Начальник Америки (Тихоокеанская сага-3) - Сергей Фомичев

сам искал встреч, пытаясь видимо найти компромат на купцов, а также выйти на людей, склонных к сотрудничеству или недовольных положением дел. Казаки тоже не чурались общения и часто заходили в ближайший к форту кабак Тыналея. А поскольку денег у них водилось немного, то Тропинин превратил заведение в центр своих операций, уговорив хозяина, чтобы тот отпускал гостям пойло в долг.

Здесь всегда сидел кто-нибудь из новоиспеченных агентов, воспитанных Лёшкой лишь на том странном субстрате, что он почерпнул в шпионских романах и фильмах.

— Дело наживное, — говорил Тропинин, — постепенно сами дойдут до всего.

Агенты или сидели за соседним столом, подслушивая, или угощали гостей, завязывая разговор. Казакам рассказывали истории о том, как можно неплохо подняться, если к примеру завербоваться матросом на индийский корабль или фактором на удаленный торговый пост, или даже заведя ферму и поставляя в город зелень, молоко, овощи. Большинство бедолаг отправилось на край света как раз, чтобы заработать, поэтому рассказы попадали на удобренную почву. В ответ звучали жалобы на нелегкую жизнь, упертость начальства, невозможность получить мзду от русских купцов или пощипать дикарские поселения — обычный промысел их собратьев на Дальнем Востоке.

Из болтовни казаков между прочим выяснилось, что основная проблема Колычева заключалась в ограниченности средств. Как в смысле денег, так и в смысле власти. Казна, выданная в Петербурге, как это часто случается, не учитывала уровень местных цен, которые хоть и понемногу снижались, всё же были гораздо выше российских. И уж тем более никто не рассчитывал держать на довольствии целый казачий отряд. Говорили, что на черный день у Колычева имелись векселя, но здесь их просто некому было принять.

Что до власти, то Колычев находился почти в том же положении что и мы. Земля эта считалась в лучшем случае ничьей, а в худшем — территорией иностранной империи. Власть же уполномоченного представителя коммерц-коллегии ограничивалась только экономическими вопросами.

К сожалению дальше разговоров дело у разведки не двигалось. Почти все казаки были безграмотными и даже завербовав кого-то из них, агентам Тропинина вряд ли удалось бы получить доступ к документам секретаря или капитана. А именно в них, как он считал, находилась кощеева игла. Точные инструкции коллегии, сроки командировки, полномочия — любая мелочь могла сослужить нам службу, дать зацепку, рычаг воздействия.

— Но! — Лёшка поднял указательный палец. — Есть и хорошая новость. Колычев собирается отправить письмо с отчетом в Петербург.

— Нашей почтой он вряд ли воспользуется, — скривился я.

— Верно, — усмехнулся Лёшка. — Он отправит письмо с курьером. С кем-нибудь из казаков. Но на нашем корабле. Других-то здесь нет. И тут у нас будет несколько вариантов действий. Бросить курьера за борт, напоить или завербовать, Похитить письмо, подменить или хотя бы тайно прочесть. А из содержания мы узнаем, чего нам ждать, чего опасаться.

* * *

Дефицит денежных средств у начальника давал нам рычаг влияния. Но подходящей ситуации, чтобы предложить ему взятку, нам пока не подвернулось. К тому же казаки жаловались, что капитан был излишне честолюбив, честен и не желал заниматься привычными на фронтире делишками, вроде грабежа туземцев и вытягивания денег из купцов.

Будь Колычев здесь один, он наверняка затянул бы пояс потуже, пытаясь протянуть до прихода подмоги или смены. Царев, однако, имел другой склад мышления. Он, видимо, и убедил начальника пойти на «военную хитрость».

Однажды прогуливаясь по набережным, я увидел, как казаки, возглавляемые Царевым, идут всем отрядом вдоль Охотской улице, заходя то в один, то в другой двор. Сперва я подумал, что они ищут кого-то или чего-то, возможно подозреваемого в краже или украденную вещь, а может даже решили поискать наудачу кого-нибудь из списков беглых каторжников и ссыльных. На всякий случай я заскочил в особняк и, наскоро нацепив сюртук, треуголку и шпагу, поспешил наперехват.

На улице уже собралось достаточно людей, чтобы ощутить тревожность ситуации. Они стояли кучками и что-то обсуждали. Некоторые злобно косились на казаков. Так что я просто подошел к первой группе и спросил.

— Вот дело какое, — пожаловался один из горожан, в котором я узнал отставного зверобоя из ещё той, первой волны колонистов. — Заселяются ироды в домы наши.

