Ложная девятка 7 (СИ) - Риддер Аристарх

Так что молодой торпеловец в роли посла Советского Союза и заявки Советского Союза на проведение чемпионата мира 1994 года нам кажется более чем отличной кандидатурой. Собственно, это наилучшая кандидатура из всех возможных.

Слава, что ты на это скажешь?

Когда Колосков озвучил планы, которые наши чиновники имеют на мой счет, я понимал, что придется сейчас толкать речь. И, само собой, что я был к этому готов.

— Спасибо за оказанное доверие, я постараюсь его оправдать и приложу все усилия чтобы мы выиграли. Единственное, о чем я попрошу, — так это о том, чтобы мне помогли выучить испанский язык. Господин Самаранч — испанец, центральная Америка вместе с Южной — тоже в основном испаноязычные страны. А если мы говорим о том, чтобы мне эффективно выполнять роль посла нашей заявки, то лучше, если я буду говорить с Самаранчем и с представителями ФИФА из Южной и Латинской Америки на их языке.

Да и если предположить, что мы поедем, например, в Мексику или Аргентину на товарищеский матч, то там будут и интервью, и какие-то официальные мероприятия — лучше будет мне тоже говорить на испанском. Английский как основной международный язык у меня и так достаточно хорош. А вот с испанским нужно разобраться.

Но повторюсь — я очень рад, что мы снова будем бороться за право проведения чемпионата мира, и со своей стороны приложу все усилия к тому, чтобы мировое первенство приехало в Советский Союз.

После моего короткого выступления совещание продлилось еще чуть больше часа. Главный смысл его был в том, что до конца этого года необходимо подготовить всеобъемлющий план для ЦК. Презентация советской заявки для высшего политического и партийного руководства страны была назначена на вторую половину декабря этого года. А летом следующего года мы представим заявку в ФИФА.

И оптимизм, и хорошие предчувствия были не только у меня, но и у всех остальных. Все объекты должны быть подготовлены значительно раньше срока. Само собой, я в это не очень верил. Все-таки вопросы строительства что в Советском Союзе, что в его наследнице России всегда стояли очень остро. Но когда на кону престиж, государство может действительно поработать в опережающем темпе.

Потом участники совещания разошлись, а меня и Эдуарда Васильевича Малофеева Симонян попросил остаться. И мы говорили о моих перспективах заиграть в зарубежных чемпионатах.

Получилось так, что решение о нашей заявке практически совпало по времени с тем самым моим разговором с Круифом. И со слов Симоняна, после того как ему сообщили о характере того разговора, Никита Павлович вместе с товарищем Грамовым и фактически курировавшим советский футбол товарищем Гришиным из ЦК пришли к выводу, что выступление главной советской звезды в одном из сильных иностранных чемпионатов может помочь в продвижении нашей заявки.

Поэтому Никита Павлович не интересовался моим мнением по поводу возможного перехода в один из заграничных клубов. То, что я готов это сделать, он понимал. И не просто готов, а хочу это сделать — по чисто спортивным причинам, в погоне за новым вызовом.

Но Симонян проинформировал меня о том, что советские спортивные чиновники открыты для обсуждения с иностранными клубами этого вопроса уже сейчас. Но никто не хочет продешевить, и я должен буду перейти в действительно топовый клуб. И мой переход должен в первую очередь помочь нашей заявке.

В этом разрезе переход в Испанию рассматривался в первую очередь.Но точно не в «Реал». Все-таки отправлять советского футболиста в любимый клуб Франко никто не хотел. Но если поступит предложение от той же «Барселоны», то я должен буду быть готов к тому, что его примут.

На что я ответил, что такой вариант развития событий меня полностью устраивает. Единственное, что я уточнил: когда мы можем этого ожидать?

— Не раньше весны, а то и начала лета следующего года, — ответил мне Симонян.

— Это хорошо, — довольно кивнул я. — Я с «Торпедо» еще Кубок чемпионов не выиграл. Не хотелось бы уезжать из родного клуба, пока на нашей полочке для трофеев нет самого главного кубка.

