Коммандер (СИ) - Коллингвуд Виктор

На улице меня ждало двое поселян. Это оказались мужья женщин, которых я отправил в келлер старосты.

– Может, нашим женам уже можно выйти? – спросил меня плотный медно-красный мужик в кожаном переднике. По следам муки на хорошей, добротного сукна одежде, я понял, что это мельник.

– Можно и отпустить, можно и еще поспрошать. Какие-то они подозрительные, особенно – мельничиха!

– Да что там, обычная баба!

– Да с виду-то они все обычные. А как копнешь… Слушай, а у вас ведь поросята есть?

Мельник печально кивнул.

– Так продай нам парочку? У нас путь долгий, надо харчами запастись!

При слове «продай» мельник приободрился.

– Маловаты они еще, мы хотели побольше их откормить…

– Ну ничего, мы за ценой не постоим!

Мужик обрадовался и пошел за поросятами.

– Мэтр Лазарикус! – окликнул я помощника судьи, который в это время хлопотал об отъезде. Тот обернулся.

– Не одолжите ли мне ваши письменные принадлежности и небольшой пергамент?

– Увы. Не могу. Пергаменты у нас наперечет. Я должен предъявить в палату столько пергаментов, сколько взял с собой, даже если они исписаны.

– Ничего, можно небольшой кусок. Отрежете от свитка побольше, вот, например, от этого!

Герр Лазарикус нахмурился от такой бесцеремонности, но выделил мне один и длинных свитков. Я не без труда отрезал ножом неширокую полоску, и, воспользовавшись его же чернильницей, набросал небольшую расписку.

Мельник тем временем пришел с двумя поросями под мышкой.

– Вы быстро, любезный, и это делает вам честь! Итак, во сколько мы оценим этих славных поросят?

– По двадцать крейцеров, сударь!

– Ну, двадцать, конечно, многовато. Я рассчитывал на подсвинков, а вы несете их подмышками! Тут и десяти фунтов не будет в пересчете на доброе мясо!

– Не меньше двадцати, ей-Свет! Да взвесьте их сами!

– Ладно, из неизбывной доброты нашей матери-церкви, пусть будет пятнадцать за голову!

Я вписал цифру в пергамент.

– Герр Бейно, возьмите свою чернильницу, она больше не нужна.

Затем обернулся к ничего не понимающему мельнику.

– Вот вам вексельная расписка для получения тридцати полновесных крейцеров из средств диоцеза Андтаг. Вы сможете получить деньги в ближайшей меняльной конторе Ашшенбахов или Вольфрамов, каковые имеются в Оденельштадте, Андтаге, Теофилбурге и других крупных городах Виссланда.

– А деньги? – тупо спросил мельник.

– Так я вам и объясняю, любезный – вот ваши деньги. Сдадите этот пергамент, получите крейцеры. В лавке Ашшенбахов или Вольфрамов. В Андтаге.

– Нет, мне нужны деньги! Вы эти господские штучки себе оставьте. А мне дайте монеты!

– Ты что, мужик, смеешь сомневаться в порядочности церкви Света? Вы тут не еретики, случаем? Даррем, стукни-ка этого господина палкой, а то, если это сделаю я, боюсь, ему не оправиться!

Подошел Даррем, выразительно помахивая дубинкой. На лице мельника появилось выражение покорности судьбе.

– Да, и отпусти этих баб из келлера, а то они там, у господина старосты, наверное, весь эль выпили!

Стражники Лазарикуса, наблюдавшие за нашими препирательствами, дико заржали. Мельник тоже деланно улыбнулся, вертя в руке мою расписку. Для него «поехать в Андтаг» означало примерно, то же самое, что «слетай на луну», на любую из двух местных.

Рыцарь со Стуссом, тем временем, закончили все дела и собирались в дорогу. Гелло седлал коней, запихивал в сумы свежевыпеченные хлеба. Появление поросят всех порадовало.

Наконец мы выехали из Торропа под пристальными взглядами Лазарикуса и его костоломов. Аззи была привязана и шла за моей лошадью. Проходя мимо судейских, она смачно плюнула в их сторону.

Глава 8

Когда селение скрылось из виду, женщину отвязали.

