"Фантастика 2025-48". Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Гришанин Дмитрий Анатольевич

— А ты, Саня? Что будешь делать ты?

— Я… разберусь с источником проблемы. Мы сейчас боремся с очередными жертвами Кукловода… с его тенями. Я должен добраться до него самого.

— Я с тобой!

— Нет. Нет, Олежа, ты нужен в тылу. Как я уйду, если не буду знать, что ты остаешься вместо меня? И… если что… о маме позаботишься, и за Натахой с Юлей присмотришь. Оле скажи… так банально, знаю… что я люблю ее. Нет других слов в такие моменты. Только это важно.

— Саня… — никогда не видел у Олега такого взрослого выражения лица. — Саня, но ты ведь вернёшься?

С языка чуть не слетает что-то бодренькое вроде «конечно, даже не надейся от меня отделаться». Нет, не то. Говорю правду:

— Не знаю.

Глава 20

Я ухожу в абсолютное белое

— Явился наконец?

Надежда смотрит на меня без особого интереса и возвращается к прерванному занятию — протирке листьев небольшого деревца. Этот офисный центр похож на тот, где расположена моя фирма, словно брат-близнец — так же бедненько, но чистенько. Надежда и здесь носит синий рабочий халат и желтые резиновые перчатки. Словно и не было событий этого безумного года…

Я ожидал хотя бы какой-нибудь реакции на свое появление, но хмурая невозмутимость Надежды сбивает с толку. Словно она — квартирная хозяйка, а я — непутевый квартирант, побросавший после выезда свое барахло; выкинуть его доброй женщине было совестно, а хранить — неудобно.

Неловкая ситуация, конечно. Жил человек спокойной размеренной жизнью, совершенствовался в своей непрестижной работе, искал духовного просветления или чего там — а тут я: «вы обязаны помочь, мне-мне-мне нужно». Послала бы она меня тогда на все четыре стороны — не пришлось бы спешно покидать насиженное место, скрываться… Теперь ведь Штаб от нее не отвяжется — свободные от Дара на дороге не валяются.

Но ведь тогда Олег не вернулся бы домой.

Откашливаюсь:

— Здравствуйте, Надежда.

— Не знаю, приживется ли фикус — слабенький очень… воздух для него сухой слишком, — женщина методично опрыскивает мясистые листья растения из пульверизатора. — А ты пришел забрать свое назад?

— Собственно… да.

— Ну так забирай. Сейчас закончу с фикусом — и забирай. Твои уже ждут внизу.

— Мои?

Надежда не отвечает, с любовью разглаживая желто-зеленые листья. Да я, в общем-то, понимаю, о ком она.

— На самом деле… я должен извиниться за то, что втянул вас во все это.

— Втянул и втянул… Ничего они мне не сделают. Теперь — ничего.

— Вам хотя бы… пригодился мой Дар? Вы его использовали?

— Нет, не использовала, — Надежда безразлично поводит плечом. — Он бесполезный и противоречит сам себе. Все, что говорят люди — неправда, даже если они сами того не осознают.

— Почему неправда?

Не то чтобы мне действительно были интересны духовные откровения уборщицы, но кажется вежливым поддержать разговор. Надежда много для меня сделала и ничего не потребовала взамен. Это неловкая ситуация, я был бы рад чем-то ее отблагодарить. Вот только ей, похоже, действительно ничего не нужно — ни от меня, ни в целом от жизни.

— Потому что люди сами по себе — неправда… — Надежда бережно отрывает от ветки засохшие листья. — Сказано в вашей священной книге: «Всяк человек — ложь». Наши ценности, страхи, привязанности, даже наши личности — это кино, которое мы непрерывно сами себе показываем. И то, что ты называешь своим Даром… если применить его метко, он может, как бы так сказать… сдернуть пленку с проектора, оборвать кино. Это будет похоже на уничтожение личности… на самом деле и уничтожать-то нечего, но Уголовный кодекс может трактовать это иначе. Впрочем, не уверена, что на такое хватит и тебя, и Дара. Разве что пленка на короткий миг дернется.

