Мир сошел с ума (СИ) - Greko

Конечно, я не дрожал от нетерпения в ожидании встречи и не зашелся от радости, когда она случилась. Все ж таки не впечатлительная русская барышня, произносящая с придыханием «О, Пари!». К тому же я прекрасно знал, что Париж танцует свое последнее танго, которое ему подарила бель-эпок — немного времени ему осталось до того, как он утратит титул столицы мира. Его пьедестал поколеблет Великая война, о которой мечтали французы-реваншисты, а нацистская оккупация окончательно добьет. И все же, и все же… Проникся! Про Олю и говорить не стоит — любимая просто выпала в осадок.

Не знаю, что ее больше всего поразило — она так и не призналась, чертовка, — а меня впечатлило, в первую очередь, безумное количество людей на улицах. Я побывал в этом времени в Москве, Петербурге, Гамбурге, Нью-Йорке, но нигде не видел такого столпотворения, разве что на Уолл- и Брод-стрит во время биржевой паники. Казалось, весь огромный город с его домами в 5–6 этажей, похожими на дворцы, все их жители вывалили в черные влажные ущелья, в которые зима превратила все эти роскошные в иное время рю, авеню и бульвары. Мне не требовалось насиловать воображение, чтобы сообразить, как все изменится весной, и даже сейчас, в унылую пору, электрическое освещение, играя с натертыми до блеска витринами, было способно сотворить чудо. Но куда спешили все эти люди — вот в чем вопрос? Мы оказались в по-настоящему большом городе, почти оглушенные грохотом колес тысяч экипажей, звонками отчаянных велосипедистов, криками разносчиков и газетеров, хлопаньем кучерских бичей, звуками рожков кондукторов омнибусов и несмолкаемым говором армии пешеходов, разбавленным хохотом и остротами.

— Почему в разгар рабочего дня на улицах столько народу? — спросил я водителя Renault AG-1 с помощью Ольги. Она всю долгую дорогу до Франции усиленно восполняла пробелы в своем французском, зачатки которого получила в детские гимназические годы до отъезда из России, и могла худо-бедно послужить мне переводчиком.

Это было непросто — о чем-то спрашивать водителя, ведь наше такси представляло собой гибрид кузова от фиакра и шасси с открытым всем ветрам водительским креслом. Чтобы задать вопрос, Ольге пришлось высунуться из бокового окна, рискуя потерять шляпу.

— Он говорит, — сообщила мне жена, — что любовь парижанина к улице объясняется жуткой перенаселенностью доходных домов, на улице или в кафе играют в карты или шахматы, говорят о политике и доходах от русских займов или просто болтают ни о чем — лишь бы не дома. Даже в такое холодное время. В квартирах ледяная стужа, а в кафе и кабачках можно погреться.

Наша машина, подпрыгивая на выбоинах в булыжной мостовой и пугая грохотом мотора лошадей и прохожих, двигалась сквозь старые кварталы правого берега в изменчивом свете стыдливо прячущегося за тучами светила. За окном проплывали громады доходных домов, потемневшие из-за косого дождя — каждое свободное пространство их стен было оклеено множеством объявлений и реклам. Сценки парижской жизни притягивали взгляд.

Вот переулок с ушлым шарманщиком, терзающим слух жильцов буржуазного особняка в надежде, что их терпение небезгранично и они предпочтут от него откупиться.

Вот торговец каштанами со своей жаровней — одинокий и несчастный, как апостол Фома, потерявший смысл жизни после смерти Учителя.

Вот уличный торговец в фантастической наряде и каске с перьями, беспрестанно жестикулирующий руками и ожесточенно орущий:

— Даром! Продаю даром! Разве 20 сантимов за такую вещь — это не даром? Отдам без денег, если докажите, что можно найти то же самое в магазине дешевле 20 су!

Рядом с ним толпился народ, ожидая своей очереди к дантисту. Тот принимал на высоком помосте, вырывая зубы без всякой анестезии. Как ни странно, страдания его пациентов лишь привлекали новых. Очередной вырванный зуб взлетал вверх, зажатый в орудии пытки, для демонстрации удачной операции. Толпа откликалась дружным «О, ля-ля!»…

(прием уличного дантиста)

Мы миновали Сену и свернули на набережную.

