Кейт Лаумер - Машина времени шутит

— Создавать каждый раз что-то новое — это тяжелая работа, — признался я. — От этого начинает болеть голова. Что, если ограничиться только концертом без светового шоу?

Я проиграл все, что помнил из различных симфоний, похоронных песен, концертов, баллад, мадригалов и рекламных роликов. Через некоторое время я исчерпал свои возможности. Попытался создать свою собственную музыку, но ничего не получилось. Этой областью деятельности мне придется заняться, но позже. А сейчас мне хотелось развлечься.

— Лыжи, — определился я. — Здоровые упражнения на открытом воздухе, наслаждение скоростью?

И я помчался по склону, утратил управление, перевернулся через голову и сломал обе ноги.

— Не совсем то, что нужно, — сказал я, ремонтируя себя. — Никаких падений.

Я со свистом понесся по склону внутри невидимой, как бы обитой войлоком рамы, которая вертела мной из стороны в сторону, оберегая от малейших толчков.

— Все равно, что принимать ванну в одежде, — прокричал я. — С таким же успехом я мог бы смотреть на это по телевизору.

Я попробовал водные лыжи, скользя по волнам, как кролик в мчащейся по рельсам клетке на собачьих бегах. Вокруг была вода, но ничего похожего на наслаждение я не испытывал.

— Не годится. Надо учиться все это делать, а это тяжелая работа. Может быть, попробовать парашютный спорт?

Ухватившись за раму открытой двери, я шагнул наружу. Воздух со свистом проносился мимо меня, а я неподвижно висел, наблюдая за гобеленом в пастельных тонах в нескольких футах подо мной, который постепенно увеличивался в размерах. Внезапно он превратился в поля и деревья, стремительно мчащиеся на меня; я схватил кольцо, дернул…

Рывок чуть не сломал мне спину. У меня началось головокружение от вращения, я раскачивался, как маятник на дедушкиных часах, и шлепнулся на твердую скалу.

…Парашют тащил меня по земле. Мне удалось расстегнуть лямки и уползти под куст, чтобы прийти в себя.

— В каждом деле есть свои секреты, — напомнил я сам себе, — включая и профессию Господа. Какой смысл чем-то заниматься, если не получаешь от этого удовольствия?

Это заставило меня задуматься, что же может доставить мне удовольствие.

— Все вокруг твое, старина, — отметил я. — Как насчет миллиона долларов для начала?

Банкноты были аккуратно упакованы в пачке по 1000 долларов в каждой: десятками, двадцатками, пятидесятками и сотнями.

— Это не совсем то. Какой прок от денег самих по себе? Главное, что можно приобрести на них. Как, например, новенький с иголочки обтекаемой формы каштанового цвета «спидстер» 1936 года выпуска с зеленой кожаной обивкой.

Он стоял у обочины. Обещая удовольствие. Двери захлопнулись с приятным звуком. Я завел его, разогнал до 50 миль по дороге, которую только что создал. Я мчался быстрее и быстрее: 90… 110… 200… Через некоторое время я устал бороться с ветром и пылью, летящей мне в глаза и, избавился от них. Остался только рев двигателя и тряска.

— Ты слишком приземлен, — обвинил я сам себя.

Поэтому я добавил крылья и пропеллер и круто пошел вверх на спортивной модели «Пчелки», и ветер снова свистел мне в лицо, принося с собой бодрящих запах касторового масла и высокооктанового бензина. Но совершенно неожиданно спортивная лошадка взбрыкнула и, резко потеряв скорость, врезалась во вспаханное поле около Пеории. То, что осталось от меня, могло свободно поместиться в ложке. Я собрал себя, и истребитель Т-33 стал как шелковый набирать высоту. 30 000 футов, 40 000 футов… 50 000 футов. Я выровнял машину и стал делать бочки, петли, спирали и почувствовал приступ тошноты. Я спикировал в каньон, следуя извилистому курсу между скоплениями облаков, и почувствовал себя еще хуже. Прошел над самым забором, удерживая самолет для точной посадки, и мне это почти удалось перед тем, как я взорвался.

— Все дело в том, дружище, что, куда бы ты ни отправился, от самого себя не отделаешься. Как насчет более спокойного препровождения времени?

Я сотворил пустынный остров, украсил его орхидеями и пальмами, устроил ласковый ветерок, белый прибой, окаймляющий голубую лагуну. Построил из красного дерева, стекла и нетесанного камня дом на высокой террасе центральной горы, окружил его тропическими садами, прудами и водопадами; прошел во внутренний дворик, чтобы отдохнуть около своего бассейна, где под рукой в высоких бокалах ожидали прохладительные напитки. Они вызвали у меня аппетит. Я собрал стол, прогибающийся под тяжестью жареной дичи и холодных арбузов, шоколадных эклеров и белого вина. Я долго ел. Когда мой аппетит стал угасать, я избавился от всего этого, а также и от креветок, ростбифов, изысканных салатов, свежих ананасов, цыплят с рисом, свинины со сладким соусом и холодного пива. Я почувствовал, что снова взорвусь.

Я подремал на своей квадратной, три на три метра, кровати, устланной шелковыми простынями. После четырнадцатичасового сна она уже не казалась такой комфортабельной. Я снова поел, на этот раз жареных сосисок и пирожков с ливером. Это было очень вкусно. Пошел поплескаться в лагуне. Вода была холодная, и я порезал ногу о коралл. Затем у меня начались судороги, к счастью, на мелком месте, поэтому я, можно сказать, не утонул. Я решил, что утопленники уходят из жизни самым неприятным способом.

Хромая, я вылез из воды и сел на берег, размышляя о моем автоматическом музыкальном центре с пятью тысячами магнитофонных пленок, о моей библиотеке с десятью тысячами книг, моем антикварном оружии и коллекции монет, гардеробах, заполненных костюмами из натуральной шерсти и обувью, изготовленной по индивидуальному заказу, о моих пони для игры в поло, о моей яхте…

— Идиотизм, — сказал я. — У меня морская болезнь, и я понятия не имею, как ездить верхом. А что можно делать со старыми монетами, кроме как смотреть на них? Мне потребуется сорок лет, чтобы прочитать столько книг. И…

Неожиданно я почувствовал себя усталым. Но я не хотел спать. Или есть. Или плавать. И вообще ничего не хотел.

— Что хорошего во всем этом, — захотел я узнать, — если ты один-одинешенек? Если нет никого, кому можно было бы показать все это, или поделиться с кем-нибудь, или произвести впечатление, или вызвать зависть? Или даже сыграть во что-нибудь?

Я адресовал горькие вопросы небу, но никто не ответил, потому что я не позаботился поместить туда кого-нибудь для этой цели. Я поразмышлял о том, чтобы сделать это, но испугался, что потребуется слишком много усилий.

— Вся беда в том, что в этом месте нет людей, — признал я мрачно. — Да будет Человек, — сказал я и создал Его по своему подобию.