

— Ну, это еще надо пару дней понаблюдать, — заметил я, мужественно борясь с приступом голода и желанием немедленно вырвать этот чудесный тазик из теткиных рук и моментально сожрать все оливье, причем полностью, вместе с тазиком и желтой крышечкой.

— Не-е-е… я его хорошо знаю! Не будет он больше грызть! Он у меня принципиальный… — заявила тетка, лучась довольством.

Мне хотелось добавить «весь в пропавшего без вести отца», но я благоразумно не стал комментировать. А вслух сказал решительным голосом:

— Спасибо большое, уважаемая соседка. Я оценил ваш жест. Но, увы, оливье не ем.

— А че так-то? — Теткино лицо вытянулось. — Хорошее ж оливье, я сегодня утром только делала. Типа свежачок!

— Не поэтому, — покачал головой я и печально добавил: — Я не ем продукты с майонезом.

И при виде недоумения на ее лице пояснил:

— Нельзя мне. — Для дополнительной аргументации развел руками. И печально вздохнул, чтоб уж наверняка.

— А-а-а-а… — расстроенно протянула тетка и тут же вскинулась,