Санитарный день - Екатерина Витальевна Белецкая

— Угу. Конфет. С начинкой из пургена, — язвительно сказал Скрипач. — Так что на счет желания?

— Понимаешь, рыжий, в самой конструкции Стрелка есть некий нюанс, который вызывает очень много вопросов, — осторожно начал Ит. — Подумай сам. Откуда в объекте, который, по идее, должен быть конструктивным, столько деструктурирующих моментов? Стрелок от и до построен на крови. На боли и горе. Почему? Это наименьшее из возможных зол, или нечто иное, как думаешь?

— Не знаю, — Скрипач потёр переносицу. — Слушай, мне это почему-то не приходило в голову, а зря.

— Почему именно не приходило, ты понял? — спросил Ит.

— Контроль, — пожал плечами Скрипач. — Сгорая сам, свети другим. Самопожертвование, самоотречение — это в порядке вещей для…

— Но почему? — Ит поставил пустую чашку на стол. — Почему так получилось? Ведь это мощнейший внутренний рычаг давления, который начинается с Архэ, и распределяется впоследствии по всему и всем — от «наблюдателей» с «принцессами», до миров итераций. Всё, к чему прикасается Стрелок, прекращается в боль и горе. Всё. Исключений нет.

— Хреновый из него Мидас, это верно, — кивнул Скрипач. — Но… у тебя нет ощущения, что так и нужно на самом деле? Что это не просто так, не чья-то злая прихоть или желание, а данность?

— Первородный грех? — с горечью спросил Ит. — Прости, но Адам с Евой хотя бы знали, что именно они сделали, чтобы заслужить то, что получили. Библейская история проста и понятна, по сути, это инструкция. Есть объект повышенной опасности, есть табличка «не влезай, убьёт», на планерке проведен инструктаж, всем раздали каски, и велели расписаться в учетном листе, в графе «курс по безопасности пройден». И вот после этого всего техничка Евлампия с какого-то ляду лезет в щиток, получает триста восемьдесят вольт, почему-то не помирает, а, наоборот, взбодряется, и решает позвать к щитку своего приятеля, сантехника Адамчука, чтобы парень тоже приобщился, и кайфанул. Прораб, увидев вскрытый трансформатор, дымящиеся провода, и радостно трясущуюся парочку, приходит в неистовство, и увольняет обоих без выходного пособия, что, в принципе, логично, и совершенно правильно. А в назидание другим работягам он вывешивает текст увольнительной, и предупреждение: так будет с каждым, кто осмелится. Что, в принципе, тоже верно. Таким образом и получается эта самая данность, о которой ты сказал, и данность совершенно правильная, потому что были заданы с самого начала условия игры либо работы, и этим условиям следует подчиняться. А что мы видим в Стрелке? Ты хотя бы одну табличку про «не влезай, убьёт» в обозримом пространстве наблюдаешь? Я нет.

— Какая прочувствованная и длинная речь, — с уважением заметил Скрипач. — Но вообще да, ты прав. Условия игры в случае Стрелка можно соблюдать разве что интуитивно, потому что никто никому ничего не объясняет. А любое проявление свободы воли карается быстро и беспощадно. Причем, как в случае Лина и Пятого, фиг с два ты вообще сумеешь понять, за что именно тебе прилетает. Это, кстати, точнее всего подметила покойная Ада Шефер в своих записях.

— Море травы, — покивал Ит. — Она писала о Стрелке, не зная, что это Стрелок. Мы, впрочем, тоже тогда этого не знали. Даже не о самом Стрелке, пожалуй, о тени Стрелка, но всё равно, этого было более чем достаточно. Знаешь, рыжий, мне из всех наблюдателей её почему-то особенно жалко. Она была какая-то аномально добрая, всех прощала, всю вину брала на себя. Кошки эти, Роман, Яр… И, снова скажу, я не хочу, чтобы вот такие страдали. Ну не хочу, понимаешь? Я ничего не имею против, если буду страдать сам, но эти…

— Да, я тоже не против пострадать, и тоже не хочу, чтобы страдали другие, — согласился Скрипач. — Это несправедливо. Если в чём-то виноваты те, кем были когда-то мы с тобой, то и страдать нам. Согласен. Но они? Так не должно быть. Что верно, то верно.

— И я о том же. Рыжий, мы не знаем причину. Меня на эту мысль натолкнул Ари, который завел речь про почву и дерево. Садовник хренов выискался, посмотрите на него. Садовник одного момента. Может быть, для момента, в котором мы сейчас, его схема и является практически идеальной, но он, равно как и мы, не знает истинную причину того, что всё получилось так, а не иначе.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Скрипач. — У нас времени дней десять осталось, при самом хорошем раскладе. Сам же видишь.

— Вижу. Предлагаю… сейчас попробую сформулировать. Получается три пункта. Первый — мы передаем через Лийгу им, туда, всю базу. Все наработки, которые у нас есть. Уверен, что Ари этого не сделал, это не в его интересах. Второй — мы вносим предложение об исследовании исторического аспекта темы. Заметь, по этому направлению сделано ничтожно мало, потому что все группы, с которыми работает Берта, и работает Ри, ушли в теорию, в расчет процесса, а вот исторический аспект они почти не трогали. Ри это было не нужно, а у нас для этого тривиально не было возможностей. Ну и третий пункт…

— Чего молчишь? — спросил Скрипач.

— Формулирую. Идея сложная, но если попробовать простыми словами, то получается — замедление тактовой частоты работы системы.

— Это как?

— Сейчас объясню.

* * *

Мы не первые, это точно. Не первые, кому подобное пришло в голову. Точнее, первыми не были они трое, Ариан, Лин, и Пятый, полноценные представители Архэ, без искажений и корректировок. Заметь, в считках они тщательнейшим образом вычищали то, что могло бы нам сейчас пригодиться, а в личном общении, по крайней мере, с нами, эти темы они обходили. Да, до того, как была создана концепция Стрелка, но — мы расстались раньше, чем они успели что-то рассказать непосредственно нам двоим, и, думается, это не было случайностью. Может быть, они что-то говорили Берте. Не исключено. Но у нас нет возможности это узнать. Почему? Потому что Стрелок нас этой возможности, разумеется, лишил.

Так вот. Мысль о том, что ситуация, в которой находимся все мы, является квинтэссенцией горчайшей, чудовищной несправедливости, отнюдь не нова, однако Ари, по какой-то, одному ему известной сейчас причине, решил эту ситуацию принять, и позволить ей существовать в