Василий Головачев - Настоящая фантастика – 2015 (сборник)

Что ещё нужно сделать? Я огляделся – бетонный коробок для защиты от непогоды, совершенно не похожий на мой городской кабинет с солнечными панорамными окнами. Ну почему, почему я не остался в уютном мирке из стекла и пластика, тёплом, почти стерильном. Там нет лихорадки и второй хирург всегда рядом. Любой проступок сразу делится на всю клинику, и не нужно получать увольнение, чтобы продержаться до суда. Мама всегда говорила, что я не ценю то, что имею. Также она говорила, что я плохо кончу. Как сейчас вижу её лицо, когда оказывалось, что я вляпался в неприятности, – удовольствие от осознания собственной правоты боролось с раздражением. И часто побеждало. Наказание – первая справедливость, которую познают дети. Я почти уверен, что какая-то часть мамы получала удовольствие от этого процесса. После переезда в общежитие я почти не общался с ней. Стоит ли теперь начинать.

Итак, звонить мне больше некому, а попытки вспомнить прошедшую операцию и что в ней пошло не так, отзываются тошнотой.

Страшная вещь – всё, что я испытываю сейчас, – это скука. Тоскливая, ноющая, как на пресловутых экзаменах, когда сидишь в очереди и не знаешь, чем себя занять.

Я открыл бар и тут же закрыл – алкоголь способен исказить информацию о моём состоянии. Нестандартной работы Бумеранга мне только не хватало.

Скучно. Мутит. Интересно, это психокорректор или мои собственные нервы? Я стал выдвигать и вновь с грохотом возвращать на место бесчисленные ящики рабочего стола. В четвертом или пятом из них лежал предмет, который с первого взгляда показался мне незнакомым. Две чёрные пересечённые ленты и странной формы чехол. Вытащив всё это, я усмехнулся. Неудивительно, что я его не опознал. Даже фильмы с таким оружием уже не показывают.

Когда на третий день работы мне притащили револьвер, я испугался, что в деревне идут войны группировок. Перед отъездом нас стращали сказками про диких людей из джунглей. Но оказалось, то был раритет, бережно хранимый трофей и единственное, чем семья могла возместить мне лечение их дочки. Отказаться почему-то не пришло в голову.

Разглядывая подарок, я не сразу обратил внимание на робкий стук в дверь. Но он повторился, и гораздо настойчивей, а потом раздался такой грохот, что я чуть не выронил оружие.

– Да что такое-то? – Я открыл дверь, которую, оказывается, успел запереть.

На пороге стояла раскрасневшаяся Юкки:

– Я думала, вы спите, потом решила, что не спите… Но дело очень важное, и даже если бы спали, стоило бы разбудить. Хотя вам и нужно поспать, но…

– Да что б тебя! Говори уже!

– Там тело! Мальчик умер…

– Ещё один?! – ужаснулся я.

– Нет, всё тот же, он… в общем, я сказала сиделке, чтобы она предупредила родителей и что тело мы возьмём в город. Я уже подготовила мальчика, а потом пошла за подходящим контейнером для Бумеранга на склад. Наши кончились, хотя я и говорила, что нужно принести. Но эти аборигены вообще будто глухие! Им хоть сто раз повторяй. Я вот сколько просила убирать волосы под шапочку?

– Юкки, я умоляю тебя!

– Да-да, так вот я вернулась, а… а мальчика и нет.

Девушка развела руками, и я заметил, что она всё ещё сжимает баночку для Бумеранга.

– Как нет?

– Нету. Украли. Родственники или сама сиделка. Я сразу к вам прибежала! – И смотрит, будто ждёт, что её похвалят.

А у самой индикатор зелёный-зелёный.

«…Знаешь, я ведь не злой человек. Мне говорили – не злой. Обычный. И мне вовсе не доставляет удовольствия постоянно вспоминать свои обиды. Так бы взять и забыть их, но вот не забываются никак, понимаешь? Может, память у меня хорошая? А у других?»

Первым делом я проверил помещение. Глупая трата времени. Тело ребёнка не та вещь, которую можно случайно убрать на полку и забыть. Но всё равно, как дурак, я вбежал в реанимацию и тупо уставился на кровать, где ещё вчера лежал мальчик после успешно проведённой операции.

Успешной ли?

Я зажмурился и потряс головой.

– С тобой всё в порядке, доктор?

Открыв глаза, я заметил пожилую женщину. Язык не поворачивался назвать её старушкой – как назвать тридцатиметровый бамбук травой. Её брат – такой же древний, но ещё полный жизни – сорвался с крыши и неудачно приземлился на каменное крыльцо. Вообще-то к послеоперационному уходу за больными родственники не допускаются, но в деревне свои законы, и мне ещё ни разу не удавалось их обойти. Со мной никто не спорил, но поступали по-своему. Да и что можно сделать, когда половину персонала составляют местные жители?

– Доктор, – она подошла ближе и заглянула мне в лицо, – о нет, ты не в порядке. Совсем не в порядке.

Я вздрогнул и отвернулся. Меня смущала эта привычка местных – ловить взгляд и подолгу смотреть в глаза собеседнику. Я не замечал раньше, но, кажется, это присуще только бессовестным.

– Доктору плохо? Я могу помочь?

– Нет, не думаю. Всё…

– Доктор спас брата, – не слушая меня, продолжала женщина, сосредоточенно щурясь, – Значит, и я должна спасти Доктора. Так ведь?

Забавно. Наказание и поощрение – такая сложная система. Социум, выполняющий роль внешнего карающего органа, и совесть – ещё более страшное наказание, но уже изнутри. Поддержание всего этого в равновесии до сих пор является сложной, ювелирной точности работой. А тут такая наивная простота «ты мне – я тебе».

– Спасти… Но я не могу спасти.

– Да уж понятное дело.

– Помолчи! Я не могу, но знаю, кто может. Я знаю, кто спасёт тебя, доктор. Но нужно поторопиться…

– Куда?

– На гору Вафу, конечно! Куда же ещё?

– Да, точно. И как я сам не догадался, – невесело усмехнулся я. – Бегу-бегу.

На все проблемы у местных было одно решение – «разговор с духами» на горе, а точнее, на холме сразу за деревушкой. Не знаю уж, почему духи так полюбили это место. Может, там акустика лучше?

Уже на выходе меня догнали слова старухи:

– Спеши! На закате они предадут тело огню.

Гора Вафу. Место, где будет проведена церемония. Нет, я не заслужил такого подарка. Бумеранг сразу определил, что не заслужил, и боль в груди нарастала с новой силой, но я не обращал внимания – потом расплачусь. Если будет потом.

Первой мыслью было сообщить в следственный комитет, но когда ещё они прибудут? Позвать кого-нибудь на помощь? Но я, опять же, не имею на это права. Когда индикатор наливается бордовым, лучшее, что можно сделать, – никому не сообщать о своих планах. Так я и поступил.

Наведался в кабинет, переоделся, прихватил кое-что и решительно вышел из больницы. Со мной никто не попрощался. Даже Юкка.