Майк Резник - Всё, что в тебе есть

— Ты нуждаешься в смеси листьев и трав, чтобы противостоять инфекции.

— То есть ты хочешь сказать, что находишься здесь исключительно для того, чтобы служить мне? — удивился я. — Вот уж не думал, что Господь будет настолько щедрым ко мне.

— Нет, Грегори, — возразила Ребекка. — Я хочу сказать, что по своей природе, по призванию ощущаю потребность ухаживать за теми, кто нуждается в сиделке.

— А как ты узнала, что я попал в беду… или даже просто о том, что я нахожусь на этой планете?

— Существует много способов подать знак беды, и некоторые из таких сигналов намного сильнее, чем ты можешь представить.

— Ты хочешь сказать, что если кто-то будет страдать, скажем, в пяти милях отсюда, ты узнаешь об этом?

— Да.

— А если больше, чем в пяти милях? — продолжил я. Она промолчала. — А в пятидесяти? В сотне? На всей треклятой планетке?

Она заглянула мне в глаза с такой печалью, что я полностью забыл о ее наготе.

— Я не ограничена пределами планеты, Грегори.

— А когда ты убегала на несколько минут… то спасала другого человека?

— На этой планете, кроме тебя, людей нет, — ответила она.

— Кого же тогда?

— Крошечное сумчатое животное сломало лапку. Я облегчила его страдания.

— Это уж слишком, — заметил я. — По-твоему выходит, что больное дикое животное позволило странной женщине приблизиться к нему… Трудно поверить.

— Я явилась ему не в облике женщины.

Я долго смотрел на нее, кажется, отчасти ожидая, что она вот-вот превратится в некое инопланетное чудище, однако Ребекка оставалась, как и прежде, прекрасной. Я вгляделся в ее нагое тело, пытаясь заметить в нем хоть какой-то дефект, какую-то ошибку, указывающую на то, что она не является человеком, но не мог отыскать и тени порока.

— Мне надо все хорошенько обдумать, — проговорил я наконец.

— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя?

— Нет.

— А тебе не будет спокойнее, если я вновь создам иллюзию одежды?

— Будет, — согласился я. И тут же возразил: — Нет. — А потом добавил: — Не знаю.

— Меня всегда узнают, — сказала она. — Однако не настолько быстро.

— А ты единственная из тех… кто похож на тебя?

— Нет, — ответила она. — Однако мы никогда не были многочисленным народом, и я принадлежу к той горстке, которая осталась сейчас на Никите.

— А что произошло с остальными?

— Они отправились туда, где были нужнее. Некоторые вернулись назад; но большинство переходит от одного сигнала тревоги к другому.

— За последние шесть лет здесь не побывало ни единого земного корабля, — напомнил я. — Как твои соплеменники оставили планету?

— Галактику населяют разные народы, Грегори. И сюда прилетают не только земные корабли.

— А скольких людей спасла ты?

— Немногих.

— А патрукан?

— И патрукан тоже.

Я пожал плечами.

— Собственно, почему нет? Должно быть, и те, и другие кажутся тебе в равной степени чужими.

— Ты не чужой мне, — возразила она. — Уверяю тебя, в данное мгновение я человек в такой же мере, как и твоя Ребекка. На самом деле я и есть Ребекка твоей мечты.

Она улыбнулась.

— Я даже хочу того, чего хотела бы Ребекка.

— А это возможно? — полюбопытствовал я.

— Только после того, как у тебя заживет нога, — ответила она. — И это не только возможно, но даже естественно.

Должно быть, на лице моем отразились сомнения, потому что она добавила:

— Все будет именно так, как тебе хотелось бы.

— Лучше верни одежду, чтобы я не выкинул какую-нибудь глупость, которая повредит руке и ноге, — попросил я. Она немедленно «оделась» и спросила:

— Так лучше?

— Спокойнее, — вздохнул я.

— А пока ты будешь думать свои думы, я займусь приготовлением завтрака, — сказала она, помогая мне усесться в тени дерева, после чего отправилась в пузырь за рационами.

Несколько мгновений я сидел без движения, обдумывая все, что сумел узнать. И пришел к выводу, показавшемуся мне в тот момент удивительным. Она-то и была девушкой моей мечты. Великолепной во всем — с моей точки зрения. Интересы были у нас общими, и она относилась к ним с той же серьезностью, как и я сам. Рядом с ней мне было тепло, и то, что на самом деле она представляла собой существо, ни в чем не похожее на человека, смущало меня в очень малой степени. Если она становится Ребеккой только тогда, когда я нахожусь рядом, это все-таки лучше, чем не встретить Ребекку вообще.

Женщина подошла ко мне и вручила тарелку, полную соевых продуктов, приготовленных так, чтобы результат был похож на что угодно, только не на сою, и обладал совершенно не свойственным сое вкусом. Поставив тарелку на землю, я взял Ребекку за руку.

— Ты не отняла руки, — заметил я, погладив ее.

— Конечно, нет, — ответила она. — Я ведь твоя Ребекка. Мне приятны твои прикосновения.

— Твои мне тоже приятны, — отметил я, — что, пожалуй, более удивительно. Я сижу под этим деревом, глажу твою руку, ощущаю запах твоего тела, и мне плевать на то, кто ты на самом деле или на что похожа, когда меня нет поблизости. Я просто хочу, чтобы ты была со мной.

Нагнувшись, она поцеловала меня. И если ее поцелуй чем-то отличался от поцелуя земной женщины, скажу откровенно, разницы я не заметил.

Я позавтракал, и остаток утра мы провели за разговором — о книгах, искусстве, театре и сотне других, общих для нас тем. День также прошел за беседой, да и вечер тоже.

Не знаю, когда я уснул, но помню, что проснулся посреди ночи. Я лежал на боку, а она клубочком устроилась возле меня. К ноге моей прикасалось что-то плоское и теплое, но это была не повязка. Она как будто бы… нет, не высасывала, мне не нравится это слово, но извлекала инфекцию из моей ноги. У меня возникло ощущение, что предмет этот составляет невидимую для меня часть ее тела, но я решил не всматриваться… А когда проснулся утром, женщина уже собирала хворост, чтобы приготовить мне завтрак.

Так прошли семь идиллических дней. Мы разговаривали, ели, я начал ходить, опираясь на изготовленные моей подругой костыли.

За это время она четыре раза, испросив прощения, убегала, ощутив новый тревожный сигнал, но всегда возвращалась по прошествии нескольких минут. И еще задолго до того, как неделя подошла к концу, невзирая на сломанную ногу и растерзанную руку, я понял, что более счастливых дней в моей жизни попросту не было.

Восьмой свой день с ней — девятый на Никите — я провел, преодолевая боль, в неторопливом путешествии к тому месту, куда на следующее утро за мной должен был прилететь корабль. После обеда я расставил пузырь и через пару часов забрался в него. А когда уже начал погружаться в сон, она опустилась рядом со мной, и на сей раз ее иллюзорная одежда не разделяла нас.