Куратор (СИ) - Киров Никита

Я выдал заготовленный заранее вариант, поэтому вышло естественно.

— Давай подвезу, — предложил водитель.

Степан Аркадьевич — мужик общительный, никакого злого умысла у него нет. Это я знал, поэтому сел без опаски.

— Часто на природу ходите, молодёжь? — спросил он.

— Да, там же базы отдыха на Карасёвских озёрах. У нас там такая есть, может, видели. Бревенчатая. Два этажа — большое здание, и три домика мелких.

— Да-да-да, — Степан Аркадьич закивал, хотя вряд ли на ней был.

А я просто говорил. Главное — детали, которые он мог запомнить, и ничего не заподозрить.

Чтобы изменить тему, я сам начал расспрашивать его, как сейчас живут в деревне. Степан Аркадьевич тут же начал жаловаться, что всё дорого, денег нет, а затем перешёл на политику.

Тем временем мы возвращались к перекрёстку. До станции ехать минут пятнадцать, и ещё минут двадцать ехать на самой электричке…

И тут внутри что-то ёкнуло. А Степан Аркадьич помрачнел.

— Так и ждёт, сидит, — он показал вперёд.

— Кто? — спросил я, хотя знал ответ.

Он нахмурился и шумно выдохнул.

— Жил тут у нас один деятель, — начал рассказывать он. — И пёс у него был на даче. Деятеля весной застрелили, может, слышал, в кафе, в городе. А вот собака всегда его на этом месте ждала и до сих пор ждёт, ёшкин крот. Родственники её забирают, а она от них сбегает и каждый раз сюда приходит.

Мы медленно подъезжали к бетонной плите, на которой лежал большой чёрный пёс, положив голову на лапы. Иногда он приподнимал уши и внимательно вглядывался в даль.

Значит, Надька его забрала, а он всё равно сбегает, на прогулке или как-то ещё. Сильный же, только меня слушался.

Конечно, ни на кого не нападёт — воспитанный. Но хозяина признавал только одного — меня.

Видя, что никто так не едет, Барон снова опустил голову.

Сложно поверить в такую верность после того, как предал старый друг.

Степан Аркадьич открыл окно.

— Иди домой! — крикнул он. — Не придёт никто!

Пёс покосился на него, но не отреагировал. Мы поехали дальше, а я посмотрел на собаку в зеркало.

— Тормозните-ка, — сказал я.

— Зачем? — удивился Степан Аркадьевич.

— Да тормозите. Хочу кое-что сделать.

Глава 5

— Вдруг он тебя укусит? — с тревогой спросил Степан Аркадьевич. — Его же потом пристрелят из-за тебя. Не трогай лучше.

— У меня батя кинолог, — ответил я. — И сам в них разбираюсь. Не таких приучал.

— Не, пацан, опасно.

— Он тут сидит давно, — твёрдо сказал я. — Если так и будет сидеть, его точно отравят. Испугаются, что однажды нападёт, и заранее траванут. Сами знаете, сколько таких случаев было.

Он обречённо кивнул и остановил машину. Я вылез на пыльную просёлочную дорогу и поправил часы с тёмно-зелёным тканевым ремешком, что сегодня забрал из тайника и сразу надел. Барон коротко глянул в мою сторону и вернулся к наблюдению.

Доберман — умная собака. Но любая собака в первую очередь ориентируется на запах и звук голоса. А сейчас это всё было другое — другой запах, другой голос.

Зато осталась моя манера говорить, двигаться и действовать. И кое-что ещё из старой жизни, что могло помочь.

Я не спешил, шёл к Барону по дуге, не напрямую. Прямой путь навстречу собаки воспринимают как атаку. Барон без причины нападать не станет — пёс воспитанный, обучал его сам, но в обиду себя не даст.

Старался двигаться в своей старой манере, я умею такое контролировать. В других условиях я двигался иначе, как полагалось бы такому высокому парню, но сейчас шёл обычной походкой, той самой, к которой пёс привык.

Барон настороженно уставился на меня, навострив уши, но ещё ничего не понял. Я подошёл прямо к плите, и он начал напрягаться — всё-таки рядом незнакомец.

Остановился метрах в трёх от него, ближе подходить не стал. Руку тоже не тянул — так делать нельзя, собака может укусить. Просто встал, как привык, развернувшись чуть боком, а левую руку выставил в сторону.

Обычно Барон всегда радовался, когда меня видел, но я учил его быть воспитанным — он должен был обойти меня и сесть у левой ноги, ткнувшись носом в руку. Именно так я и стоял.

— Барон, — позвал я. — Хор-роший.

Пёс навострил уши ещё сильнее, хвост пару раз качнулся. Он внимательно посмотрел на меня, и я увидел замешательство в его взгляде. Интонация моя, манера речи моя — а вот голос совсем чужой, как и запах.

Он насторожился ещё больше, но не зарычал.

Я в той же позе, смотрел на него, но не в глаза — для собак это вызов, так ещё рано делать. И снова поправил ремешок на часах.

Пёс поднялся. Умные карие глаза смотрели на меня с недоумением, нос чутко и шумно втягивал воздух. Запах чужой, но кое-что знакомое всё-таки доносилось.

Барон тихонько и коротко заскулил. Не понимает, почему я одновременно такой чужой и такой свой.

А я спокойно ждал, только поднял телефон, будто говорю по нему. Я часто говорил по телефону, когда с ним гулял, наушниками не пользовался — эту позу он знал.

Пёс издал ещё один тихий скулящий звук, чуть склонив голову набок.

Машина со Степаном Аркадьевичем уехала, за нами больше никто не смотрел. Мы тут одни.

Пора.

— Барон, ко мне, — коротко сказал я.

Твёрдо, отчётливо, не повышая голос, как привык. Он медленно и недоверчиво приблизился, держа голову чуть опущенной, всё это время нюхая. Подошёл ближе, обнюхал кроссовки, джинсы, потом посмотрел на меня и тихо заскулил.

— Ко мне, — повторил я.

Барон медленно обошёл меня и сел слева, понюхав левую руку. После начал нюхать особенно внимательно — ведь на ней часы с тёмно-зелёным тканевым ремешком.

Тот самый старый запах, который он помнил. Пусть в той жизни я носил эти часы недолго, только когда выбирался на природу, потому что к деловому костюму они не подходили. Но запах въелся в ткань на годы.

Барон нюхал всё сильнее и сильнее, снова заскулил, уже дольше и громче, так и не понимая. Мокрый нос коснулся ладони, и я медленно провёл рукой по его голове, почесал за ухом, где всегда гладил.

Барон издал тихий довольный звук.

— Где мячик? — спросил я. — Принеси.

Он резво сорвался с места и побежал к плите, водя носом рядом с ней, пытался найти старую игрушку, которую обычно приносил с собой. Она, конечно, давно пропала. Барон с возмущением гавкнул, подобрал палку, лежащую в стороне, и принёс, аккуратно положив на землю передо мной. Всё ещё настороженный, но барьер ломался.

— Ну что, Барон? — сказал я. — Давай её сюда.

Я взял её очень медленно, чтобы не спровоцировать, и бросил. Барон побежал за палкой, вернулся с ней в зубах и снова положил её передо мной. А я уже сидел на корточках и ждал его.

— Ну что, Барон, соскучился?

Левую руку я чуть приподнял. Он ещё раз понюхал ремешок часов, жадно и долго.

— Иди сюда, — наконец произнёс я. — Хор-роший.

И тут будто что-то щёлкнуло у него в голове.

Пёс прыгнул на меня.

Едва не сбил с ног, радостно скуля, пытался лизать лицо, дрожал всем телом. Для него всё стало как раньше — запах, хотя бы его частичка, и знакомое поведение.

Он скулил и скулил, потом вдруг вскочил и начал то прыгать, то пригибаться к земле, то снова прыгать, подняв много сухой пыли над просёлочной дорогой. Иногда незлобно рычал и щёлкал пастью, потом снова прыгал.

А после снова прибежал ко мне и уткнулся мордой в бедро, тихо поскуливая.

Я его погладил, и он облизал руку, преданно глядя на меня.

— Дождался, значит, — сказал я. — Говорят, ты убегаешь постоянно? Не надо так.

Пёс улёгся на землю, перевернулся животом вверх. Я его почесал, и Барон начал довольно дрыгать задней ногой, издавая тихий урчащий звук.

— Барон, — я всё чесал ему живот. — Дождался. Хор-роший. Один друг у меня теперь есть, — сказал я псу. — Но что с тобой делать?

Брать к себе его опасно. И дело даже не в том, что бабушка и дедушка с ним не согласятся — я договорюсь, они даже рады будут. Мол, собака оторвёт внука от телефона и от компьютера.