Темна вода во облацех - Александр Федорович Тебеньков

ждешь подробностей. Изволь. Субъективно — я никогда в жизни не чувствовал себя так здорово. Физически, имеется в виду. Объективно — в клинике все стоят на ушах, они же меня знают как облупленного, да и в истории болезни все прописано. По три раза перепроверяли — абсолютно здоров! Хоть в подводники, хоть в космонавты.

— Та-ак... Но инфаркт-то был?

Банник торжествующе рассмеялся.

— Был! Но — никаких следов! — Он снова задрал куртку. — Вот, как и здесь! И связка снова целехонька! И костная мозоль на месте переломов рассосалась.

Перехватив взгляд Баринова, он придвинулся, положил ладонь на рукав его пиджака и сказал свистящим шепотом:

— Не поверишь, мне больше не нужны очки — три с половиной диоптрии. А вчера вечером пришлось ехать к дантисту, снимать оба моста — новые зубки режутся, как бы не молочные...

Баринов сильно, до боли провел обеими ладонями по лицу. Да-а-а, такого он действительно не ожидал.

— То есть полная регенерация.

— Ага. Прямо яки тритон либо ящерица. Только скорость — ой-ей-ей!

Баринов настроился на долгое ожидание, однако сегодняшний сеанс закончился неожиданно быстро, целитель и пациент вышли из палаты буквально через полчаса.

Но если у Банника вид был довольный, приподнятый, и шел он, потирая руки, то Коровников выглядел несколько смущенно, даже, можно сказать, отстраненно и слегка растерянно.

— Итак, — громогласно заявил Банник, усадив Коровникова в кресло и заняв место рядом, — наш глубокоуважаемый целитель объявил свой вердикт — здоровей человека быть не может!

Он строго оглядел собеседников и продолжил:

— Тем не менее, вопрос, который я адресовал Василию Петровичу и задаю теперь всем присутствующим, остается без ответа — как сие возможно?

Время подумать у Баринова было. Немного, но было.

— Поскольку последние два года у нас образовалась пора сумасшедших гипотез, могу предъявить уважаемой публике еще одну... Итак, каждый орган живого существа изначально имеет программу своего формирования, развития и функционирования, знает и помнит, каким должен быть. На начальном этапе жизнедеятельности он успешно саморегулируется, поддерживает себя в надлежащей форме. Со временем этот механизм разлаживается, ошибки и поломки суммируются, необратимо накапливаются, что и приводит к печальному исходу. Василию же Петровичу удается, воздействуя на механизмы саморегуляции поврежденных органов, запускать их снова, тем самым включая процесс регенерации.

— Так-то оно так, — Коровников поскреб бородку, посмотрел на Баринова. — Регенерация — это правильно... Да только тут-то случай, как мне видится, другой.

— Но пациентов ты своих исцелял? Меня, например.

— Да то все как-то не так было, — засмущался Коровников и искоса глянул на Банника. — Почему-то раньше мне ни с кем такие дела не удавались. Вы же знаете, Павел Филиппович, я многим пациентам помочь никак не мог. Как ни старался.

— Другой случай, значит... А в чем разница?

— Да то все как-то не так было, — повторил Коровников. — Каждый орган исцелялся по отдельности, в индивидуальном порядке. А чтобы вот так, все разом... Да я и не знаю никаких этих механизмов регенерации...

— А их и знать не обязательно, — вдруг сказал Шишков. — Вот вы, Павел Филиппович, знаете механизм образования светящихся шаров? А вы, Николай Осипович?

Вступление Шишкова в обсуждение этих вопросов Банника ничуть не удивило. Он только кивнул в ответ и спросил:

— То есть ты полагаешь, что процесс исцеления сродни нашим паранормальным штучкам?

— Я полагаю, что исключать это нельзя. Вы обладаете одним набором паранормальных свойств, Василий Петрович — другим. Не так ли, Василий Петрович?

Коровников покачал головой.

— Я — кто? Я простой фельдшер, наделенный кое-какими способностями. Что я понимаю в колбасных обрезках? А вы люди ученые, доктора и академики, вам и карты в руки.

— Н-да, подход интересный, — задумчиво сказал Банник. — Иными словами, Василий Петрович один из нас... Вот только мысль о наличии у каждого органа своего центра саморегуляции мне как-то... не совсем комфортна. То есть у желудка свой, у толстого кишечника свой, у правой ключицы и пятого позвонка — тоже по центру... А может, поведем речь о едином, главном регулирующем механизме? Василий Петрович, допускаю, сам того не подозревая, своими манипуляциями включил центральный регулятор, вот он-то и подправил периферию... Может быть, на уровне органов, а скорее всего, на уровне отдельных клеток.

— А как же тогда ДНК, Николай Осипович? Ведь принято считать, что вся информация об организме в ней записана.

— Абсолютно верно, Василий Петрович! — Банник даже повернулся к нему. — Именно так! ДНК — это рабочие чертежи, это банк данных, хранилище информации. Но откуда-то должна поступить команда на изготовление или ремонт того или иного, так сказать, изделия!

— Кстати, Василий Петрович, — вступил в разговор Баринов. — А ведь это примерно то, о чем мы беседовали три дня назад. Ты утверждал, что организм пациента сам подпитывает себя энергией, сам исцеляет больной орган, а ты лишь настраиваешь, подсказываешь ему — что да как.

Коровников сидел, углубившись в себя, и опустив голову, о чем-то сосредоточенно думал.

— Вот что, — вдруг сказал он. — Я ведь давно подозревал что-то в этом духе. Иногда, не всегда, конечно, возникало вдруг ощущение, что не я людей исцеляю, это они сами свой организм ремонтируют, приводят в целостное состояние. Я только разъясняю, на нужную дорожку вывожу... Значит, по вашему выходит, что у них включается тот самый механизм саморегуляции, и желудок или, скажем, сердечная мышца настраивается на нормальный вид и нормальную работу. — Коровников обвел глазами собеседников. — Вот только объяснить, как я это делаю, не могу. И сам себе пробовал, и Павел Филиппович меня пытал...

— Объяснить? — фыркнул Банник. И продолжил — громко, азартно: — А ты его самого попытай, каким таким макаром он огненные шары творит и шаровые молнии мечет! Или меня с Ванькой, как мы спичечные коробки взглядом двигаем! Объяснить... Работать надо — будет объяснение. А мы вместо того, чтобы засучить рукава, какого-то ляда сидим, обсуждаем то, чего не можем ни понять, ни объяснить... Крамолу скажу, но — бог простит. Пользоваться этим явлением нам никто запретить не может. Ни царь, ни герой. Из этого и будем исходить... Способен ручей вращать мельничное колесо? Способен! Ну, так пусть вращает, какая разница, почему вода течет сверху вниз, а не наоборот.

— Извините, позвольте обратить ваше внимание еще на такое обстоятельство. — Это сказал Шишков. — Василий Петрович особо отметил, что на этот раз столкнулся с очень необычным пациентом. Раньше-то он ничего похожего не замечал... Так может, проявилась еще одна способность Николая