Остальные загудели, поддерживая обвинение.

— Как то есть? — не понял я. — Забирают ваши дома себе?

— Забирать не забирают, — ответил другой старожил. — Просто на иждивение садятся, что те пруссаки.

Ничего не поняв, я пожал плечами и направился к главному виновнику всей заварушки.

— В чём дело, господин Царёв? — спросил я, положив руку на эфес.

Тот выглядел победителем, как минимум устроившим вторую Чесму.

— Хотя вас это не касается, господин Емонтаев, — размеренно ответил он. — Потому как вы дворянин и посему освобождены от тягот, всё же отвечу: Мы распределяем военных по домам на основе уложения о воинском постое. Ибо предписано семьям обывателей, будь то крестьянское сословие, мещанское или купеческое, давать пищу и кров войскам, вне их зимних квартир находящихся. А також и баню, и воду, и постель и другие потребности по их надобностям.

— А вы снимете с себя обузу за их содержание? — сложил я два и два — Лихо задумано.

Я не был юристом. Думаю никто в Империи того времени не был юристом. Поэтому найти какие-нибудь правовые закорючки, чтобы избавить нас от этого самодурства не смог бы никто. С другой стороны, в городе к этому времени насчитывалось уже больше тысячи жилых домов, квартир, таунхаусов и разумное чередование в прокорме и размещении небольшого отряда в дюжину человек хоть и было обременительным, но не настолько, чтобы вызвать бунт.

На Охотскую улицу тем временем прибыл Лёшка, другие наши старики. Я лишь руками развёл, объясняя им новое дело.

— Ты это, — сказал Тропинин. — Давай влюбляй в Викторию своего начальника побыстрее, а то как бы не полыхнуло.

— Не хотелось бы, чтобы полыхнуло, — сказал я. — Не время нам ссориться с империей. Но что я могу? Насколько я понимаю постой не ограничен только имперской территорией. Если войско на какой-нибудь Париж идет оно тоже в любой дом заходит, враг он там или союзник.

— Так то во врем войны, — зло бросил Тропинин.

— У тебя закон есть под рукой? — рассердился я.

— Нет. Идея была твоя. Найди решение.

Народ недовольно расходился. Если бы речь шла о дикарях или иностранцах, им бы сразу дали отпор, но тут пришли как бы свои. А большинство наших обывателей ещё не потеряло ментальную связь с Россией. Наш авторитет находился под угрозой.

Лёшка тоже махнул рукой и ушел.

— Нам нужно вырастить новое поколение, — пробурчал я в спину товарищу.

Отведя в сторону десятника Бушкова я прошептал:

— Предупреди своих, чтобы даже не подумали к женщинам приставать. Иначе порвут вас ту на мелкие шматки и никакие ружья не помогут.

Тот хоть и выполнял со всем рвением распоряжения Царёва, в бутылку лезть не пожелал, обещал предупредить. А я отправился в Старый форт.

Колычев выслушал меня вежливо, но отказался вмешиваться в произвол секретаря, да и произволом это считать отказался.

— Мы же предоставили вам гарнизонный дом по доброте душевной, — упрекнул я. — А вы презлым ответили на предобрейшее.

— Это освободит нас от поиска дома под штаб, унтер-штаб и лазарет, — спокойно ответил Колычев. — Всё что могу посоветовать вашим людям, это выбрать квартирмейстера. И пусть он справедливо распределяет казаков по домам.

Ответ сперва не обрадовал, даже разозлил, но мгновение спустя у меня вдруг зародилась смутная идея, как использовать этот демарш в нашу пользу. С паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок.

— Я могу сослаться на ваше распоряжение о выборе квартирмейстера?

— Разумеется, — фыркнул Колычев.

— Отлично, — я коснулся полей треуголки. — Желаю здравствовать!

У нас до сих пор не было никаких органов власти. Даже если закрыть глаза на спорность территории, на промысловые поселения не распространялась Жалованная грамота городам, как и другие подобные законы. И это, если подумать, делало город и вообще все колонии уязвимыми перед любым кризисом. Компания, которая де-факто осуществляла исполнительные функции, не вечна, не вездесуща и не всесильна, а любые попытки учредить структуры власти могли вызвать как внешнее так и внутреннее сопротивления из-за низкой их легитимности. Легитимность, хоть и весьма зыбкую, только что предоставил мне капитан.

Выборы квартирмейстера могли стать той маленькой затравкой, вокруг которой начнёт расти кристалл самоуправления.

* * *

В нашем с Тропининым времени и месте выборами занимались главным образом школы. Просто потому