Девять жизней - Квинтус Номен

пока его домой тащил. Но это было, в общем-то, не к спеху, все же главным я пока считал защиту «ниспосланного мне богатства» от возможных расхитителей социалистической собственности. А богатств все же было достаточно, чтобы о нем так сильно беспокоиться: за прошедший месяц котики успели слопать уже три коробки с мягким кормом (и два мешка сухого), но ведь еще в запасе было почти три десятка коробок! Которые, между прочим, если пойдет дождь, размокнут и развалятся – а этого допустить ни в коем случае нельзя. Я, конечно, все эти коробки в дом уже затащил под крышу, но вот уверенности в том, что крыша не протекает, у меня не было ни малейшей, даже несмотря на то, что под траву я успел положить половину содержимого моего «пакета с пакетами»: мне «эти самые» почему-то молоко всегда «доставляли» именно в пакете из магазина, и я все пакеты аккуратно складывал: а вдруг пригодятся? Ну да, пригодились, но пока что проверить их годность так и не вышло: дождей не было. Совсем не было, и даже тучки на небе появлялись за месяц всего пару раз. И когда я об этом феномене раздумывал, я внезапно «вспомнил про то, чего вообще никогда не знал» – вероятно, это меня «захватчики» мои так… «прочувствовали»: сейчас в Москве и Подмосковье раскинулась «мамонтова тундра», а граница оледенения вообще лежала всего километрах в трехстах к северу. Поэтому и речка с каждым днем все полноводнее становилась: вероятно, у ее истока еще таял снег и лед. Вот только тундра-то мамонтова, а я пока никаких мамонтов не замечал. Да и вообще почти никаких зверей не замечал, кроме хом… свинок, которых мне котики по утрам подтаскивали.

Разве что стал я в дальних походах своих (а я уже рисковал от дома даже на пару километров отходить) замечать следы каких-то копытных возле воды у реки. Жалко, что тех, кто следы эти оставляет, я пока не видел. Впрочем, если бы и видел: в тот-то раз мне просто повезло с тем, что какой-то глупый олень с обрыва свалился, а вот поймать такого зверя у меня шансов просто не было. Так что я и не расстраивался пока: Тимка с Таффи меня голодным не оставляли, а ведь скоро и грибу пойдут. И вот тогда…

Но вот как запасти на зиму корм моим нынешним кормильцам, я пока представлял с трудом. То есть если бы мне удалось завалить… даже не мамонта и не носорога, а хотя бы оленя… все равно непонятно, как мясо сохранить. Однако в начале июля (точнее, примерно в день летнего равноденствия, плюс-минус неделя) меня такие размышления волновать перестали. Совсем перестали, сразу после того, как буквально в полукилометре от дома я встретил на берегу реки троих людей. Совершенно внезапно встретил, выйдя из-за зарослей поднявшийся уже выше моего роста травы на «лысый» берег. Сидящие у воды люди до этого тоже меня не заметили, так что когда я появился на обрыве, ко мне повернулся лишь один. Увидел меня, наклонился, схватил лежащую на земле какую-то палку и довольно громко спросил у двух остальных, которые пока что что-то в воде разглядывали:

– Это кто?

– Человек я, – ответил я на вопрос незнакомца, – живу я тут. А вы кто?

Теперь на меня внимательно смотрели все трое – и до меня дошло, что разговаривали мы совершенно не на русском. Но и это меня удивило куда как меньше, чем то, как они выглядели. Впрочем, удивление явно было взаимным…

Жизнь вторая. Новые знакомые

Когда я сообщил встречным, что я тоже человек, у меня аж в горле запершило: произносимые мною слова состояли из каких-то рыков и хрипов, но до меня дошло, что эти и по поводу местного языка как-то меня «прочувствовали». А удивился я другому: сколько я всякой литературы не читал, везде постоянно подчеркивалось, что наши предки еще пять тысяч лет назад поголовно были неграми – а встречные оказались совершенно белыми. А еще – это же сорок тысяч лет назад, тут все должны бегать голышом – а эти были в одежде и даже в обуви. В странной обуви, да и одежда была почти как на картинках про древних людей – из шкур, но не из тех, которые на скорую руку со зверя содрали и на себя накинули, а вроде как неплохо выделанных и явно из нескольких кусков сшитых.

И один из повернувшихся ко мне снова уставился в воду, сообщив остальным:

– Он говорит это человек.

Но не «он говорит, что человек», а «раз он говорит, то значит, он человек». И тот, который был с палкой, ее опустил, но все же поинтересовался, причем явно не у меня:

– Это плохой человек?

– Это хороший человек, – ответил ему тот, который пялился в реку, – я такого видел. Раньше.

А затем он буквально рыбкой пригнул в воду, после чего встал на ноги, держа в руке рыбу. Здоровенную, с локоть, не меньше, я и не подозревал, что в речушке такие большие вообще водиться могут. Встал, вышел из воды, и только после этого обратился ко мне:

– Ты живешь там где другой жил? Это далеко.

– Нет, я тут близко живу.

– Покажи…

По дороге к дому (а идти-то тут было меньше пятисот метров) я на всякий случай предупредил новых спутников и том, что у меня живут коты и они мои… нужного слова я не нашел и сказал, что они – моя семья. И зачем-то добавил, что есть их нельзя. Наверное, не просто так добавил, мне, скорее всего, кроме языка еще что-то про нынешних людей «почувствовали» – потому что когда мы подошли к выстроенной мною стене, из «двери» (то есть проема, который я старался загораживать сплетенной из веток загородкой, с очень недовольным видом вылез Тимка с сусликом в зубах. На гостей он даже внимания никакого не обратил, а положив добычу у моих ног, грозно мяукнул: какого черта ты так поздно возвращаешься нас кормить? Когда Тимка вышел, один из гостей (самый мелкий) как раз за палку, которую он с собой нес, схватился, но я успел сказать, что это как раз кот и член моей семьи. Другое, средний из трех, громко всех проинформировал:

– Кот (слово он произнес почти так же, как и я его по-русски сказал) – это маленькая серая рысь, кота