Товарищ "Чума" 7 (СИ) - lanpirot

Именно в этот момент над моей (Лихорука) головой с тихим шелестом пролетело поеденное коррозией лезвие жуткого инструмента — Косы Смерти. Только за один замах Четвертый Всадник Апокалипсиса расчистил огромную площадку. Он скашивал мертвое воинство с профессиональной неторопливостью опытного косильщика, скашивающего луговую траву.

Он неумолимо продвигался вперед с каждым замахом, а мертвецы падали жухлой травой, соприкоснувшись с неказистым лезвием его старенького инструмента. И не было в подземелье кургана силы, способной помешать его неторопливой работе. Главумрун это тоже заметил, но бесноваться не перестал, бросаясь остатками своей дохлой магии в приближающуюся Смерть. Но, думается мне, что это сработает даже хуже, чем мёртвому припарки.

Откуда здесь появился всадник по имени Смерть? Да и так всё ясно — пришел по зову Чумы. А для Смерти нет преград, особенно, если это касается мест упокоения. Теперь понятно, почему Чума сказал, что это не его дело — он прислал настоящего специалиста по упокоению мертвецов. Саму Смерть, так-то!

— Спасибо за помощь, дружище! — вполне искренне поблагодарил я первого всадника.

Впрочем, он мне так и не ответил, вновь погрузившись в самое глубокое и тёмное место моего сознания. Я даже не знаю, слышал он мои слова, или нет. Пока я облегченно выдыхал, Лихорук, покачиваясь, поднялся на ноги. Из ран его весьма потрепанного мертвячьими зубами тела толчками вытекала кровь.

Но я видел, что заблаговременно запущенный мною универсальный лечебный конструкт набирает обороты. Раны на братишке затягиваются прямо на глазах. Я было, грешным делом подумал, что сейчас у него и отсутствующий глаз восстановится. Но, нет — мощная целительская печать не смогла его исцелить. Видимо дело здесь в чем-то другом.

Наша связь с Лихоруком после вмешательства в его тело богини Мораны стала еще теснее. Наши энергетические каналы настолько переплелись, что я боялся, что когда придёт время покидать его оболочку, я не смогу этого сделать. Но с этой проблемой мы будем с ним разбираться уже в спокойной обстановке. Сейчас же я чувствовал, как стремительно улучшается самочувствие моего боевого товарища и друга.

Смерть же планомерно продолжал делать свою работу, бодро продвигаясь по направлению к проклятому дохлому некроманту, продолжающему истерично бросать в бой всё новые и новые «когорты» свих умерших бойцов. Но, думаю, что он уже понимал, что его песенка спета. Смерть, рано или поздно, но своё возьмёт. А этот дохляк ему основательно задолжал по счетам.

Меня вдруг посетила занятная мысль: а ведь мамаша Лихорука, по сути, обладала схожими функциями с Бледным всадником — в иное время легко управляла смертью. И если бы она сейчас смогла избавиться от своих оков, смогла бы что-то противопоставить Смерти? Или нет? Хотя этот смешной вопросы из разряда детсадовских: кто сильнее — боксёр или каратист? И однозначного ответа на него не будет никогда. Всегда есть ряд нюансов.

— Оставь надежду, несчастный! — как реакция на очередной магический удар, неожиданно громыхнул под сводами усыпальницы преисполненный силы голос Смерти, в котором проскакивали и нотки печали. — Правосудие всё равно свершится! Порядок должен быть во всём!

— Да кто ты такой, чтобы устанавливать свои права и порядки? — бесновался дохлый некромант, продолжая сливать остатки магии в бесплодных попытках поразить Смерть.

А ведь и правда, в его времена этими функциями заведовала Мара. Но после того, как он поймал её в ловушку, она явно перестала заниматься подобными делами. Но ведь люди, да и иные твари не перестали умирать. Значит, кто-то взвалил её работу на себя. И не факт, что в тот момент им оказался именно Бледный всадник.

Да в каждой религии многочисленных земных народов была своя смерть — божество, либо какое иное существо, исполняющее его функции. Я даже навскидку могу по памяти нескольких назвать. В Древней Греции — Танатос. Супай в мифологии инков. У жителей древней Месопотамии и Вавилона было сразу несколько божеств, отвечающих за загробную жизнь. Но ближе всех к образу самой смерти — Нергал. Оркус из Рима. Северная Хель — дочь коварного Локи и великанши Ангрбоды, а ещё она повелительница Хельхейма — мира мёртвых. Миктлантекутли — ацтекский повелитель смерти. А вот в буддизме олицетворением смерти является Мара. Не наша ли это мамаша? Так что свято место пусто не бывает.

