Майк Резник - Всё, что в тебе есть

— Здесь нет никакой колонии.

— Ты хочешь сказать, что тебя высадили сюда ребенком? — спросил я. — Родители были с тобой?

— Мои родители жили здесь, — сказала она.

— Жили? — удивился я. — Через девять дней за мной прилетит корабль…

— Их нет в живых.

— Прости. Но корабль может забрать с этой планеты нас обоих.

— Ты голоден? — спросила она. Я задумался на мгновение.

— Не очень. Но пить хочется.

— Хорошо, — кивнула она. — Река находится в четверти мили отсюда. Я вернусь через несколько минут.

— Говорят, местная вода ужасна на вкус. У меня в пузыре есть вода и немного энергетической смеси.

— Принести? — спросила она.

— Вот как? — Я посмотрел на нее с укоризной. — Я знал, что ты побывала в моем пузыре.

— Я же сказала, что не входила в него.

— Если ты говоришь правду, то не сможешь войти в него и сейчас. Пузырь запрограммирован только на мой голос и определенные кодовые слова.

— Я возьму все нужное и вернусь, — пообещала она.

И конечно же, вернулась через пару минут с тремя контейнерами в руках. Выбирая из них тот, что должен был обеспечить мне скорейший прилив сил, я попытался не думать о том, каким образом она сумела проникнуть внутрь запертого пузыря.

— Через часок тебе все-таки придется поесть, Грегори, — сказала Ребекка. — Твоему организму нужны силы, чтобы сопротивляться инфекции. Я просмотрю твои припасы и скоро вернусь. — Она улыбнулась: — Я хорошая повариха. И быть может, сумею сообразить из твоих рационов нечто вроде утки в апельсиновом соусе.

— Почему ты назвала именно это блюдо?

— Потому что оно твое любимое, не так ли?

— Верно, — пробормотал я. — Но как ты узнала об этом?

— Просто ты похож на любителя утки в апельсиновом соусе.

— И что же это такое здесь творится? — возмутился я. — Тебе известно мое имя, мое любимое блюдо, ты можешь открыть закодированный на мой голос замок, ты умеешь лечить сломанные ноги, знаешь, как можно подлатать мою шкуру, и к тому же говоришь без тени акцента.

— Тебя это не устраивает? — спросила Ребекка. — Или, по-твоему, мне следовало оставить тебя истекать кровью? И принести тебе воды, совершенно не приемлемой для твоего вкуса? И выбрать самые противные для тебя рационы?

— Ну, конечно же, нет, — сказал я. — Но ты не отвечаешь на мои вопросы.

— Это не так.

— Тогда вот тебе еще один, — продолжил я. — Какого черта ты вообще делаешь в этом месте? Планета велика. Каким образом ты подоспела вовремя, чтобы спасти мне жизнь?

— Благодаря озарению, — отвечала Ребекка.

— Ладно, черт с тобой, пусть будет озарение, — сдался я. — И раз уж я задаю вопросы, может быть, ты объяснишь мне, что спасло меня прошлой ночью?

— Это сделала я.

— Ты заштопала меня, — возразил я. — Но что спасло? Что именно спугнуло ночноброда?

— Разве это важно? — спросила Ребекка. — Ты остался в живых. Это самое главное.

— Самое важное — правда, — настаивал я. — Мне не нравится, когда лгут.

— Я не лгала тебе, Грегори, — спокойно проговорила она. — А теперь полежи неподвижно: я осмотрю раны на твоей руке и шее.

Она подошла ко мне и опустилась на колени. От нее исходил какой-то сладостный запах, похожий на аромат духов и абсолютно соответствовавший ей. Она осмотрела рваные раны на моем горле, и хотя они заметно опухли и явно воспалились, прикосновение ее прохладных и уверенных пальцев не причинило мне боли.

— Еще кровоточат, — заметила она, поднимаясь на ноги. — Я положила на них местные целебные травы и листья. После обеда сменю повязку.

— А какими бинтами ты меня перевязывала, и откуда вообще взяла их в этой пустыне?

Ребекка указала на оставленную в нескольких футах сумочку:

— Я всегда готова к таким ситуациям.

Тут на меня накатила волна головокружения, и несколько последовавших минут я потратил на борьбу с ней, стараясь не повалиться на бок. Не помню, что было потом, но когда в голове у меня прояснилось, оказалось, что женщина сидит рядом и подпирает меня собственным телом. Ощущение было приятным, и я попытался растянуть головокружение на несколько минут, чтобы она не отодвинулась. По-моему, она поняла это, однако шевелиться не стала.

— А как скоро я смогу ходить? — спросил я наконец.

— Через три-четыре дня сделаю тебе костыли, — пообещала она. — Тебе придется попрактиковаться, если ты хочешь вовремя вернуться к своему кораблю.

— Итак, я застрял здесь на три или четыре дня, — безрадостно констатировал я.

— Мне очень жаль. — Голос ее был полон сочувствия. — Я пытаюсь обеспечить тебе весь возможный уход и покой, однако ты очень слаб, и твоя температура остается высокой. Боюсь, тебе не удастся по-настоящему познакомиться с планетой.

— Откуда тебе известны мои цели? — вскинулся я.

— А зачем еще тебе было прилетать сюда? — спокойно ответила Ребекка. — Сегодня ночью я помогу тебе перебраться в пузырь. Тебе придется побыть там; ты слишком слаб для дальнего перехода.

— Согласен, — признал я со вздохом. — Придется потерпеть скуку. Чертовски жаль, что я не прихватил с собой дисков для чтения.

— Мы можем побеседовать о любимых книгах, — предложила Ребекка. — За разговором время пойдет веселее.

Не знаю почему, но сам факт, что она читает, поразил меня. Все читают, конечно, но я все-таки был удивлен.

— И кого же ты любишь читать?

— Сиско, Яблонского и Хедбурга.

— Смеешься! — воскликнул я. — Это же мои любимые авторы! Что ж, будет о чем поговорить после обеда.

И мы поговорили. Мы говорили и говорили часы напролет, и не только о книгах. За всю свою жизнь я не чувствовал себя настолько уютно в чьем-либо обществе. Мы беседовали о надеждах и мечтах, о сожалениях… обо всем. Это было удивительно: каждая моя мысль, каждое тайное желание находили отклик в ее душе. И когда мы смолкли, пауза не сделалась тягостной, такой, когда хочется говорить, чтобы только как-то нарушить ее. Мне было столь же приятно смотреть на Ребекку, как и слушать ее голос. Она выросла на чужой планете, в тысячах световых лет от Земли, и я ничего не знал о ней: где она живет, что делала до того, как спасла мою жизнь, я не знал даже ее фамилии… и все же, перед тем как уснуть, успел подумать, что чуточку влюблен в нее.

Не знаю, сколько я проспал. Я проснулся, ощутив, что Ребекка накладывает какую-то целебную мазь на мои израненные щеки и шею.

— Не шевелись, — ласково приказала она. — Сейчас заканчиваю. Я постарался не шевелиться, пока она делала перевязку, а потом открыл глаза и понял, что мы находимся внутри пузыря.