— Это был Новый мост, самый старый в Париже, — хихикнула Ольга, сверяясь с мишленовским справочником — никаких ресторанов и рекламы, только полезная информация для автовладельцев.

Машина, попетляв, выехала на новенький бульвар Распай, разделенный широкой пешеходной полосой и украшенный чахлыми платанами. Справа возвышалось помпезное здание универмага «Бон Марше», а слева, словно огромный лайнер, на проезжую часть надвинулось монументальное здание отеля «Лютеция». Сходство с кораблем, несмотря на множество виноградных гроздьев с проказниками-купидонами, было настолько очевидным, что я невольно вздрогнул. Вернулись спрятанные на задворки памяти мысли о «Титанике». А ведь нам именно сюда — ещё на «Летучей» нас заверили, что именно этот новенький отель выбирают состоятельные американцы.

Нам помогли покинуть такси подбежавшие «бои» с пышными усами и проводили в зону приема гостей — в уютный открытый зал-салон с зеркальным баром, где можно перевести дух после утомительного путешествия. Парижское солнце, словно устыдившись за зимнюю лень, вдруг вспомнило о роли греть и освещать — сквозь прорехи в тучах прорвались лучи и, пройдя сквозь цветной витраж в плоском потолке в стиле ар-деко, раскрасили фойе в лиловые тона. Оля широко раскрыла глаза и с чувством произнесла:

— Уютно!

Ее замечание решило вопрос с местом проживания, растопив мои сомнения. Уютно — это было то, что нужно после относительного комфорта круизной яхты.

Вскоре нас проводили наверх. Опытный «бой» первым делом распахнул двери балкона и пригласил нас полюбоваться открывшимся видом. Под нами проплывали пыхтящие паровым двигателем трамваи, конные омнибусы и самоходные автобусы, вереница машин и фиакров, волнующийся плотный людской поток. Но взгляд приковывало иное — в сером небе гордо возвышалась ажурная конструкция Эйфелевой башни.

Оля застонала от восторга.

— Вот мы и в Париже, дорогая!

… Консьерж отеля «Лютеция» превзошел мои ожидания. В полном смысле этого слова. Он не только прекрасно говорил по-английски, но казалось, знал все и всех в Париже и готов был организовать мне все, что бы моя душенька ни возжелала — билеты в Opera, частного экскурсовода в Лувре, столик в лучших ресторанах и первостепенных кофейнях правого берега, где все сверкает от зеркал, позолоты и натертой бронзы, где потолки изысканно расписаны, а стены отделаны мрамором, и где скромный завтрак с вином обойдется от 50 до 100 франков. Магазины? Нет, ничего проще — огромные пассажи ждут ваши деньги, но зачем далеко ходить? «Бон Марше» напротив и принадлежит владелице отеля — если мадам пожелает, любой товар будет доставлен прямо в номер, вплоть до небольшого показа мод. Ювелиры записываются в очередь, чтобы вас навестить…

Таинственно улыбаясь, консьерж слегка наклонился ко мне, и, понизив голос, произнес:

— Если месье подумывает об иных удовольствиях, рекомендую заведение по адресу Ру Шабане, 12, рядом с Лувром. Любимое место короля Эдуарда в его бытность принцем Уэльским. Роскошно и изысканно, масса фантазии. Париж не забыл его «сидения любви» для амур-де-труа…

(слева — «сидение любви» принца Уэльского, будущего Эдуарда VII, справа ванна «полулебедь-полуженщина» для купания в шампанском втроем. Последняя была приобретена Сальвадором Дали в 1946 году за 112000 франков)

— Меня интересует более приземленная пища, — прервал я его откровения, немного изменившись в лице.

Консьерж не подал виду, что интуиция ему изменила, что его образ богатого американца дал серьезную трещину, и продолжил как ни бывало:

— В отеле к вашим услугам ресторан «Север-Юг» и наша пивная-брассери.

«Север-Юг» — это что, замануха для американцев?' — мелькнула в голове догадка.