Экспедиция «Велес» - Екатерина Витальевна Белецкая

прав? Иль нет? Ведь ты же знаешь о том, что приказал я сделать с ним. Теперь хочу я отменить приказ, и всё-таки узнать, что он тогда задумал.

— Минуло много лет, — справедливо заметил учёный. — И вдруг столь важным стал тот разговор?

— Да, стал, — ответил правитель. — Причин тебе нет надобности знать. Но стал, ты прав. Так вот, что ты мне можешь сегодня предложить?

— Где тело?

— Тело здесь, — правитель сделал паузу, видимо, ожидая реакции ученого, но тот молча ждал продолжения. — Оно слегка усохло, покрылось патиной, но целое… почти, за исключеньем некоторых частей, которые неважны. Закончив разговор, пойдем смотреть.

— Он здесь хранится?

— Да. Его сохранность проверили уже, я объяснил. Твоя теперь задача — утраченную жизнь в него обратно вдохнуть. Что будешь делать?

Наступила продолжительная пауза, затем учёный осторожно начал говорить:

— Сперва… ммм… сперва, мне думается, мы обеззаразим то, что там осталось, чтоб не тлел. Потом… ммм… потом добавим жидкостей, что надобны для тела, но по чуть-чуть. А дальше — я не знаю. Требуется время, чтоб разработать план. Но, мой правитель… пойми, тут обещать я не могу успеха. Ведь никто доселе этого не делал. Ведь что есть жизнь? Она не только и не столько движенье соков в теле, нет, она есть основанье для того, чтоб разум жил, существовал, и был на связи разум с внешним миром. Но после смерти… смерть не только соки, смерть — разрушенье клеток, тонких связей, и распад всего того, что было жизнью до этого.

— Ты много слов сказал, — правитель посуровел. — Но не по делу. Просто его мне оживи. Сумеешь?

— Не знаю, — ученый снова смолк. — Нужно думать. Есть мысль одна. Наверно, применить нам следует те соки, что давал ты мне и, вроде бы, пророку. Может быть, бессмертье твоё сумеет хлад смертельный растопить?

— Так делай, — жестко произнес правитель. — Что хочешь, делай. Только оживи. Желательно, скорее.

— Я не совсем пойму причину спешки, — сказал учёный. — Ты так торопишься? Нельзя ли мне узнать, чем вызвано сейчас твоё желанье?

Снова наступила пауза.

— Наверное, пришла пора сказать, — тяжело вздохнул правитель. — Он… здесь. Он виден только мне. Незримой тенью парит со мною рядом много лет. Я от его присутствия устал, и я… хочу закончить, наконец, своё соседство с ним. Нет больше сил ежесекундно видеть его с собою рядом.

— Не может быть, — в секунду севшим голосом произнес ученый. — Так вот в чём было дело. Мой дорогой правитель, я постараюсь все усилья приложить, чтоб от него тебя тотчас избавить. Это… страшно. Кто знает про него?

— Пророк, — с неприязнью произнес правитель. — Пытался мне помочь неоднократно. Не преуспел.

— Теперь мне всё понятно, — голос ученого окреп. — Ты говорил, что тело прячешь здесь? Веди меня к нему, мне нужно видеть.

— Идём, — решительно сказал правитель. — Идти совсем недолго.

Пауза, на этот раз ещё более продолжительная. Какой-то странный шорох, затем скрип.

— Ага, — тихо сказал учёный. — Угу. Боюсь, он сильно высох. Так… если мне не изменяет память, ты яд ему послал, что дал тебе я, но ты тогда сказал, что нужно для другого… неважно.

Пауза.

— Яд — это плохо? — спросил правитель.

— Плохо. Этот яд связал все жидкости, что были в нём, в одну. Он действует не сразу, а это значит, он страдал. Ты видишь, как скорчен труп его?

— Да, вижу, — с неприязнью произнес правитель. — Что нам делать?

— Тебе не надо делать ничего. А я попробую сперва вернуть подвижность телу, и будем выводить плохую жидкость, меняя её на новые, согласно предназначенью, как нужно. Но… пойми, правитель, боюсь, что может это не помочь.

— А что тогда? — спросил правитель?

— Не знаю, — ответил учёный. — Да, не напоминай, что я твоею властью могу быть тотчас же казнен за ослушанье. Казни́. Что хочешь, делай, пусть решенье здесь будет за тобой. Но знай, я не всесилен, и, верно, я не смогу помочь. Но попытаюсь.

— Пытайся, — правитель тяжело вздохнул. — Я… я боюсь. Мой разум более не в силах вынести соседство это. Как долго я терпел! Ах, если бы я знал… наверно, как это ни прискорбно сознавать, он нужен был, поэтому он здесь.

— Он был предтече, — беззвучно произнес учёный. — С этим можно спорить, и спорили, и много сомневались в его словах и мыслях. Да, напрасно его убил ты.

— Думаешь, теперь наказан я? — зло спросил правитель. — Думаешь, боялся я за себя, когда приказ отдал? О, нет. Пойми меня. Ведь все его идеи могли убить страну, народ, весь мир! Ведь что он предлагал? Ты помнишь?

— Он предлагал преддверье вечности постигнуть. Потом он предлагал смиренно ждать конца, — ответил учёный. — Ещё он предлагал оставить след достойный, чтоб тот, кто будет позже, этот след сумел осмыслить и понять своё предназначенье. И сделать выводы, тем обессмертив нас, и чтобы почитали потом другие род, который нашим когда-то был.

— Ты понял, что ты сам сказал сейчас? — спросил правитель. — Он нам пророчил смерть! Непротивленье, тихое бессилье, и угасанье! Этого хотел бы ты для тех, кого детьми своими называешь? Подвинься! Уступи! И сгинь, ведь недостоин ты продлиться в эту вечность! Этот бред он проповедовал, и многие, поверив, решили, что он прав, и что не нужно больше бороться за себя. Что можно сгинуть, весь мир освободив… кому? Он не сказал.

— Быть может, он не прав, — согласился учёный. — Но всё-таки убийство не метод, как показывает жизнь. Вот если б в честном споре его ты поборол, тогда, вполне возможно…

— Чего — тогда? — с издевкой спросил правитель. — Скверные идеи, которые он двигал, имели шансы разойтись по миру, и осквернить умы. Он вовсе не предтече, он был дурак, который всем желал лишь зла!

— Тогда скажи, мой дорогой правитель, зачем нам оживлять такое зло? — поинтересовался учёный. — Есть в этом смысл?

— Да, к сожаленью, есть, — вздохнул правитель. — Смысл есть, и он — в моём покое. Я устал. Невыносима ноша, я пытался, так много лет… проклятые глаза, проклятый взгляд, и темная фигура со