Николай Симонов - Сидоровы Центурии

— Опять недобор, Лариса Николаевна, — пожаловалась статная пожилая женщина, которая, как догадался Павлов, вела домашнее хозяйство Татьяны Ивановны.

Увидев Ларису Николаевну в сопровождении бравого кавалера в приличном костюме и при галстуке, ответственный работник спецраспределителя засуетился:

— Не беспокойтесь, Глафира Ивановна, будет вам копченый омуль, — пообещал он и приказал своим подчиненным вынести из автобуса картонную коробку с омулем.

— Здравствуйте, Лариса Николаевна, не желаете ли пару баночек черной икры сверху, но за это надо доплатить двадцать рубликов? — обратился он к внучке членкора Академии медицинских наук СССР, подобострастно наклонив голову.

— Не нужна мне ваша черная икра, Геннадий Иванович! Вы лучше гречневую крупу додайте, которую в прошлый раз не довезли, — строго ответила Лариса Николаевна на его любезность, даже не считая нужным с ним поздороваться.

— Будет сделано, распрекрасная Лариса Николаевна, в сей же момент будет сделано, — рассыпался в любезностях Геннадий Иванович и отдал приказание насчет крупы.

Павлова нисколько не удивили апартаменты, в которых проживала Татьяна Ивановна. Другие коттеджи, расположившиеся вдоль "улицы академиков" по-видимому, были точно такими же: с трехметровыми потолками и огромным количеством комнат. Не удивился же он такой роскоши потому, что в аналогичных условиях в подмосковном городе Дубна проживали "очлененные" ученые Международного института ядерных исследований. Но в Дубне, как он знал по рассказам своего старшего брата Сергея, коттеджи строили немецкие военнопленные.

— Интересно, — подумал он, — кто же возводил жилье для академиков и членкоров в новосибирском Академгородке? Неужели, пленные японцы?

Татьяна Ивановна вышла в гостиную одетая в строгий английский костюм. Пожилая женщина была довольно стройная, но не высокая, с аристократически тонкими пальцами и запястьями. Седые волосы ее были собраны в прическу, а в глазах поблескивало старомодное пенсне — очки без заушных дужек, держащиеся на носу посредством зажимающей переносицу пружины.

— Здравствуй, Димочка! Наконец-то приехал! — приветствовала она Павлова, подавая руку для поцелуя так, как это было принято во времена до исторического материализма.

Небольшой круглый стол в гостиной был сервирован на три персоны. По просьбе Ларисы Николаевны Глафира Ивановна достала из старинного шкафа для посуды китайский фарфоровый сервиз, по-видимому, очень дорогой. Серебряные ложки и позолоченные ажурные вазы для печенья и сладостей с клеймом царских времен подчеркивали особое отношение хозяев дома к посетившему их гостю. В последний раз Павлов встречался с Татьяной Ивановной два года тому назад в Москве, когда она приезжала на какое-то важное мероприятие в Академии медицинских наук СССР. На предоставленном ей управделами академии легковом автомобиле он сопровождал ее в поездке на Ваганьковское кладбище и в Новодевичий монастырь.

В отличие от большинства пожилых людей с дореволюционным стажем жизни, с которыми Павлову доводилось общаться, Татьяна Ивановна не любила предаваться воспоминаниям. Ее больше волновало то, что происходит вокруг. Будучи ровесницей века, она считала, что в полном смысле XX век начался в 1914 году, и не скрывала своего пессимизма по поводу того, чем он должен, по ее мнению, закончится. На Павлова произвели очень сильное впечатление ее резкие суждения об ограниченности просветительского и рационалистического определения человека как Homo sapiens. Она, например, считала, что человек изначально противоречив, амбивалентен, и в силу этого он не только рационален, но иррационален, что его влечения, побуждения, эмоции, страсти, переживания обладают своей логикой развития и проявления в поведении, и что многое в самом человеке неподконтрольно его разуму.

И на этот раз Татьяна Ивановна себе не изменила, зло и остроумно рассказав о взбудоражившем медицинское сообщество Новосибирска "чудесном воскрешении" в городском морге двух покойников, которые на поверку оказались мертвецки пьяны. Очнувшись от мнимого летаргического сна, "усопшие" несли такую ахинею с религиозным уклоном, какую даже видавшие виды психиатры и наркологи никогда не слышали, однако решили придать ей значение особого вида алкогольных галлюцинаций, и кто-то из них даже собирается написать на эту тему сообщение в научный медицинский журнал.

Но больше всего Павлова развеселил ее рассказ о том, как 6-го и 7-го мая Новосибирск пережил "нашествие инопланетян", которые возникли в небе в закатных лучах солнца — в виде вращающихся и светящихся дисков. И это были обыкновенные китайские воздушные шарики, которые для потехи запускал вышедший на пенсию ночной сторож городского дома пионеров. В этом деле ему помогали три пионера-дебила, которые, когда с ними в комиссии для несовершеннолетних стали проводить разъяснительную работу, даже не смогли ответить на вопрос о том, кто такой Луис Карволан и сколько орденов на знамени Ленинского Комсомола.

— Извини, бабушка, — встряла в разговор Лариса Николаевна, — разве ты мне не рассказывала о том, что эти "дебилы" могли в уме складывать, умножить и делить шестизначные цифры?

— Увы, и это тоже — парадокс нашего времени, когда у многих людей атрофируются многие жизненно-важные способности, но зато гипертрофированно развиваются другие, которые совершенно не надобны, — ответила на замечание своей внучки Татьяна Ивановна.

За 15 минут до окончания его визита Лариса Николаевна объявила о том, что ей надо завести машину и прогреть мотор. Когда она вышла, Татьяна Ивановна, разумеется, по секрету, сообщила ему то, что он меньше всего ожидал услышать:

— Плохи у Ларисы дела. Муж разлюбил. С коллегами по работе нет никакого взаимопонимания. Диссертация "не склеивается".

Павлов вздохнул, не зная, что сказать. Татьяна Ивановна попросила его налить ей чаю и через две минуты напряженного молчания обратилась к нему с неожиданной просьбой:

— Ты и Василий Дмитриевич не будете возражать, если Лариса остановится у вас на пару недель в начале июня? У нее в это время намечается очередной отпуск, и я считаю, а она со мной согласна, что ей надо ненадолго переменить обстановку. До курортных романов ей не позволяет опускаться воспитание. В Москве с ее театрами, музеями, кипучей и суетливой жизнью ей будет легче понять, чего она хочет, и принять решение, согласующееся с ее совестью.

— Нет проблем. Пусть приезжает и останавливается у нас хоть на две недели, хоть на два месяца. К тому же отец летом предпочитает жить в Дубне у Сергея, а я в самые погожие дни стараюсь выбираться к моему другу на его дачу в Софрино, — обрадовал Павлов Татьяну Ивановну, которая, когда они прощались, все-таки сочла нужным заметить: