Николай Берг - Лёха

— И что дальше делать? — забеспокоился Лёха.

— Да сейчас с ними разберутся — ответил дояр.

— Кто?

Зря спросил, потому как с той стороны бодро затрещал автомат, стала рявкать самозарядка и еще пара винтовок. Вроде кто-то крикнул чего-то, но опять менеджер не понял.

А потом от состава начал мигать синими вспышками фонарик. Партизаны зашевелились, засуетились, двинув массой к составу. Сиволап с Азаровым вопросительно уставились на своих наставников.

— Ладно, бегите, вижу, что невтерпежь. А мы пока поглядим, чтоб кто шустрый не прибежал — сказал Семенов. Молокососы подхватились и кинулись к поезду, где уже загорелось с десяток факелов и раздавался шум, видно вагоны открывать старались.

— Что? И все? — удивленно спросил Лёха.

— Мне-то откуда знать? У меня как-то раньше не было такого, чтоб поезда подвзрывать — пожал плечами пулеметчик.

Потомок замер, ожидая, что вот сейчас, оставшись, наконец, наедине, дояр напустится с упреками и обвинениями, но Семенов был сух, спокоен и молчалив.

И Лёха даже как-то и растерялся.

Так молча и лежали некторое время. Пока не прибежал взбудораженный Сиволап и не заторопил идти к составу. Опять неугомонный комиссар хотел присутствия писарчука, чтобы тот увековечил несколько умных мыслей прямо на месте и был очевидцем. Лёха, чувствуя себя смесью из журналиста-репортера и стенографистки, пошел с радостью, молчать рядом с Семеновым как-то было неуютно, как ни верти, а черная кошка между ними пробежала. Хотя и не понятно все-таки, потому что не злится вроде дояр, а вот как-то призадумался.

У состава здорово прибавилось факелов и горели эти факелы весьма ярко, давая неплохое освещение. Блики огня придавали поверженному паровозу и груде непонятного железа, вывалившейся из расквашенного вагона, странный средневековый вид. Или киберпанковский. Из убитого паровоза еще валил пар, но уже не так свистяще и угрожающе, видно было, что все, отбегался, болезный. Несколько партизан из второго взвода что-то делали у цистерны, стоявшей в хвосте состава, кто-то гремел железом в россыпях у развороченного остова, другие корячились, пытаясь открыть пару вагонов, оказавшихся ближе всего к штабникам. Судя по пыхтению и матерщине — открыть не получалось. Особенно сложно было это сделать с тем вагоном, что словно на дыбы взвился и так застыл, чернея буферами в темнеющем небе.

Комиссар находился, как и должно — рядом с командиром, который ругался довольно злобно. У стоявшего тут же комвзвода — 2 вид был виноватый, но придраться ему было не к чему, ругань была вроде как безадресной. Хотя, все же было похоже на известную ситуацию «я тебя, дочка, ругаю, а ты, невестка, слушай!»

— Ото ж зараза, хвороба бродяча, шоб им вспухло с их ухлем дурацким! — уловил содержащую внятный посыл фразу менеджер.

— По вашему приказанию прибыл, товарищ комиссар — заявил Лёха, подойдя поближе.

— Добре! Запоминайте, что видите, надо будет завтра в «Боевом листке» отразить максимально точно! Нашим отрядом уничтожен вражеский товарный эшелон в составе паровоза, семи вагонов и железнодорожной цистерны. Гитлеровцы, числом девять человек, перебиты в перестрелке…

— И паровоз не уничтожен еще, и вахоны целы и цистерна, будь она неладна! Фрицы тоже — не военщина, а железнодорожники, хоть и с оружием. И не все с оружием!

— встрял крайне недовольный пышноусый.

И, наконец, напустился на виноватого комвзвода:

— И чехо стоишь? На паровозе должен быть инструмент, лом, к примеру. Видишь же, что не откроют так. Командуй иди, да чтоб твои не ухробились опять!

— У нас потери, товарищ командир? — не удержался любопытный потомок.

— Типун тебе на язык! — огрызнулся пышноусый.

— Боец додумался смотреть, что в цистерне, сунув туда в люк факел. И башку — сказал убитым голосом комиссар.

Лёха тут же вспомнил несколько видеороликов с бензовозами и бензобаками, где такие же умные умники светили зажигалками в люки и горловины. Но тут, однако, суровых последствий видно не было — цистерна стояла целая, и на двадцать метров пожарище не полыхало.

— И — что?

— Опалило ему харю. Воняет, как порося паленая. На его счастье там мазут оказался — вон факелов наделали. Повезло. Или не повезло. Эту цистерну и не подпалишь толком. Четыре вахона без крыш — с ухлем. Тоже не пришей, ни пристехни. В переднем — всякая железнодорожная тряхомуть — стрелки, фонари, паровозные детали и всяко разно. Если в оставшихся двух та же дрянь — то зря ноги били. Могли разведчиками и подрывниками все провернуть — печально заявил командир. У него даже усы обвисли от такой непрухи.

— Сейчас подготовим вагоны к поджогу. Думаю, что уголь раскочегарим, тогда от огня и насыпные вагоны поведет и рельсы, да и шпалы прогорят — доложил подошедший комвзвод-1.

Комиссар насмешливо фыркнул.

— Это не так просто, товарищ комиссар. Уголь возят мокрым, чтоб не самовозгорался. И этот пролит грамотно. Сейчас ссыпаем на насыпь и мазутом поливаем, жаль ведер два всего — хмуро глянул партизан на комиссара.

— Совсем пустой состав — горестно сказал пышноусый.

— Ну, не совсем так. В запчастях из первого тисочки нашли очень хорошие, в будке паровоза опять же кое-какой инструментарий надыбали. Жалко керосинки побились, пригодились бы.

— Паровоз надо из строя вообще вывести — напомнил командир.

— Сделаем. Ломать — не строить, а машинка знакомая, наш ведь Э-1112. Даже жалко, я такой водил.

— Самому жаль. Потом же самим ремонтировать, когда наши фрица попрут обратно. Но сейчас — чтоб не ездил под немцем.

— Сделаем! Эти криворукие все никак вагон открыть не могут? — усмехнулся комвзвод — 1.

— Как видишь. Но они раскурочить як слид вахоны не вспопашатся. Так что давай своих напряхай. Ездить это больше не должно.

— Есть! — махнул лапищей перед своим носом партизан, вроде как козырнув.

Тут толпившиеся рядом люди что-то радостно завопили и дверь вагона со скрежетом и нехотя отползла вбок. В вагон полезли сразу несколько человек. Застучали там чем-то. Остальные поползли опасливо к дверям последнего вагона, самую малость не вставшему на попа.

Тут же двое или трое горохом ссыпались вниз, пошмякавшись оземь весьма неловко, но шумно. Грохотнула скользнувшая по направляющим дверь вагона — под тяжестью своего веса, как только сорвали пломбы и отбили засов, чудом не покалечив никого.

Командир только вздохнул глубоко.

— Прямо хоть лестницу тут сколачивай — буркнул он.

Потиравшие ушибленные места партизаны восприняли это за упрек и постарались с глаз долой испариться.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил пышноусый у тех, кто опасливо светил в вагоны своими факелами.

— В этом станки какие-то в ящиках — глухо донеслось из стоящего ровно вагона. Там продолжали стучать, отбивая с ящиков доски. Командир вздохнул глубоко, промолчал.

— Тут гвинтоуки! И коробки! — радостно заверещал кто-то из стоящего почти вертикально вагона. Командир приободрился, пригладил свои усы, отчего они, наконец, приняли бравое горизонтально-вспушенное состояние и улыбнулся не без удовлетворения.

— Побережись!

Рядом с рельсой косо вонзилась штыком в насыпь мосинская винтовка, легко узнаваемая по силуэту магазина. Ее тут же подхватил кто-то из безоружных. И сразу удивился:

— Она же без затвора!

Лёхе показалось, что усы у командира чуток дрогнули, опускаясь опять вниз.

— Старшина, ты из ВВС, высоты, значит, не боишься — давай. Разберись! — хлопнул менеджера по плечу комиссар. Лёха побаивался высоты, приказ не вызвал ни малейшей радости, но позориться перед публикой страшно не хотелось. Хорошо, что ему помогли, с энтиузиазмом подпихивая в зад и помогая всяко — те, кто был выше — тянули за руки и шиворот, кто ниже — подталкиванием. Карабкаться по стенке вагона в принципе было не очень сложно — было за что зацепиться и на что опереться, но впихивание себя в темный провал дверного проема было для Лёхи облегчением. Ненадолго, правда, потому что внутри вагона был настоящий хаос и воняло селедкой. Нога тут же зацепилась за что-то и Лёха шмякнулся, небольно, но нелепо, уперевшись руками во что-то длинное и твердое, разъезжавшееся под ладонями.

— Света дайте, черти!

Снизу передали еще пару шипящих факелов, кто-то держал их, освещая внутренность вагона — совсем небольшого по меркам менеджера. Залезшие сюда молокососы из 2 взвода были правы — в вагоне была насыпана куча советских винтовок, сначала Лёхе показалось, что их сотни, потом прикинул на глазок — нет. Штук пятьдесят, не больше, да еще перемешаны с картонными коробками. Пошевелил одну картонку аккуратно сапогом — тяжелая, хотя и не очень большая. Все трое первооткрывателей стояли на винтовках и коробках с трудом удерживая равновесие. Потомок поднял один из винтарей и удивился — такого грязного оружия он в руках не держал, просто длинный ком грязи, облеплена обсохшей глиной и ремень как из жести. Аккуратно выкинул ее вниз, там поймали, послышались удивленные возгласы. Поднял вторую — с открытым затвором. Попытался затвор загнать на место — нет, заклинило. Передал одному из «светильников», люди внизу опять удивились. Следующий винтарь был без приклада — тот, отломанный, болтался свободно на конце ремня, а потом в руку Лёхи впились занозы — новая винтовка была вся в зарубках и вроде даже и осколок торчал из деревяхи. Поневоле вспомнилось, как ругался тихонько Семенов, заполучив свой легендарный пулемет — схватил его сгоряча, а у того масса мелких осколочков застряла в деревянных частях, а воронье ствола поцарапало когда граната хлестнула. Дояр тогда здорово ладонь поранил, потом долго выковыривал острые осколочки из ложа и приклада.