— Я — Смерть, — невозмутимо продолжая выкашивать воинство некроманта, произнес Бледный всадник.

— Ф-феликий Ураф-фнитель! — почтительно произнес Лихорук, отряхиваясь всем телом, словно мокрая собака. Только стряхивал он с себя не воду и грязь, а собственную кровь из ран и мерзкую тухлую слизь, что осталась от разложившихся мертвяков, и покрывающая его толстым слоем.

Так-то братишка прав, называя смерть Великим Уравнителем. Четвертый всадник уравнивает всех: богатых и бедных, умных и глупых, красавиц и уродин, здоровых и больных, королей и простолюдинов. Даже богов и смертных — ведь боги тоже не вечны, хоть продолжительность их жизни невообразимо длинна по человеческим меркам.

Но в итоге все они придут к нему, чтобы впоследствии соединиться с Создателем. Кому-то для этого понадобиться пережить многократные перерождения и «побыть баобабом тыщу лет», а какому-нибудь святому праведнику достаточного будет одного земного воплощения. По делам земным аз воздам, так сказать.

Отряхнувшись, Лихорук бросил испепеляющий взгляд в сторону ненавистного жреца к которому постепенно приближался Великий уравнитель. Дохлый утырок еще дергался, но сил у него уже не осталось. Да и на Смерть его магия отчего-то совсем не действовала.

Похоже, что у Бледного всадника имелась какая-то продвинутая защита, включающаяся в тот момент, когда он исполнял свою функцию, прописанную мирозданием в своих основных настройках вселенной. И живые мертвяки являлись вредоносным багом, дефектом, или вирусом этой системы, который необходимо было устранить в кратчайшие сроки.

— Он — мой! — ткнув своим кривым пальцем с огромным острым когтем в сторону жреца, неожиданно вслух заявил Лихорук. — Пратиш-шка Ш-шума обп-пес-сш-шал с-с-слыдню ех-хо х-холоф-фу!

— Ты сейчас серьёзно, дружище? — Я даже немного опешил от такого заявления. — Зачем он тебе? Или его голова? Великий уравнитель сделает всё как положено…

— Лих-хорук х-хош-шет мес-сти! — кровожадно заявил злыдень. Даже зубами заскрипел, не спуская злобного взгляда с умертвия. — С-с-са маму, с-са предательс-стф-фо, с-са…

— Я понял, — не стал я его отговаривать. Похоже, моему одноглазому братишке нужно было закрыть давний гештальт[1] для дальнейшего психического спокойствия. Ну, кто я такой, чтобы ему мешать? — Тогда поспеши, старина, пока Смерть не прибрал его проклятую душу вместе с прогнившими потрохами!

— Лих-хорук — п-пыс-стрый! Лих-хорук ус-спет! — И злыдень одним могучим прыжком взлетел вверх (хотя его короткие и кривые ноги были совсем для этого не приспособлены) и приземлился прямо на головы ходячих. По которым и поскакал, словно по колыхающемуся болотному кочкарнику.

Я подивился, как ловко у него это получалось. Да и тот факт, что он легко взял на вооружение опыт противной стороны, когда таким же способом нас попытались атаковать сами мертвяки, не мог меня не порадовать. Растет мой «питомец»! И сейчас бы я совсем не позавидовал тому, кто отважился бы обозвать его тупой нечистью.

Буквально за какие-то мгновения он преодолел расстояние, разделяющее нас и дохляка-некроманта, а после, подпрыгнув еще раз, обрушился на него сверху, повиснув на плечах умертвия. Поглощенный схваткой со Смертью, превожрец только в самый последний момент увидел злыдня. Поэтому и противопоставить озлобленной нечисти ничего не успел.

Главгад покачнулся, не устоял на ногах, и в очередной раз рухнул с золотой пирамиды, на которой наблюдал за ходом сражения, и обменивался любезностями со Смертью. Лихорук насел на него сверху и так раззявил свою зубастую пасть, словно хотел откусить умруну башку. И вот, ей-ей, я готов поклясться хоть на чём угодно, она легко бы поместилась в пасть моего одноглазого братишки.