Обретение дома - Сергей Садов

class="p1">— Почти план действий, — покивал Алазорский. — Думал об этом?

— Конечно.

— Понятно. Так что насчет предложений мира?

— А условия уже озвучены?

— Пока нет. Послы обустраиваются. Первая встреча только завтра.

— Гм… Ну, полагаю, от того, что их выслушаем, беды не будет. Надо смотреть, что они предложат. Первое предложение, скорее всего, будет совсем неприемлемым, а уже исходя из нашей реакции, будут потихоньку снижать требования.

— Требования, да? — Алазорский задумчиво потер подбородок. — А как бы ты повел эти переговоры?

Князь задумался.

— Сразу предложил бы мир на основе довоенного статуса. Без контрибуций и тому подобного, и на этом бы стоял. Сразу предупредил бы, что либо так, либо говорить дальше не стоит.

Теперь уже Артон ухмылялся и посматривал на озадаченного Алазорского — такая постановка вопроса импонировала его рыцарской натуре, в отличие от всех этих дипломатических словесных кружев, с двойными и тройными смыслами, которые предлагал наплести Алазорский.

— Почему именно так? — поинтересовался король. — Разве ты сам не говорил, что нам нужно время?

— А разве мы его выигрываем этими переговорами? Вроде бы перемирия никто не объявлял. Более того, я настойчиво рекомендую демонстративно слать подкрепления Танзани и приказать ему готовить вторжение, а пока организовать пробные набеги. И делать вид, что эти предложения родезцев нам вот совсем не ко времени, у нас тут мстя намечается за их вторжение…

— Мстя? — удивился Артон. Потом сообразил и хмыкнул: — Вечно эти твои странные словечки. Значит, будем делать им мстю?

— Будем делать вид, что готовим ее, — поправил князь. — Впрочем, если мира не будет, то ее придется сделать. И, главное, отвергать все предложения перемирия. Либо мир на наших условиях, либо продолжается война. Играть в блеф можно и вдвоем.

— А мы блефуем? — поинтересовался Алазорский.

— Конечно, — вздохнул князь. — Как бы мы там ни пыжились, но в настоящее время Локхер не в состоянии организовать ни наступление, ни тем более вторжение. На следующий год, если не будем спать, а дело делать — возможно, и получится. Сейчас — нет!

— И Эрих об этом…

— …прекрасно знает, — продолжил за короля князь. — Но он также понимает, что и сам не сможет закончить войну в этом году, а на следующий он будет слабее, чем сейчас. Как это ни странно, но мир нужен и Локхеру, и Родезии, иначе мы настолько взаимно ослабим друг друга, что легко сможем стать добычей каких-нибудь третьих стран. А у Родезии под боком империя, насколько я помню.

— Есть такое дело, — кивнул Алазорский.

— Ну вот. Поэтому и говорю, что Эриху выгоднее всего заключить мир именно сейчас, пока он… я имею в виду лично его как полководца, не потерпел ни одного поражения. Под это дело можно и что-нибудь для себя выторговать, чтобы создать впечатление, что не совсем зря воевал. Нам, главное, твердо стоять на своем.

— А не сможем ли мы под это дело что-нибудь у Родезии забрать? Если уж Эрих так нуждается в мире.

Князь укоризненно посмотрел на короля.

— Чтобы стребовать что-нибудь подобное, нам нужно явно обозначить нашу победу, ибо сейчас Эрих на такое пойти не сможет. Он, конечно, все прекрасно понимает, другое дело — его же собственные вассалы не поймут. Одни победы — и вдруг уходить с завоеванных земель, да еще и свое отдавать. Тогда точно будет война, а нам нужен мир. И вообще… жадность многих людей сгубила. Кстати, я почти уверен, что Эрих именно довоенный статус и велел считать максимально допустимой уступкой с его стороны. Правда, ума не приложу, как же он собирается подать это своим подданным?

— Думаешь?

— Ага. То есть да, Артон. Торговаться-то они будут — вдруг мы такие наивные, что уступим? В подобных переговорах всегда присутствуют три принципа: максимальные требования, полагаю, с них послы Эриха и начнут; желательные — то, на что мы можем согласиться без потери чести, а родезцы получат хоть какой-то прибыток, обозначив победу в войне, хотя бы символически; ну и минимально допустимые — это если мы понимаем реальное положение дел и не согласны уступить ни в чем, но готовы предоставить противнику возможность сохранить лицо, когда они вроде бы победили, но мы оказали упорное сопротивление. Вот наша задача и нащупать те самые минимально допустимые условия для обеих сторон. Тут главное — твердо обозначить наши условия и показать, что ни на что меньшее мы не согласны. Если родезцы действительно готовы заключить мир, они предложат что-нибудь приемлемое для обеих сторон. А если нет… — Князь пожал плечами. — Сэкономим время. У вас ведь время тоже не растягивается, а дел после бунта столько, что на переговоры его почти не останется. И если начать положенные реверансы, то либо в переговорах что-нибудь упустим, либо с заговорщиками что-нибудь пойдет не так.

— А вот это имеет смысл, — озадачился Алазорский, переглянувшись с королем. — Пока идут переговоры, мы мало что можем сделать — нам только разборок в столице не хватает в момент, когда здесь находится посольство Родезии. Я уж подумал, что придется откладывать… наши дела.

Князь сделал вид, что не понял, о каких делах говорит герцог. О тех самых, из-за которых его и старались выпихнуть из столицы. Впрочем, он и сам не сопротивлялся. А тут это посольство, из-за которого его отъезд задерживается. В этот момент он послов Родезии ненавидел.

— Так никто не делал, — отозвался Артон.

Алазорский хмыкнул.

— Нам можно. В конце концов, вашему величеству после всего случившегося очень нужно поскорее решить возникшие внутренние проблемы и отвлекаться на внешние совершенно некогда. А потому сразу укажем условия, единственные, которые готовы принять. А если уважаемые послы с этим не согласятся, то… А пока они ждут аудиенции, мы успеем и гонцов к Танзани отправить с приказами, и солдат побольше ему подкинуть, благо сейчас их тут полно. — Все-таки, как бы ни нравился Артону предложенный князем план, но в нем слишком многое из разряда «так никто никогда не делал». Но он молод, поэтому быстро усваивал новое, а потому особого сопротивления в этом никто от него не ждал. И Алазорский понимал, что сопротивление короля чисто символическое: решение он уже принял и сам хочет, чтобы другие рассеяли его последние сомнения.

— А кто именно приехал? — Только сейчас до князя дошло, что имен