Царская немилость (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

— Так я зачту. Я-то лучше зачту, объясню ещё. Если надоть, — «вздыбился» святой отец.

— То есть, мне так епископу Симеону в Первопрестольной и сказать, что вы отказываетесь учить детей слову божьему. Интересссссный разговор у нас с ним получится. Я ему …

— Что вы, Ваше сиятельство, никогда я не отказывался, я просто понять сверхзадачу хочу. До сути докопаться. — Не, не теми слова отец Ираклий ответил.

— Что вы, Ваша сиятельство, я просто хочу сдеять, как лучше. По заповеданному.

— Договорились, значит?

— Крыша на церкви прохудилась, несколько досок бы заменить, али лист медный…

— Мне нравится ваш подход, отец Ираклий. Крышу починим.

— Молиться я за тебя буду, сын мой, хоть ты и латинянин.

— Я протестантский латинянин. Протестую против латинян проклятых.

— Всё равно молиться буду.

Перед этим святым деянием Пётр Христианович долго ходил по комнатам замка графского и планы покорения Империи разрабатывал. Автомат Калашникова сделать, подводную лодку. Самолёт с вертолётом. Ну, хоть пулю Минье. Ничего не придумывалось. И если честно, то и не верил он уже в прогрессорство индивидуальное. Вон бился, бился в прошлый раз. Даже войну Вторую мировую раньше начал. И чего? Вообще ничего не поменял. Попыхтит история, покряхтит и снова по накатанному пути ползёт. Да и чего от хорошего к лучшему шарахаться. Наполеона и так побьют. Тяжело, до Москвы допустят. И именно потому — эта победа ценна. Если он поставит на границе полк вооружённый «Катюшами» и автоматами и похоронит поход вместе с «походчиком» главным в первый день войны, то нечем потомкам гордиться будет. Не будет героев, кумиров, патриотического подъёма страны. Все потонет в серых буднях. Не пользу лёгкая победа над Наполеоном принесёт, а вред. И очень серьёзный вред.

Тогда зачем его сюда сунули? Хотя, может это и не целенаправленное действо. Сбой какой в программе мирозданья. Шутка колдуна из другой реальности, камень волшебный подбросивший Брехту.

Интересная мысль при этом пришла в голову, ну, когда про «Что делать» думал. Через два месяца Павла задушит шарфом грузинский князь Яшвиль Владимир Михайлович. Там, кстати, эпизод есть один — мало озвучиваемый. Павел руку под шарф засунет, и ничего не будет получаться у князя и тогда кто-то из заговорщиков ухватит Императора за «жезл», ну, тот инстинктивно руки и потянет туда. А грузинский князь и довершит удушение. Тьфу, отвлёкся. Так вот, через два месяца власть сменится, и Александр вернёт Витгенштейна из ссылки и опять генералом и шефом сделает. Вывод. О деньгах для содержания семьи не надо думать. Всё и так наладится. Божьим промыслом. А ведь у него появилось около трёх тысяч рублей лишних. И отдавать их Зубовым не надо. А если и надо, то очень потом. Насколько помнил Брехт, умрёт князь светлейший Пётр Христианович Витгенштейн одним из самых богатых людей империи. Как Валериан сказал, типа, когда разбогатеешь, тогда и отдашь. А остальные и этого даже не сказали. А деньги раз есть, то их нужно потратить.

И нужно не просто потратить, а на пользу эти деньги потратить. Вспомнил про Шахерезаду имеющую университетское по нынешним меркам образование и решил школу для детишек деревеньки своей открыть. А Шахерезада ему и говорит человеческим голосом, что для открытия школы нужно одобрение церкви. Ну, и пошёл одобрения выспрашивать. А там отец Ираклий. Ну, вроде сговорились. Осталось малость — построить школу и отремонтировать церкву в соседнем селе.

Событие двадцать третье

Береги колхоз — получишь хлеба воз.

В колхоз вступил — сапоги купил.

Без попа и Бога есть в колхоз дорога.

— Знамо дело, — дедок шапку оземь бросил.

— Ты, Савёл, за всех-то не говори, знамо ему. А вдруг недород, сушь грядёт, али мороз вернётся, то чё. Не, общество, тута не тама, тута думать треба.

— Где ты, Панкрат, и где думать? Ты только пужать православных могёшь. Недород. А встань на час пораньше, да неудобья обкоси.

— А зачем это тебе, Ваше сиятельство?

— С жиру бесюсь.