— Вот и я так думаю, Слава, — улыбнувшись, ответил Симонян.

Да уж, интересно девки пляшут — по четыре штуки в ряд, думал я, когда на своем щегольском «Опеле» ехал домой после этого совещания.

В нашем футбольном зазеркалье все взаимосвязано — политика тесно сплелась с экономикой, и все это накладывает свой отпечаток на футбол. Но на самом деле все очень логично. Если говорить о советском спорте, то я действительно сейчас самая популярная фигура как у нас, так и за рубежом. И надо отдать должное изворотливости и остроте ума Симоняна — мой переход в заграничный клуб действительно может сильно помочь нашей заявке на проведение чемпионата мира.

Но вот же хитрый армянин! — усмехнулся я про себя. Я ни за что не поверю, что на моем переходе Симонян не поправит свое финансовое положение. Откаты не в постсоветской России придуманы. И отец мне рассказывал, как проходили переговоры в шестидесятых годах по поводу строительства завода в Тольятти, часть участников тех событий нынче его коллеги. И советские чиновники тогда хорошо подоили итальянцев.

Я думаю, что эти славные традиции будут иметь продолжение и сейчас. И товарищ Симонян вместе с другими заинтересованными лицами получат свое во время моего перехода в ту же «Барселону». Если все это состоится, само собой.

Плюс я хорошо понимал то, что миллионы я, конечно, по контракту получу, но половину, а то и больше, нужно будет отдавать в казну родного государства. С хоккеистами была такая схема — и те, кто не убежал, а уехал легально, платили в казну половину. Почему я должен быть на особом положении? Нет, на мне наше родное государство как следует наживется.

Но я ничего против не имею. Половина от двух миллионов, например, — это все равно миллион. Да и кто знает, к чему в итоге придет обновленный Советский Союз. Может быть, разрядка в отношениях нашей страны и Запада произойдет и без горбачевской перестройки. Этого тоже исключать никак нельзя.

Ну а потом, вслед за разговорами о моем футбольном будущем и о возможном чемпионате мира в Советском Союзе, наступило самое что ни на есть обыденное настоящее, в котором нам нужно было продолжать погоню за киевским «Динамо».

На 25 августа был назначен следующий матч против одноклубников нашего главного соперника — из Минска. Ошибаться и оступаться «Торпедо» было уже никак нельзя, потому что до конца чемпионата оставалось всего десять матчей. И любая потеря очков могла стоить нам чемпионства.

Плюс не нужно забывать, что впереди у «Торпедо» был старт в Кубке чемпионов. А это значит — дополнительная нагрузка и возможные переносы матчей, травмы и игры дублирующим составом в чемпионате. И возможные потери очков. Пока мы сосредоточены на одном турнире, на чемпионате Советского Союза, нужно было брать максимум очков.

Помимо меня это понимали все. Вечером в понедельник 25 августа «Торпедо» вышло на матч очень заряженным. И надо сказать, что мы практически не оставили шансов минскому «Динамо». Один факт того, что Харин весь матч практически проскучал в воротах — минчане за девяносто минут сделали всего два удара в створ, да и то из-за пределов штрафной, — говорит о многом.

Кстати, оба эти удара нанес по нашим воротам мой приятель Сашка Дозморов, который в составе «Динамо» смотрелся наиболее активным. Дозморов как будто пытался доказать Стрельцову и своим бывшим одноклубникам, что он далеко не все сказал в футболе. Но его напора не хватило, чтобы «Динамо» что-то нам противопоставило.

В первом тайме я и Шавло создали неплохой задел, а во втором тайме вышедший на замену вместо Коли Савичева Плотников на семидесятой минуте поставил точку. 3:0 — и «Торпедо» в очень хорошем состоянии подходило к практически главному матчу чемпионата Советского Союза сезона 1986 года.

Впереди ждал Республиканский стадион в Киеве и его хозяева — динамовцы.