Вл. Гаков - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 21

Конечно, степь — приволье для стад. Но если ее вспахать — получишь в несколько раз больше продовольствия. Да и сколько можно вспахать сохой? Долю процента степных просторов.

Конечно, болото — это влага и торф. Но когда кругом все болото и болото, то каждая осушенная пядь — победа. Да и много ли можно осушить лопатой? Долю процента.

Конечно, река и море — это уха и дорога. Но уха — неисчерпаемая, сколько ни черпай, дорога — не изрытая, сколько по ней ни езди. И вместе с тем очень удобная помойка: сколько ни плескай, вода все смоет и унесет. Поэтому бери из этого колодца, сколько влезет, и плюй в него, сколько плюется. Благодать? Но много ли можно было взять ручным неводом? Много ли можно было наездить под парусами и веслами? Много ли нечистот могла спустить в реку самая большая и самая зловонная кожемятная мастерская ремесленника совсем недавних времен?

Конечно, всякий зверь — живое существо. Но если он нападает на человека, режет домашний скот и птицу, представляет смертельную угрозу самому существованию людей, то чего же с ним церемониться? Да и охота на зверя — важный промысел, подспорье в не бог весть каком обильном пропитании. И сколько ни убивай на охоте — это лишь доля процента от обычного улова хищников.

Напомним, что до самой середины нашего века, т.е. всего каких-нибудь четверть века назад, городское население мира состав-пяло менее четверти всего народонаселения. Да и здесь удельный вес крупных городов, в свою очередь, был ничтожным, а в малых городах жизнь людей в бытовом отношении мало чем отличалась от сельской. Даже в крупных городах было немало домов, где хозяйство велось, как при дедах и прадедах. Крошечные островки многоэтажных зданий в крупных городах окружало безбрежное море поселений сельского типа, где господствовало веками установившееся равновесие человека и природы — своеобразный экологический баланс.

Все чаще и все сильнее этот баланс нарушался — и, разумеется, не в пользу природы. Но это было не глобальным, а локальным явлением. Где-то химический завод начинал отравлять воздух окрест, но можно было переселиться подальше. Где-то другой завод начинал спускать в реку ядовитые отходы производства, и рыба, а также купающиеся отплывали подальше. Где-то начинали один за другим подниматься терриконы отработанной породы, но вокруг оставалось много цветущей земли. Какой-нибудь галантный кавалер подносил даме букет цветов, а спустя некоторое время завядшие цветы шли на корм скоту. Несколько сот семейств какого-нибудь города устраивали для своих детишек новогодние елки, а через несколько дней елки пылали в печи как дрова. Какая-нибудь компания выезжала за город на пикник, а после ее отъезда сельские ребятишки подбирали пустые бутылки, банки, бумагу — в крестьянском хозяйстве все сгодится. Птицы, собаки доканчивали объедки — и через неделю место пикника готово было принять новых гостей. А в самой деревне кругооборот “окружающей среды” был установлен веками. Не пропадали даром даже черепки разбитого горшка.

И вот всему этому однажды пришел конец. Сразу после второй мировой войны, со второй половины XX века мировой научно-технический прогресс стал ускоряться невиданными прежде масштабами и темпами, причем все чаще это сопровождалось качественными изменениями нарастающих масштабов. Началась научно-техническая революция наших дней с далеко идущими социально-экономическими последствиями.

Помните древнюю индийскую легенду об изобретателе шахматной доски который попросил в награду у раджи, чтобы на одну клетку шахматной доски было положено одно зернышко риса, на другую — два, на третью — четыре, на четвертую — шестнадцать и т.д. Раджа обрадовался возможности дешево, как ему казалось, отделаться от просителя. Но радовался зря: всех зерен мира не хватило бы, чтобы исполнить просьбу. Такие процессы стремительного, лавинообразного роста называются экспоненциальными: 1–10–100–1000–10 000 и т.д. И именно такие процессы оказались наиболее характерными для научно-технической революции, когда многие показатели промышленного роста начали удваиваться за считанные годы.

Там, где дымила одна заводская труба, где обдавал людей пылью и бензинным смрадом проезжающий автомобиль, стали дымить десятки, а потом и тысячи труб несоизмеримо большей мощности и ядовитости, помчались миллионы автомашин, поднимая над городом тучи ядовитого смога. Там, где в реку или в море сбрасывались нечистоты из одной трубы, появились сотни и тысячи труб также несоизмеримо большей мощности и ядовитости, и целые реки, целые цветущие участки морских побережий превратились в зловонные лужи, в которых гибнет все живое. Там, где возвышался один террикон, земля на десятки верст округ превратилась в подобие лунного ландшафта. Там, где валилось под топором одно дерево, бензопила и трактор завалили бревнами реку до дна на сотню верст вниз по течению.

И это еще не все. Когда-то, во времена оны городские обыватели с возмущением просыпались вдруг от грохота проносившейся пролетки лихача, от ссоры под окнами загулявшей пьяной компании или от кошачьего концерта. Просыпались, бормоча про себя ругательства, и он а засыпали мертвым сном в мертвой тишине. А если компания не угомонялась, выходил дворник, и через минуту все затихало. А теперь рев моторов и скрежет тысяч автомашин с утра и до утра превратили улицу в шумный цех завода. Запущенные на полную мощность телевизор или радиола оказались в состоянии довести до исступления не только соседей, но всех жителей соседних домов — население города средней руки в прошлом веке. Открылась угроза не только воздушного, водного и ландшафтного, но и шумового дискомфорта, причем в степени, чреватой опасностью для физического и психического здоровья населения. А затем открылась угроза радиационного загрязнения, теплового загрязнения и т.д. и т.д.

И это еще не все. За город на пикник двинулась уже не одна компания, а тысячи и тысячи еженедельно. И выбранная ими поляна оставалась захламленной, а новые компании искали все новые и новые поляны, опушки, пляжи. Сотни тысяч “кавалеров” возвращались воскресным вечером с охапками цветов — и вот уже все труднее оказывалось сыскать за городом очей очарованье, а завядшие букеты забивали мусоропроводы. Не сотни, а миллионы семей устраивали новогодние елки, истребляя окрестные леса, — и вот уже пылали во дворах несчастные деревца, мстя за свою гибель выделением канцерогенных дымов. Миллионы ружейных стволов нацепились в последнего перепуганного зайца. Миллионы моторных лодок превратили речные, озерные и даже морские заводи в далеко не дружеский шарж на городские автомагистрали. Этот перечень можно продолжать без конца.