В. Бирюк - Рацухизация

«Святая Русь» принципиально не могла противостоять «Батыеву нашествию» — на равную армию деньжат нет. Тогда, конечно, остаётся надеяться только на безграничный патриотизм, самопожертвование и милость божью.

А, ещё — на попаданцев.

Собственно говоря, остановить Батыево нашествие любое попандопуло может в лёгкую. Элементарно! Затаскиваешь ядерное устройство в район озера Кушмурун и, при приближении вражеской армии — подрываешь! Если мало одного — ставишь полосу ядерных фугасов. Как после Даманского на Амуре была. И — подрываешь. Главное — не слишком заблаговременно. А то — радиоактивное заражение ослабнет. Ядрёной боньбы под рукой нету? — Не беда. Летаешь на кукурузнике — другой аппарат не спопадирует — от Иртыша до Арала и выкидываешь боньбочки. Контейнеры с сибирской язвой, чумой и сифилисом. Ну, если кто вдруг уцелеет и вздумает опять размножаться.

Выкинул? — И подрываешь…

Батый ведёт свои тумены, а тут оба-на… У всех сифилис. Монголы дружно расстраиваются и едут обратно, в свои кочёвья. Подарком от тебя делиться.

Ещё можно на бронепоезде вдоль Яика. Туда-сюда… И по всем сусликам из крупнокалиберного… Или накрыть «Градами» их тайный курултай в глуши Тань-Шаньских гор… Или ещё какое «чудо-оружие»… И — подрываешь…

Я ещё не знал, что моё «чудо-оружие» в этот момент, трусливо оглядываясь, писает на угол моего терема. Плаксень опять «подложил свинью» кому-то из однокашников. Обозлённые сверстники поджидали шкодника возле сортира, чтобы сделать ему тёмную. Вот он и донёс своё только до стенки моего терема.

Глава 287

Ванька-боярич до нужного уровня инвестиционной готовности подняться не сможет. Никогда. Не дадут.

Можно подвигать мои числовые оценки. Но… никакие аргументы значения не имеют — имеет значение оценка размера состояния властью. Или — близость к её источнику.

Придётся перебираться… к «родничку». Либо в Киев к Ростику — главная властная персона на нынешней «Святой Руси»… Не хочу в Киев… Не готов я по тем улицам ходить, в те глаза глядеть… Нет.

Тогда — Смоленск. Благочестник.

Непрерывно демонстрировать верноподданность и низкопоклонство, благочестие и христолюбие… И мне позволят зарабатывать несколько больше.

Впрочем, «зарабатывать»… это уже подозрительно. Боярин может жить с вотчины, может — «с кормления», от службы. Но главное — с милости князя своего. Кланяться надлежит не просто так, а в надежде на подачку. Самостоятельность, самообеспеченность вассала вызывает у сюзерена тревогу:

– Его верность мне держится только на крестной клятве? Всего-то? Изменит. Точно изменит. Перебежит, предаст, худое задумает…

Феодальная раздробленность в целом — подтверждение правоты утверждения. Клятвы, даже и на святынях, не выдерживали столкновения с законами экономики. Крупные феодалы, добившись кое-какой экономической самодостаточности, подкрепляли её — достаточностью обороноспособности. И разрывали раннефеодальные государства — в клочья.

Благочестник, если он не дурак и не лентяй, просто обязан придавить такого как я. Такого… резко поднимающегося вотчинника.

Вот если бы мне удалось ему втолковать, что я — не я. В смысле: не типовой боярич с гонором, а «эксперт по сложным системам», сдвинутый исключительно на улучшенном избостроении…

Не прокатит. Сама идея строить что-то для смердов — здесь глупость. «Испоместить», заселить свои земли — ещё как-то… Но зачем такие хоромы?! Они и в землянки пойдут! Все же так живут!

Крамола. «Жить надо достойно!» — А что, мы все, отцы-деды-прадеды — жили недостойно?! Вот, Господь вручил нам этот народ. И ничего про белый избы не сказал. Так что, только на тебе одном благоволение божье?!

В варианте «избы для всей Руси» — ещё и госизмена. На Руси ведь и Юрьевичи есть, и полоцкие.

– Так ты и ворогам нашим терема строить собрался?! Изменник! Ты на кого работаешь?!

Идея сделать жизнь людей лучше на всей Руси — превращает меня в изменника. Улучшить жизнь смердов — в мятежника. Необходимость иметь достаточное для этого состояние — в ходячую опасность. Всё это чётко выкидывает меня из здешнего общества, из «Святой Руси».

Сволочь я. Нелюдь.

Да не в сути проекта дело! Никто не может быть богаче короля! Всё.

Проблема не в сути — в размере. Здесь есть немало людей, которые делают добрые дела. Но — по чуть-чуть. Накормил сто голодных — молодец, обогрел сто холодных — благодетель. Но — не в национальном масштабе.

«Украл булку — сел на пять лет, украл железную дорогу — стал сенатором» — то же самое, только наоборот.

Пока я крутился среди своих людей, пока строил мельничку, поташный завод, паровой молот… мне казалось, что я уже… интегрировался и ассимилировался. Меня — понимают, я — понимаю. Но стоило чуть приподняться…

Здешний мир продолжал долбать меня дубиной по темечку. Не поднимайся, не разгоняйся, не блажи, будь как все…

Снова бородатый анекдот:

Куликовская битва. Вышли богатыри на единоборство. Поднял поганый Чолубей свою булаву да и ударил Пересвета со всей своей татарской силы. Ох, и велика ж ты, сила татарская! Вбил Чолубей Пересвета в землю русскую аж по колени!

Поднатужился богатырь святорусский, помянул господа нашего, извернулся да и ударил поганого своей палицей. И вбил ноги татарские по колено. В задницу. Ибо не приняла земля русская ноги татарские.

Ну, не принимает меня «святорусская земля»! Не ноги — мозги мои.

«Куда ни кинь — везде клин» — русский народный пейзаж.

…

Первого марта отметили очередной Новый год. Уже четвёртый мой Новый год в этом мире.

Самый первый мне сильно запомнился. Это когда Степанида свет Слудовна меня подарочком подарила. Внучеку своему любимому Хотенею Ратиборовичу. И чего потом из этого получилось. Масса впечатлений. До сих пор…

В этот раз всё происходило менее… впечатляюще. Обменялись безделушками, посидели за столом, потолковали о делах разных.

Аким чего-то сильно задумался, пытался на пальцах что-то считать. Потом спросил:

– Ваня, по какому святому назван? День ангела у тебя когда?

– По Предтече. Не по Иоанну же Печерскому!

Дружное веселье чуть подвыпившей компании, было ожидаемой реакцией на мою шутку.

Иоанн Печерский был иноком в Киево-Печерской лавре. Недавно преставился, его только что канонизировали. Понятно, что крестить меня в его честь не могли — он ещё живой был.

Прикол в том, что этот, преподобный и многострадальный инок Киево-Печерского монастыря, являл собой пример тяжкой борьбы с плотью и победу над ее вожделениями. Для чего понес многие подвиги: почти тридцать лет пробыл в затворе, изнуряя тело постом, бдениями и тяжкими веригами.