Наконец, я мог рассмотреть ее ближе. Темно-каштановые, густые волосы, вздернутый носик, веснушки на лице, и, видимо, по всему телу. По меркам моего 21 века красавицей её, конечно, не назовешь – слишком тяжеловатые черты лица, подбородок, массивный, как у статуи Свободы, чрезмерно густые темные брови. При взгляде на ее руки и ноги на язык сразу приходит слово «крепкие». Широкие, большие ступни, привыкшие к ходьбе босиком; мускулистые икры, широкие бедра, далеко не осиная талия. Кожа загорелая, как у всех деревенских.

– Тебя, может, на лошадь посадить?

– Ничего, я ногами пойду. Вы отдадите меня инквизиции?

– Не думаю. Так ты говоришь, что занималась врачеванием?

– Всю жизнь. С самого момента, как себя помню, помогала бабке лечить и скот, и людей. И я делаю это намного лучше, чем она!

– Ну и славненько. В Андтаге тебе будет, чем заняться!

Нас прервал крик Эйхе.

– Вот Кхорново отродье! Да тут половина, наверное, гороха!

Оказалось, нам испекли хлеб из гороховой муки. Мне уже приходилось такой пробовать, он очень противен. А Стусс не проверил и заплатил за них.

– Когда ты, Тзинчев сын, начнешь выполнять свои обязанности нормально?

Эйхе от души огрел оруженосца арапником.

Тот струсил и дал шпоры своей лошадке, пытаясь избежать тумаков.

– Эй, я с тобой не закончил!

Ренн, вспылив от такой дерзости, поскакал за ним, сразу переходя на галоп. Оба исчезли в ближайшей рощице, только слышался треск веток и ругань рыцаря. Даррем покатывался от смеха, пороси визжали, по мере сил участвуя в общем веселье.

Вскоре рыцарь вернулся, громко поминая всех демонов Хаоса. Его лошадь захромала. Похоже, кузнец в той деревне оказался совсем скверным, а свалить это на Стусса было уже нельзя – такой серьезный вопрос, как состояние лошади, проверяет сам наездник.

Запасной лошади не было. Значить, Даррему придется идти пешком, а он не молод, и не сможет идти также быстро, как фройляйн Азалайса. А лошадь в любом случае надо тащить за собой, – она же монастырская! Похоже, мы встряли.

– Пусть Стусс идет пешком, – предложил я. – Он молодой, будет поспевать!

Но Эйхе, даже будучи очень зол на своего валлета, не мог согласиться с этим.

­ ­­– Как это может быть, чтобы оруженосец шел пешком, а мужик ехал на лошади? – возмутился он. – Это же какой урон для чести семьи и рода!

Ну вот, пожалуйста, потащимся теперь со скоростью черепахи. А может, и нет.… У нас ведь тут имеется почти дипломированный ветеринар! Я подозвал девушку, собиравшую невдалеке какой-то гербарий, к себе.

– Аззи, ты сможешь ее вылечить?

Та с сомнением взглянула на животное, задумчиво почесала конопатый носик.

– Сначала мне надо осмотреть ее.

– Давай. Только не угробь ее окончательно! А то, точно решим, что ты ведьма!

Эйхе, все еще чертыхаясь, вылез из седла. Женщина подошла к лошади, погладила ее по морде, дала кусочек хлеба. Тихо что-то прошептала ей на ухо. Затем подняла больную ногу. Лошадь себя вела на диво послушно.

– Нужно другую подкову. Кузнец Эгон плохо ее выковал, под нее попадают камешки.

– Ты можешь ее вылечить?

– Да, утром она будет здорова. Но подкову все равно надо сменить.

– Мы не сможем сделать этого. Где тут найти кузнеца?

Женщина нахмурилась.

– Это будет труднее.… Но все равно, возможно.

– Сколько времени это займет?

– Утром все будет готово!

– Уже утром? Замечательно! Обычно на это надо 2-3 дня!

– Но мне надо будет собрать травы.

– Ну, так займись этим на привале.

– Значит, привал! – объявил Эйхе, слушавший наш разговор.

– Прямо здесь? Тут лошадей нечем поить!

– Найдете водопой и пригоните их туда. Тут полно ручьев!

Мы начали готовить бивуак.

Вернулся Стусс, ни на кого не глядя, сгрузил сумки с хлебами, и безо всяких указаний начал разводить костер. Аззи отправилась искать свои травки.

– Вернется ли она?

– Не вернется – ей же хуже. Куда она пойдет? В Торроп, где ее только что чуть не сожгли? Или в другое поселение, с таким же тупым мужичьем?