Тёмные Воды. Зимний апокалипсис - Алексей Тимофеевич Черкасов

только не решил сразу — ехать мне одному или взять кого-то с собой для страховки. С одной стороны, одному ехать опасно для меня. С другой — увозить в рискованное турне ещё одного мужика — опасно для колонии.

Но и оставить Витю без помощи я не мог.

Я пошёл советоваться к Егорычу. Стасу я говорить ничего не хотел, он бы точно за мной увязался, а у него на руках Аська, у которой больше никого нет. К тому же, Стас сам был в таком состоянии, что впору было ещё и возле него устраивать дежурство. Ел раз в два дня, сутками лежал, уставившись в потолок. Малышку взяли на попечение Томка с Алёной, поскольку сам Стас так расклеился, что, кажется, с трудом понимал, что нужно делать с ребёнком.

Егорыч в последнее время малость сдал, его мучил то ли ревматизм, то ли артрит. Катя с Полиной втирали ему какие-то мази, давали таблетки, но толку было немного. Егорыч пил обезболивающие, тем и спасался. Увидев меня, он, кряхтя, поднялся с кровати и подал руку для приветствия.

— Ну как ты, Степан Егорыч? — задал я риторический вопрос, на который Егорыч стал подробно отвечать.

Внимательно выслушав сетования Егорыча на усилившиеся болячки, я расспросил, чем девчонки помогают, но старик только махнул рукой.

— Ну чем они могут помочь, Генка? От старости, вишь, лекарств не успели создать. А мне в этом году уже шестьдесят восемь годов. Да холода какие пришли… в двух свитерах сплю, штаны-то и не снимаю… для-ради.

— В нашем краю долгожителей, Егорыч, шестьдесят восемь — это ни о чём, — напомнил я. — Посмотри на Таисию Прокофьевну — на днях восемьдесят стукнуло! Ничего, бегает…

Мы все одевались в тридцать одёжек, спать ложились под три одеяла, и всё равно было холодно. Обсудив с Егорычем и это, я перешёл к делу. Я подробно рассказал ему об озере, Иваныче, Вите, пробирках, бактериях и даже о Каюжном, где, по словам Иваныча, жил сейчас Игорь. Егорыч слушал, крутил головой, удивлённо вскидывал взгляд, когда его что-то особенно поражало. Когда я закончил, Егорыч спросил:

— И что же — Витя сейчас там?

— Да вот не знаю, — ответил я. — Знаю только, что вовремя не вернулся. Уже все сроки прошли.

— Так чего же? Раз машина на ходу, поехали, — Егорыч вскочил и бросился одеваться.

— Ты чего, Егорыч, — остановил его я. — Во-первых, ты больной, куда тебе ехать… а во-вторых, если мы поедем сейчас, приедем туда ночью… и чего мы там разглядим?

— Это ты прав, насчёт ночи, — кивнул Егорыч. — Хотя нынче и днём-то разглядишь немного. А насчёт того, что я больной, не прав. Я, может, и больной, но у меня, вишь, клён стальной. Тебе одному ехать нельзя, брать с собой тоже некого, кто при делах, кто при горях… А я сейчас человек для работы бесполезный, а вот компанию тебе составить, подстраховать, для-ради, гож. Так что вместе поедем, и не спорь.

И Егорыч посмотрел на меня тем строгим взглядом, который я помнил с детства, когда он ловил меня в своём саду за воровством клубники.

Решили ехать часа в три ночи. У Егорыча, единственного в нашей колонии, были механические часы. «По моим Москва сверяет», — любил он говорить. У Стаса и Артёма были часы на телефонах. Ещё часы были на Витином компьютере. Егорыч пообещал меня разбудить в половине третьего.

Трудно пришлось с Томкой. Услышав, что я собираюсь ехать на поиски Вити, она впала в истерику.

— Он сгинул, и вы сгинете! — кричала она так, что в нашу комнату сбежались и Стас, и Алёна, и даже Артём с Василисой. — Там смерть! Там смерть! Я не хочу, чтобы ты ехал!

Никакие разумные доводы не помогали, Томка и слышать ничего не хотела. В конце концов, прибежала Катерина с шприцем, сделала ей укол, и через пять минут моя Тома перестала кричать, только плакала тихонько, а через пятнадцать уснула.

Стас посмотрел на меня недовольно и спросил:

— Мне почему ничего не сказал?

— Потому что… — ответил я. Затем обратился к Кате:

— Долго она проспит?

— Не знаю, — ответила она. — От особенностей организма зависит, от диеты, от образа жизни… Часа четыре могу твёрдо обещать, если никто не будет шуметь рядом.

— Значит, аккурат к нашему отъезду проснётся… ну, беда.

Стас возмутился:

— А ты хочешь слинять, пока жена не видит?

— Стас, ну ты-то ещё не зуди. Это необходимо. Хотя бы для очистки совести. Как я потом буду жить, зная, что мы даже не попытались?

Стас примирительно сказал:

— Ладно, езжайте. На полчасика раньше уедете. Мы её успокоим, если что… посидим с ней, поговорим. Только рацию возьми, когда будете подъезжать, сообщи.

В половине третьего мы стартанули. В салоне было зябко, печка не особенно прогревала. Но мы были одеты тепло, а Егорыч ещё и руки держал над радиатором, отогревался. Я рулил в тёплых перчатках. Мы долго ехали по узкой колее. Быстро ехать здесь было невозможно, и мои планы доехать до озера за пять часов сразу же пошли прахом. Спустя пять часов мы не доехали даже до места, где меня в прошлый раз догнал Витя. Уже в два часа дня мы упёрлись в сломанный трактор. Трактор кабиной как бы лежал на снегу, колёса валялись в стороне. Восстановлению он не подлежал.

Я остановил машину, но мотор глушить не стал.

— Егорыч, ты пока сиди, я один выйду, осмотрюсь… — сказал я.

Надел защитные очки, замотал лицо шарфом, сверху ещё одним. Егорыч осмотрел меня, убедился, что нет открытых участков кожи и кивнул. Я открыл дверь и вылез из машины.

Прошёлся вокруг трактора, от него сквозь метровой высоты сугроб шли следы. Я обернулся к машине и успокаивающе махнул Егорычу, — мол, недалеко отойду. Затем пошёл по следу, точно ступая в Витины следы.

Идти было нелегко — по сути, вокруг был сплошной сугроб, сквозь который продирался сначала Витя, а теперь вот и я по его следам. Стоял обычный для полудня полумрак, и всё моё внимание было устремлено на то, чтобы найти очередной след от ноги первопроходца и поставить в него свою ногу.

Я шёл, старательно рассматривая в темноте, куда мне наступать, а вокруг всегда возвышались сугробы в метр, полтора метра, а то и больше. Продравшись таким