Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов

– Её похороны сегодня, в пять вечера. Поедешь со мной? – голос Дэвида был низким, усталым, будто он несёт этот груз уже много дней.

Слова зависли между стенами, смешавшись с запахом бумаги, металла и далёкого дождя.

Новость о смерти Светланы Романовой ударила внезапно, будто кто-то тихо открыл окно, и в комнату ворвался ледяной воздух. Но в этом холоде не было скорби – лишь странное, мутное ощущение, похожее на дрожь от внезапного осознания собственной уязвимости. Светлана не была близким человеком, лишь короткий эпизод в череде событий – одна из тех, чьи лица быстро стираются из памяти, оставляя только слабый след в подсознании. И всё же… её судьба, словно зеркальный отблеск собственной болезни, показалась зловещим предвестием.

В воздухе кабинета стояла плотная тишина. Стук часов на стене будто усилился, разрезая её ритмичными ударами. Дэвид стоял напротив, немного понурив голову, как будто подбирая слова.

– Не нужно себя утруждать. Работа в инвестиционном банке, насколько слышал, требует полной отдачи, – произнёс он осторожно.

Смысл дошёл не сразу. В этих словах таилась возможность отступления – мягкое, вежливое предложение остаться в стороне, если нет сил ехать на похороны. Но отказа не последовало. Лёгкая, почти искусственная улыбка скользнула по лицу:

– Нет, всё в порядке. Возьму полдня отпуска.

– Ты уверен? – голос Дэвида прозвучал с оттенком сомнения.

Для обычного аналитика подобная просьба прозвучала бы кощунственно – покидать офис ради похорон человека, к которому нет ни родства, ни дружбы. Но прибыльные сотрудники в "Голдмане" могли позволить себе многое. Негласное правило компании звучало просто: "Кто приносит доход, тому позволено всё".

На этот раз истинная трудность крылась не во времени и не в правилах. Сознание плыло, словно в тумане. В голове настойчиво крутилась какая-то важная мысль, но слова не складывались. И лишь через несколько мгновений удалось ухватить то, что мучительно ускользало:

– Что стало причиной смерти?

Сердце отозвалось глухим ударом.

Ответ последовал тихо, но от этого не менее жестоко:

– К сожалению, приступ.

Всё вокруг снова поплыло, будто кто-то закрутил линзу. Светлана получала рапамицин – второй этап лечения. И всё же, приступ настиг её. Значит, препарат не сработал. Значит, ей требовалось третье средство.

То самое, что теперь спасало жизнь другому.

– Адрес пришлю на почту. Увидимся там, – сказал Дэвид, прежде чем покинуть комнату.

***

Позже, дома, запах мокрой ткани, гул стиральной машины и приглушённый свет наполнили пространство странной пустотой. Костюм для похорон висел на спинке стула, холодный, как лист железа. Реальность ощущалась тускло, будто мир потерял чёткость контуров.

Где-то глубоко под кожей копошилось ощущение грязи – липкой, въедливой, как машинное масло. Эта тяжесть не отпускала.

С самого начала было ясно, что игра ведётся с человеческими жизнями. Но одно дело – понимать это разумом, и совсем другое – столкнуться с результатом лицом к лицу. Стоя над бездной, в которую прежде падали другие, всё ощущалось иначе: холоднее, ближе, страшнее.

Можно было убеждать себя сколько угодно. Светлана участвовала добровольно. Решение принадлежало ей. Средства были предоставлены честно. Можно было сказать, что ей просто дали шанс – исполнить последнее желание, прожить немного иначе. И всё же, эта мысль не приносила облегчения.

Даже ледяной душ не помог. Вода стекала по коже, стучала о кафель, но с каждой минутой чувство вины только уплотнялось. Вкус железа на губах, запах мокрой плитки – всё раздражало, всё напоминало о том, что с души не смыть того, что сделано.

Можно было назвать это сделкой – взаимовыгодной, рациональной. Один отдаёт, другой получает. Всё честно. Всё по расчёту. Но совесть не принимала арифметики.

В конце концов, решено было не пытаться очищаться. Пусть это чувство останется. Пусть свербит, гложет, жжёт изнутри. Тот, кто добровольно играет в русскую рулетку с чужими жизнями, не имеет права спать спокойно.

И когда это признание окончательно устаканилось в сознании, возникла ещё одна мысль – холодная, хищная, лишённая жалости. Та, что всегда приходит после раскаяния.

Весть о смерти Светланы Романовой ударила неожиданно – не болью, а пустотой, похожей на сухой треск ветки, переломившейся под ногой. Не скорбь, не жалость – лишь странное, холодное ощущение утраты чего-то важного, но не близкого. Женщина, прошедшая мимо, оставила на коже след дыхания ветра и исчезла. Удивление родилось не из привязанности, а из того, как неумолимо чужая судьба повторила собственную. Казалось, в этом отражении промелькнуло предостережение – предвкушение грядущего.

Дорога домой прошла будто в вязком молчании. В квартире стоял сладковато-химический запах стирального порошка и металла от батареи. Пальцы застёгивали пуговицы на чёрной рубашке, словно чужие. Воздух в комнате был неподвижен, как в аквариуме.

Холодная вода в душе стекала по коже, но не приносила облегчения. Даже после получаса под ледяными струями липкое чувство вины не уходило. Внутри, под ребрами, ворочалось понимание: всё это давно было предсказуемо.

Работа с экспериментом всегда пахла кровью и страхом. Сыграть в "русскую рулетку" с человеческими жизнями – не то же самое, что наблюдать со стороны. И хотя совесть никогда не считалась роскошью, теперь она проснулась.

Можно было сказать: "Светлана согласилась добровольно". Можно было оправдать всё как "последнее желание обречённой". Можно было прикрыться словами "наука требует жертв". Но от этого не становилось легче.

И всё же мысль о пользе данных, о спасённых в будущем, пробивалась сквозь липкую пелену стыда. Светлана оставила после себя след – и этот след мог стать путеводным.

Так родился план.

Необходим был способ отсеивать пациентов заранее. Не после приступа, а до него. Чтобы новые Светланы не умирали, не дождавшись лекарства.

Для этого требовались все её данные – каждый анализ, каждый снимок, каждый показатель крови. В этих цифрах прятался ответ.

И хотя собственная душа ощущала себя падальщиком, шарящим по полю боя, цель придавала движению смысл. Кто-то должен выжить, чтобы другие не умирали зря.

***

Пахнущий хвоей пригород Нью-Джерси встретил прохладой. Маленькое похоронное бюро, кирпичные стены, в воздухе – смешение воска, духов и увядших роз.

Дэвид и Джесси уже были