Ольга Елисеева - Дерианур - море света

-- Подожди, - вспомнила Екатерина. Она вышла в другую комнату. Там щелкнула дверца хитро открывавшегося секретера. Через несколько минут женщина вернулась, неся очередной кожаный мешок, и с натугой поставила его на стол.

-- Вот это ты молодец, - кивнул Орлов. - Вот это утешение служивых. Плюнь, не тужи, - он обнял ее сзади. - Что им тот указ? На него хлеба не купишь. Им твое материнское благословение, -- Гришан похлопал рукой по мешку, -- дороже всех указов вместе взятых.

"Что за народ! - подумала Екатерина. - Продажность невероятная. Им волю дают, а они все одно: жрать хотим!"

Потемкин мрачно разглядывал свой мундир. Ему должны были пойти аксельбанты. Вчера принц Георг сказал, что добился для адъютанта офицерского чина.

-- Поручик, не Бог весть что, -- разглагольствовал голштинец. -- Но вы должны понимать, Грегор, -- принц называл его на немецкий манер, -насколько сейчас это трудно. Мой племянник жалует только выходцев из голштинской роты...

Этого и следовало ожидать. Государь продвигал своих. Он побаивался и не доверял русским. Но немцев на всю страну не напасешься. Даже на весь двор. Странно, но такое поведение не одобряли и ближайшие родственники царя. Вот и сейчас принц Георг говорил, явно смущаясь поступков Петра.

Как вышло, что наполовину русский государь хуже относился к соотечественникам, чем его дядя -- голштинец с ног до головы -- или, скажем, силезец врач Крузе, или потемкинские же приятели барон Розен и Остен-Сакен из Семеновского? Еще вчера пили вместе, а сегодня... новый император проложил между ними ясную черты. Ганс -- не заходи в "Тычок". Иван -- вали из дворцового караула.

-- Я очень благодарен, Георг Карлович, -- мягко произнес Потемкин. -Но, может быть, не стоило хлопотать? Лишний раз вызывать гнев государя?

-- Поймите, Грегор, -- принц с остервенением боднул головой воздух, -- мне крайне неудобно за все, что сейчас происходит. В моем полку в том числе! -- Он с силой захлопнул красную кожаную папку и в упор посмотрел на адъютанта. -- Вы понимаете, чем все это может кончиться? Если государь заденет права императрицы, моей племянницы? Ведь за нее весь город. Все полки. И не в ней дело! Ее высылка или арест послужат только поводом ко всеобщему возмущению...

Принц осекся.

-- Прошу вас, Грегор, это между нами. Положение очень серьезно.

Потемкин промолчал. Ему ли не знать о положении в полках. Город давно копил злобу и уже почти перестал ее скрывать. Чего опасался Георг? Уж, конечно, не возвращения в Германию. Гриц раз десять слышал, как шеф проклинал себя за приезд в Петербург. Потери денег? Да, пожалуй. Но сейчас даже не в них дело. Принц боялся немецких погромов. И, положа руку на сердце, имел для страха все основания. Молодой император своим неуемным пруссачеством сумел так взвинтить столичный гарнизон и даже простых жителей, что если пойдет дело...

Неужели без погромов не обойдется? Потемкин прекрасно понимал, что среди офицеров не так уж и много тех, кто решится в случае чего унимать расходившуюся солдатню. А он сам? "Всей душой сочувствовать перевороту и стать его первой жертвой -- очень в моем вкусе". В пылу грабежа, уже преступив присягу, снесут голову -- не посмотрят на звание. К чему тогда аксельбанты?

Гриц поморщился. И как его занесло в заговор? Добро Орловы, добро остальная гвардейская голытьба. Но он-то? Начальство к нему благоволит, карьерный рост на лицо. Обзавелся новыми связями, даже деньги стали водиться. Живи -- радуйся.

Потемкин был уверен, что, если немного постарается, сумеет врасти в новое царствование. Слегка онемечиться, благо язык позволяет, войти в милость к новому государю. Кому, кому, а ему от Бога дано движение на верх. Но нет! Затесался в заговор и старательно трудится себе же на погибель. Даже если они выиграют, как еще сложится его жизнь? От добра добра не ищут. Имея синицу в руке...

Потемкин опустил щетку, которой чистил мундир, и чуть не заплакал. Погнался за журавлем! Надо было думать об имениях, о матери, о приданом для пяти сестер... А, пропади все пропадом! Зачем ему жизнь, в которой нет Като? Даже издалека, на белом коне. Или как сейчас -- черной тенью в соборе.

Если Екатерину постригут в монастырь, он отправится ее спасать. Если вышлют в Германию, он нарушит присягу и сбежит офицером-наемником в любую из европейских армий, благо война все еще идет. Лишь бы быть рядом с ней. Ну не рядом, так хоть поблизости. Она его мать, она его сестра, она его Родина.

При этом чувство горечи не покидало юношу. Он все больше ревновал к Орлову, но не мог порвать с братьями, которых искренне любил.

С тех пор, как Алексей взялся за ум, в доме на Малой Морской стали появляться книги. Вольтер, Локк, Беккарий... Старинушка только радовался: хоть один из братьев выбьется в люди.

-- Папенька был новгородским губернатором, - пояснял он Грицу. - И весьма об нашем образовании пекся, пока был жив. Мы, трое старших, я да Гришка с Алешкой, еще успели Сухопутный корпус кончить. А вот младшие Федя и Володя, -- он махнул рукой. -- Денег нет да и протекции тоже. Спасибо, Федьку в полк пристроил. Да ведь тоже не в первые, в Измайловский. Много у отца было товарищей, однако теперь не видать покровительства.

Иван тяжело повздыхал и побрел на кухню.

-- Сдает Старинушка, - бросил Алексей.

И правда, старший из Орлов и выглядел, и вел себя едва ли не как 40-летний видавший виды служака, тем временем как его братья... Да что там говорить - мальчишки. Рано приняв ответственность за дом и за младших, Иван как-то осел под тяжестью дел, и не отгуляв еще своей молодости, словно доживал век, стараясь все предусмотреть, все продумать за пятерых. От постоянного барахтанья в житейских мелочных он начал воспринимать окружающее с грустной понимающей усмешкой, чуть меланхолично и без особых надежд на будущее. Но лямку долга перед братьями тянул, хотя и покряхтывал.

-- Хватит языком чесать. Федор, поди сюда, возьми тетради.

Федор, вздыхая, поплелся к Старинушке и опустился за не крашенный кухонный стол.

-- Извольте, сударь, рассчитать требуемую толщину стены фортеции, чтобы ее не пробило 40-пудовое каменное ядро.

Младший из Орлов страдальчески сдвинул брови и принялся жевать перо.

-- Зачем ты его мучаешь, Ваньша? - Вступился Григорий. - Где и для чего он будет стены укреплений рассчитывать? Нашел инженера!

-- Не зуди, -- наставительно произнес Иван. - Кто знает, как у вас, дураков, жизнь еще повернется. Ты-то ведь учился фортификации. И ничего, не помер. Почему же твой брат должен раздолбаем расти? Кстати, кто с Федькой географией занимается?

-- Я не могу, -- немедленно откликнулся со своей лежанки Григорий. У меня важное рандеву на Невском. С дамой.