В гостях у Рема или разведчик из будущего (СИ) - Птица Алексей

Шириновский и его визави, наконец, успокоились и вроде бы смогли найти точки соприкосновения, в итоге перестав собачиться меж собой по поводу и без. В конце концов они не на дебатах и уж тем более не на телевидении незабвенных девяностых. Хотя временами Вольфович всё же провоцировал Маричева резкими высказываниями, проверяя таким образом наличие этого Альтер эго в своей голове. Ну просто для того, чтобы знать: не исчез ли он? А то вдруг Маричев уже свалил, и Шириновский остался наедине не только с самим собой, но и с проблемами этой новой реальности. Но нет, второе «Я» никуда исчезать не собиралось, просто нечасто давало о себе знать.а

Вольфович признавал: прежний обладатель его тела всё же был весьма неординарной и образованной личностью, а ещё хладнокровным и решительным человеком. А это, несомненно, весьма полезные качества в работе разведчика. Жаль, сам Шириновский этими качествами не обладал. Собственно, в процессе построения политической карьеры эти достоинства ему и не требовались. Там совсем другие критерии.

Но вот сейчас от знаний и умений Маричева зависело, сколько он — Шириновский — проживёт. Нет, Владимир Вольфович нисколько в себе не сомневался: он не станет ренегатом и не примет сторону врага. Однако как сделать так, чтобы случайно не спалиться, не знал. Трудно это. Но где наша не пропадала⁈

Ещё через сутки он начал потихоньку вставать с кровати и самостоятельно передвигаться. К великой радости медсестры, в туалет он отныне ходил сам, и его больничная утка окончательно переместилась под скрипучую кровать. Вскоре Шириновский уже свободно перемещался по палате. Правда, в коридор лишний раз не высовывался.

Герр врач приходил каждый день. На утреннем обходе наскоро осматривал его, говорил: «Гут!» и тут же переходил к более тяжёлым пациентам. Собратьям по несчастью досталось гораздо больше, чем Шириновскому. Один из них даже вскоре умер, но на его место быстро привезли следующего, тоже пострадавшего в одной из драк, которые всё чаще и чаще возникали в последнее время между штурмовиками и коммунистами.

Последняя разыгралась в одной из пивных, кои в каждом городе Веймарской республике имелись буквально на каждом углу. Недаром знаменитый путч Гитлера так и назвали «Пивным» путчем, потому что он вызрел в пивном зале «Бюргербройкеллер» города Мюнхена, 8 ноября 1923 года.

По иронии судьбы, в соседней палате лежали пострадавшие во время майской демонстрации коммунисты. Но общаться с ними было чревато, и он туда не заходил.

Нет, ему самому, конечно же, хотелось туда зайти и заорать: «Рот фронт!». Вот только после этого на его миссии можно будет поставить жирный крест, а он здесь не для этого. Бормоча под нос всякие ругательства, Шириновский вернулся в свою палату.

— Герр Меркель, а куда вы ходили? — проявила любопытство пожилая медсестра, так некстати оказавшаяся в палате.

— Гулял по коридору.

— Не надо. Во избежание возможных эксцессов герр доктор велел всем оставаться в своих палатах. Немцы не должны уподобляться неприкаянным горемыкам и шляться везде. Это удел евреев. Они всю историю мыкаются по разным странам, и отовсюду их гонят, потому что они наглые и лживые. Прошу вас больше не покидать палату и не шататься по коридорам.

— Да при чём тут…

«Цыц! — тут же осёк его внезапно прорезавшийся откуда-то из глубин сознания второй голос. — „Да, фрау“, говори!».

— Да, фрау! — машинально повторил Шириновский.

— Я рада, что вы меня поняли, — удовлетворённо кивнула женщина и участливо поинтересовалась: — Как вы себя чувствуете?

— Намного лучше.

— А почему к вам никто не приходит?

Шириновский лихорадочно нырнул в закрома чужой памяти, выискивая правильный ответ:

— У меня все погибли, фрау.

— Извините мне моё любопытство, — чуть сконфуженно произнесла женщина.

Шириновский кивнул. По легенде, сейчас ему двадцать девять. В 1919 году, когда он вовсю воевал во фрайкоре, было всего девятнадцать. Тот, за кого они с Маричевым себя выдавали, никогда не был женат. Да и сейчас постоянной девушки у него нет. А это уже дополнительные вопросы. Как бы про церковь ни спросили! Он ведь по идее протестантом должен быть, а ничего о протестантской церкви не знает и молиться не умеет.