Кажется, я понимаю, о чем она говорит. Пока у меня был Дар, я обычно использовал его штатно, для получения правдивого ответа на вопрос — вернее, такого, который сам человек искренне считал правдивым. Но была одна фишечка: если задать человеку вопрос, на который он заведомо не знает ответа — «сколько звезд на небе» или «в чем смысл твоей жизни» — он подвисает на 20–30 секунд, словно программа, для которой не хватает мощности процессора. Несколько раз я использовал этот прием в сложных ситуациях. Потом, отказавшись от Дара, стал в таких случаях просто бить со всей дури…

Может, моя догадка верна и если усилить Дар, то попытка ответить на вопрос, не имеющий ответа, будет подвешивать сознание человека не на короткое время, а… насовсем?

— Надежда, а какого рода вопросы могут… как вы выразились… сдернуть пленку с проектора?

— В буддизме они называются безответными… На современном языке, пожалуй — «нерелевантные». Классический пример — «В какую сторону ушёл погасший огонь?» Или представь себе, что раненый человек говорит: «Я не позволю вытащить эту стрелу, пока не узнаю, кто меня ранил, как его зовут, из какой он семьи». Это о том, что некоторые вопросы бесполезны, а в определенных обстоятельствах могут быть вредны и даже смертельны…

В голосе Надежды впервые прорезается намек на оживление; все мы, даже без пяти минут просветленные, любим поучить людей своей вере, что уж там. Женщина распрямляет последнюю ветку фикуса и отходит на пару шагов, любуясь своей работой.

— Надеюсь, ты без меня не зачахнешь, — говорит она растению, а потом оборачивается ко мне: — Ну, чего встал? Забирай свое. Мне чужого не надо.

Честно говоря, этого момента я опасался — живы в памяти бесконечные бесплодные попытки проделать тот финт полгода назад. Сколько раз я смотрел человеку в глаза, пытаясь забрать его Дар — сорок? пятьдесят? Не помню уже. Да, сейчас я по-настоящему этого хочу. Но ведь тогда я тоже был уверен, что стараюсь изо всех сил…

Вспоминаю Олю с Федькой. Лехе я верю, как себе — они в безопасности, и все необходимое у них есть. Но они отрезаны и от собственной жизни, и от меня — я не могу даже позвонить, даже словом перекинуться с любимой женщиной. Если я не уничтожу своего врага, значит, никогда ее не увижу. А если не изменюсь — не уничтожу его. Сейчас я сосредоточусь на этих мыслях, и все случится…

Но все уже случилось. Надежда принимается стягивать рабочие перчатки. Чувствую себя так, словно только что вылез из воды — тело стало тяжелым, и я знаю, что через считанные секунды эта тяжесть станет привычной, само собой разумеющейся. Да, Дар — это, определенно, тяжесть. Цепь, приковывающая человека к тому, чем он однажды был.

И мне нужно превратить эту цепь в кистень.

— Спасибо, Надежда. Спасибо за все, что вы для меня сделали.

Женщина безразлично кивает — похоже, не в настроении продолжать беседу. Но когда я уже почти дохожу до конца коридора, вдруг окликает меня:

— Александр! — Не ожидал, что Надежда запомнила мое имя. — Смотри, не потеряйся там!

О чем она? Коридор прямой, как линейка…

— Попробую. Еще раз — спасибо за все.

Улыбаюсь и спускаюсь ко входу. Там уже ждет черный джип с наглухо тонированными стеклами. Едва я к нему подхожу, задняя дверца открывается. Сажусь внутрь, не задавая никаких вопросов.

Весь день собираюсь с духом, чтобы признать себе: мой план провалился.

Ну то есть мне кажется, что прошел примерно день с тех пор, как я четко это осознал. Не знаю точно, сколько времени я провел в этой комнате с белыми стенами. Точно больше нескольких дней, но насколько больше? Недели, месяцы? Перед тем, как войти, я сложил в приготовленный кем-то металлический контейнер все личные вещи — телефон, документы, деньги, ключи, даже скопившиеся в карманах леденцы и бумажки. Потом переоделся в подготовленный для меня костюм — что-то вроде формы для занятий айкидо, белое и свободное. Все это время я не видел ни одного человека — только глазок камеры. На полу мелом была нарисована стрелка. Я проследовал по ней, зашел в эту дверь — и она сама закрылась у меня за спиной.

Сперва я осмотрелся, что заняло минуты три: квадратная комната пять на пять шагов, пластиковый коврик на полу, какие-то скобы в углу, крохотный санузел — если сесть на унитаз, колени упрутся в дверь. Потом как следует выспался — день выдался долгий. В тот раз коврик даже показался почти что мягким.