Письма Филиппа - Павел Юрьевич Фёдоров

один раз и жизнь твоя закончилась, так и знай. Я вам расскажу, потому что это очень важно. Мне осталось совсем немного, а он очень боится того, что я уйду и со мной, вероятней всего, уйдёт какая-то тайна, о которой я даже не догадываюсь. И «тень» он свою ко мне не пришлёт. Потому я пришла к вам. Я знала твою мать Александр много лет и сказала тебе тогда, что она была сильной женщиной, а потом дома опять задала себе этот вопрос, а в чём сила женщины? Почему так внезапно и мучительно умирала Надюша, разве она была слабой? Но она умерла, и кто мне ответит: почему именно она? Почему такой молодой, разве это справедливо, разве она в чём-то провинилась? Я отвечу – потому, что она помогала людям и потому умерла. Мне нестерпимо хочется проклясть того, кто допустил её смерть, разве Творец справедлив, что отнимает жизнь у добрых и отзывчивых людей, при этом наказывая их за их же доброту…!? – Я чувствовал, что у Люды совсем нет сил, она очень слаба, голова её раскачивалась из стороны в сторону и она с трудом уже руками старалась опереться из последних сил о подлокотники кресла чтобы не упасть…, наконец она откинулась на спинку и с облегчением вздохнула. – Она иногда неделями не появлялась дома, всё время проводила в больнице. У них там очень хорошие условия: есть где отдохнуть, переодеться, поесть, помыться…, я тогда и не ждала её, не беспокоилась. А она пришла где-то дней через пять или шесть днём, сказала, что подменили до утра, мол такой необычный больной, за которым нужен постоянный уход. А сама про себя улыбается, что-то о своём думает, ну я же вижу, что с дочерью что-то произошло. Уже вечером разговорились, по секрету: «Знаешь, мам, я его стесняюсь, – а сама краснеет и так смущённо улыбается, – не знаю почему, но стесняюсь. Он лежит пластом, ничего не говорит, даже глаз почти не открывает, ну я его обрабатываю, а сама глаза отвожу, – и хихикает, – прямо как будто в первый раз. Ну я стараюсь с ним вести себя так же как с другими больными, не показываю виду…, даже строже, чтобы он чего не подумал». «Да ты влюбилась в него». «Да…, наверное,». Проболтали мы с ней почти до утра, а утром она пошла на работу, как обычно. Вдруг неожиданно приходит домой днём, я смотрю, а она даже не бледная, а какая-то серая, прямо как смерть ходячая и глаза такие стеклянные, застывшие, испуганные, смотрит в одну точку и молчит. Потом легла так на бок и говорит: «Мама, он умер…, из-за меня умер…, это я убила его, я…, как же он мучился, а я смеялась, ругалась на него, мам…, что же это такое, как же так, ведь я его люблю…, и так…?». Потом она замолчала и всё, ни слова, вся дрожит и молчит. А незадолго до своей смерти опять начала повторять: «Мама, ведь каждое моё касание к нему приносило ему страдания, чудовищные страдания, а я даже не понимала этого…, я шутила, ругала его, при этом причиняя ему такую боль…, а потом я бросила его, оставила наедине с этой пыткой, даже не понимая, что же я творю…! Ну как с этим жить…, мама…!». Я всё время говорила ей, старалась убедить, что он на самом деле не чувствовал боли, его сознание как бы отделилось от тела и было «снаружи», потому не действовали никакие обезболивающие, что тело само по себе неосознанно не реагирует на боль, а только некая в нём остаточная память…, и всё в таком духе, но она не воспринимала мои, да и не только мои слова. Врачи за неё боролись до последнего, но она неумолимо таяла на глазах. Она просто ушла отсюда, просто ушла и ничто не могло изменить её решения. Разве в этом наша сила, для этого она нам дана? Но именно в этом была её сила. Это было её решением. Дети всегда проживут жизнь так как они решили, как бы она у них не сложилась, а не как мы думаем, что это за них решили родители.

Люда молчала. Мы долго сидели тоже погружённые в тягостные раздумья, потом она заговорила снова.

– Я не о том вам хотела рассказать, как-то само вырвалось. Я вышла замуж рано, на втором курсе. Мы с мужем полюбили друг друга с первого взгляда. Через год у нас родилась Надюша. Я не скажу, как его звали и как зовут старшего брата, это не имеет значения, у меня сейчас другая фамилия и пусть так останется. Я бросила институт, а муж мой окончил его и стал преподавать. У него была такая книга, знаете, толстая как ежедневник, так вот он постоянно в ней что-то записывал, но я никогда не заглядывала туда, а он мне и не читал из неё ничего. Родители его были очень против меня и женитьбы, вплоть до того, что полностью лишили его каких-либо средств к существованию, и мы жили только тем, что сами зарабатывали. Брат старше его на восемь лет, был женат, и тоже у них была дочь. С его семьёй мы дружили по-настоящему. Постоянно вместе проводили выходные, ездили за город, в гости друг другу и вообще жили замечательно. Но со временем старший брат поднимался по карьерной лестнице, лет через десять стал очень влиятельным человеком, и мы перестали встречаться. Можно даже сказать, что забыли о существовании друг друга. У моего мужа было очень слабое здоровье, часто болел, и вот, примерно лет за пять до смерти Надюши, он заболел надолго и его уволили, с того момента он уже не работал. Временно устраивался, но его быстро увольняли и потому я зарабатывала как могла, потом Надя стала зарабатывать, и мы кое как всё-таки сводили концы с концами. Я очень уставала, домой приходила и буквально падала от усталости. Как бы не было нам тяжело, но мы были по-настоящему счастливыми…, по-настоящему…. Где-то через месяц, после того как умерла Надя, на работе у меня случились неприятности, зарплату задерживали, я пришла домой уставшая, издёрганная, смотрю, а муж сидит и что-то записывает в своей книге. Я даже не поняла почему вдруг со мной произошла эта истерика, как она началась, отчего, я с трудом вспоминаю, что я ему кричала: будто он не мужчина, потому что неспособен даже как-то обеспечить свою семью, что он эгоист, никого ему не жалко,