— Насчёт церкви можешь не беспокоиться, — пояснил Маричев. — Приверженность какой-либо религии нацистами не приветствуется. Настоящий член НСДАП должен быть предан исключительно своей партии и идее, а церковь лишь отвлекает и мешает.

— Да⁈ Прям совсем как у коммунистов!

— Как ты смеешь сравнивать коммунистов с нацистами? — взъерепенился на него Маричев.

— А что я не так сказал-то? Коммунистам тоже церковь мешала. Половину храмов уничтожили, а вторую половину либо закрыли, либо под склады определили с казармами.

— Немцы кирхи не уничтожают, — взял себя в руки (если вообще можно так выразиться) внутренний голос. — Но даже если ты не будешь ходить в церковь, это никого не насторожит. Достаточно раз в месяц там появляться или реже.

— Ну, ладно.

Медсестра давно удалилась ухаживать за другими пациентами, а он лёг на койку и уставился в потолок. Ничего особо не хотелось. Шириновский просто наслаждался тем, что снова обладал телом. И одно это дарило ему незабываемые ощущения. Мало того, он получил не просто тело, а молодое и здоровое тело. Разве не кайф⁈

Чувство эйфории посетило его и почти сразу ушло. Пора, пожалуй, задуматься о жизни после этой больницы. Ведь его ждут великие дела! Впрочем, пока все его «дела» вертелись вокруг «утки» да еды.

— А на что ты жил? — спросил он у самого себя.

— НСДАП жалованье платит штурмовикам.

— А источник денег?

— Взносы и пожертвования.

— Капиталисты вам платят, капиталисты! Они вас содержат, все эти маленькие болванчики. Буржуазия недобитая!

— Может, и капиталисты, — не стал спорить Маричев. — Я же обыкновенный штурмовик. Мне денежные отчёты не приносят. Я прихожу в партийную кассу и получаю деньги.

— Угу, понятно. А где живёшь?

— На окраине Берлина, в рабочем общежитии.

— Гм, как-то у тебя всё невесело. Живёшь на неизвестно что, да в общаге рабочей. Жены нет, детей нет, сам фашист. Хреново.

— Ну, как есть.

— Ладно, мы это поправим. И для начала выберемся отсюда.

В это время лечащий врач разговаривал с палатной медсестрой.

— Как там фон Меркель?

— Уже ходит, герр доктор.

— Хорошо, тогда через два дня выпишем. Пациентов много, а мест мало.

— Как скажете, доктор.

— Подготовьте его, сообщите, что он идёт на поправку. Чуть позже я сам скажу ему о выписке.

— Хорошо, герр доктор.

— Вы свободны.

Медсестра вернулась в палату и незамедлительно обнадёжила Шириновского:

— Вы поправляетесь, герр Меркель. У вас железное здоровье, как у настоящего арийца! Вы можете гордиться своими родителями, и своей чистой кровью. Доктор скажет, когда вас будут выписывать, но, скорее всего, это произойдёт довольно скоро.

— Так я еле хожу! — возмущённо вскинулся Шириновский. — Это что ещё беспредел⁈ Я тут, понимаешь, Германию защищаю от засилья евреев. По голове даже от коммунистов получил! А вы меня уже через неделю выписываете? Безобразие! Я буду жаловаться!

От такой отповеди медсестра просто опешила. Женщина поджала тонкие губы, в глазах мелькнули гневные искорки. Однако затем её взор упал на забинтованную голову Шириновского, взгляд смягчился, сделался жалостливым.

— Я понимаю, герр Меркель, удар оказался слишком силён, — терпеливо произнесла она. — Но вы значительно поправили своё здоровье. У вас всё будет хорошо. Видите, вы уже и возмущаться способны. Значит, силы у вас есть.

— Вы издеваетесь⁈ Да я только понимать стал, что со мной произошло! Я получил удар по голове, у меня все мозги перевернулись… А вы меня на улицу⁈ Это произвол! Позовите главврача! Я этого так не оставлю! Я ударенный по голове! У меня травма! Я пострадал в битве с коммунистами! А тут такое скотство! Я буду жаловаться самому… — тут возникла некая пауза, но Шириновского уже несло и несло всерьёз. Слабый голос разума, то бишь его второго «Я», был напрочь отринут яростью, и он его не слышал. — Я буду жаловаться самому Гитлеру!