— Оно чё? А ежели перебесисьси?

— Не зразу же.

— Оно чё? И литовку кажному?

— Кажному.

— А земли сколь?

— Кроме пары четей.

— Не, обманешь?

— Так, всё, закончили базар. Не на базаре. Собрание у нас по организации артели «Свободный труд раскрепощает». Сейчас голосовать будем.

— Голосить?! Как энто?

— Кто хочет в артель вступить, тот руку поднимет, кто не хочет ногу.

— Оно чё? Я рукой голосить буду.

— Осип, говори, ты старшой.

— Разбежаться-то не сложно. Я тоже рукой голосить буду.

— Так, подняли руки, кто вступает в артель «Свободный труд».

Двое против. Ну и бог с ними. И ведь, правда, на одной ноге стали прыгать, пытаясь вторую задрать.

Пётр Христианович похлопал в ладоши и объявил:

— Большинством голосов тридцать шесть хозяйств деревни Студенцы объединяются с этого дня в артель «Свободный труд». Двоих неприсоединившихся попрошу покинуть сход. Сейчас я деньги буду раздавать.

— Чево это покинуть, передумал я.

— А я просто застоялся. Хотел ногу размять, я тоже за.

— То есть, все тридцать восемь человек за.

— Вестимо.

Этому эпохальному событию предшествовало множество всяких событий поменьше. Про часть из которых нужно упомянуть.

Иван Яковлевич Брехт он мала-мала в колхозном деле понимал, не главный по тарелочкам, но всё же. Во-первых, сам дачу имел и хрень там всякую сажал, потом хреновину варил, пользы от опыта выращивания томатов не велика, но ведь и картошку выращивал и морковь, и даже кукурузу на Урале, правда, через рассаду. Во-вторых, ему ведь и память Штелле досталась, а тот в колхозе был правой рукой председателя сельсовета — писарем и знал об организации колхоза под Омском всё изнутри. А потом уже Брехт приобрёл колоссальный опыт, развивая свой сначала колхозный взвод, потом роту, а к 1939 году это вообще до двух колхозный батальонов доросло. Да, условия чуть другие. Армия — это дисциплина. Не хочешь — заставим. Не можешь — примучим.

А если все эти три опыта объединить, то вполне хватит его на создание первого в мире колхоза.

Для начала некоторые заблуждения. Земли до революции у крестьян было мало. У некоторых вообще по три десятины. На мужеску душу. В учебниках так написано. Читает народ и сочувствует бедному крестьянину. Три всего жалкие десятины или даже всего шесть четей. Как тут семью прокормишь? А что нам математика по этому поводу скажет? Десятина, если округлить, то это гектар, а четь — это половина гектара. Итак, три гектара земли. Хрень, конечно. А ещё Некрасов масла подлил. «Только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она». От полоски и спляшем. Пусть полоска будет тридцать метров в ширину. Тогда три гектара — это … километр. Эта полоска, что грустную думу наводит, километр в длину. Стоять. Бояться. А ежели у мужука двое пацанов, тогда чего? Тогда это полоса длиной три километра. Как там в мультике: «Не выдоешь за день, устанет рука». Да дойти до конца тяжко, не то, что вспахать. Дальше считаем. Урожай сам — семь считался хорошим. Сам — пять обыденным. Бедный крестьянин, одно зерно посадил, а выросло всего семь. А ведь в колоске пару десятков зёрен пшеницы, скажем. А из одного зерна вырастает несколько колосьев. Вон, все же читали про Робинзона Круза. У него там сам — двести урожай был.

А теперь математика. На гектар земли нужно 150 — 170 кг семян пшеницы. Умножаем на семь. Получаем урожай — 1050 — 1190 кило. Округлим и в центнеры переведём. Одиннадцать — двенадцать центнеров с гектара. Это больше, чем сейчас в среднем по России. И почти в два раза больше, чем при Сталине. Там 8 центнеров был в среднем по стране урожай.

Теперь про кулаков. Взял у него крестьянин мешок зерна, а отдавать два нужно. А нахрена мужику мешок зерна. Мешок в те времена это килограмм сорок. 170 умножим на три десятины и разделим на сорок. Мужику нужно тринадцать мешков, чтобы поле засадить. И если у него есть двенадцать, то чуть аккуратнее бросать будет. Но про то, что взял мужик тринадцать мешков у кулака в учебниках не написано. Так это мы на одного считали и ещё двое сыновей. Сорок мешков семян надо. Нахрена у кулака один брать?