Михаил Савеличев - Самурай

Максиму казалось, что сквозь толщу воды на него смотрит множество глаз, что кто-то касается его обветренной и почти потерявшей чувствительность кожи лица чем-то острым и скользким, он ощущал слабое движение воды, словно над ним проплывали огромные рыбы, если бы они могли выжить в отравленной радиацией и химией воде, он попытался ухватить это ускользающее и любопытное, но плотная субстанция превращала движения в замедленную киносъемку, и рука ухватывала только податливую и мокрую пустоту.

Ему чудилось, что он сам постепенно превращается в огромную и ленивую рыбу, которая прячется на дне от шторма, прижимаясь к спокойному песку, чье движение не шло дальше вздымаемых донным течением фонтанчиков ила, и которой не нужно ни глаз, так как в зеленой тьме нет ничего такого, что стоило внимания, да и мешают они сну, которой не нужно языка, так как здесь нет никого, с кем можно поговорить о вечном безмолвии, и у которой есть лишь ощущения — вот рядом проплыла рыбешка, ее можно съесть, но не хочется баламутить воду, и так забившей все жабры песком, вот прополз краб, осторожно притронувшись клешней к гладкому боку и тут же дав деру от покоящегося гиганта, вот что-то плеснуло далеко наверху, точно некто уронил в море камешек, на чешуе четко обозначилась точка растущего давления, брошенный предмет опускался невыносимо медленно, рождая в глубине спящего разума непонятное беспокойство, как-то странно метаясь из стороны в сторону, но вновь и вновь возвращаясь на отвесную траекторию.

Максим открыл глаза, но ничего не смог увидеть в залепившей глаза ядовитой плесени, только какие-то размытые пятна, описывающие круги далеко наверху. Он только сложил ладони лодочкой в той точке, куда должен был опуститься предмет, перехватил и зажал его, не давая скатиться с тела и затеряться в темноте и песке, ощущая в нем странно знакомую тяжесть, холод, продолговатость и рифленость, плоский отросток и таящуюся внутри могучую силу, готовую в следующее же мгновение вырваться наружу и осветить подводный мир пламенем взрывающейся гранаты, согреть стылую бездну иззубренными, раскаленными осколками, разрывая морскую ткань и оставляя после себя идеальные прямые из пузырьков пара. Максим сел, с трудом продавив вязкую плотность морского покрывала, перевернулся, одним движением оказавшись на корточках, уперев ладони в песок, под одной из которых теперь лежала смерть, с силой оттолкнулся, выпрямился пружиной и стал подниматься наверх, по-лягушачьи загребая руками и ногами, наталкиваясь при каждом гребке правой рукой на сетку, зачем-то протянутую между опорами пристани.

Это было бесполезное занятие — плыть со всем своим арсеналом Максим не мог, он лишь судорожно бился, делал мощные взмахи, но затем вновь ощущал под ногами дно, и опять начиналась борьба, в которой выиграть у Максима не имелось никакого шанса, если бы под ним в конце концов не полыхнуло, его бы с силой не ударило под зад, и он без всякой помощи со своей стороны не вылетел бы на поверхность и, прежде чем вновь погрузиться в море, не схватился бы за висящие перед ним веревки. Давление снизу постепенно опало, Максим обвис на канатах, только сейчас в полной мере ощутив, насколько же он неплавучий предмет, а сверху ему в лицо посветил фонарик, и сквозь пробки в ушах Максим услышал далекий голос Вики:

— Тебе еще помочь?! У меня осталась пара гранат!

Максим не ответил, подтянулся, вырывая ноги из ледяных объятий моря, закинул левую на висевшую рядом шину, что удалось не сразу, а путем нескольких мучительных попыток, после каждой из которых мокрый ботинок соскальзывал с ребристой поверхности протектора, пока, наконец, не застрял в какой-то дыре, то же сделал и с правой ногой, на сей раз без промахов, и на несколько блаженных секунд замер в позе воздушного шпагата, чувствуя как неумолимая тяжесть амуниции постепенно продавливает его обратно вниз, ступни ног задираются все выше и выше, а зад начинает ощущать внизу близкое присутствие воды. Максим заставил себя оторвать одну руку от каната, перехватить его повыше, не слишком сильно напрягая мышцы бедер подтянуться, сделать еще перехват, еще, в конце концов он сделал сильный выдох, сконцентрировался, крикнул и свел ноги, тут же оказавшись на уровне палубы, где его подхватили под руки и втащили на пружинящий резиновый настил, освобожденные же шины закачались маятниками, и можно было услышать в продолжающейся тишине гулкие удары от их столкновения друг с другом.

Максим перекатился на спину и увидел склонившихся мокрых и довольных Павла Антоновича и Вику, успевших уже натянуть ярко-оранжевые спасательные жилеты, из карманов которого у девушки действительно торчали запалы гранат, а у шефа на руках покоился длиннющий гранатомет, наверное последнее средство для его побудки и спасения. Он сел, взялся за низкие круглые поручни и поднялся на ноги, уставившись на то место, откуда вынырнул, но ничего особенного не увидел, кроме расходящихся и уже затухающих круговых волн, темноватого пятна поднятого со дна ила, тоже постепенно расползающегося вслед за волнами по безмятежной глади моря, а так же тянущийся рядом причала со спасательной тумбой, теперь уже совершенно голой, так как прошедший шторм все-таки содрал с нее остатки веревок.

Было относительно светло от замерших грозовых разрядов, вода мелко, киселисто дрожала, воздух по консистенции и по вкусу напоминал протухший холодец, и приходилось прикладывать усилия, двигаясь и дыша в нем, что делать было легче, если приноровиться расталкивать сгустившуюся атмосферу плечом и сдерживать рвотные позывы, занюхивая просоленными обшлагами плащей.

Волны от взрыва внизу упокоились, но ровная поверхность тут же нарушилась множеством расходящихся из разных центров кругов, словно в воду бросили хлебные крошки, из моря показались маленькие черные холмики, на холмиках прорезались круглые, большие и немигающие глаза, беззубые рты, увенчанные двумя короткими отростками, наподобие усов; всплывшие рыбы замерли в правильном шахматном порядке, шевеля плавниками, продолжавшими порождать небольшие волны, и только теперь Максим сообразил, что морские создания молча и пристально разглядывают их троицу, тоже замершую около поручней и рассматривая это странное действо. Максиму казалось, что он встречается с осмысленным и холодным взглядом, каким обычно изучают лягушку на уроках биологии, прежде чем раскромсать ее на части и устроить показательный эксперимент, что ему очень и очень не понравилось какой-то скрытой и не совсем понятной угрозой — в самом деле, что чешуйчатые твари могут им сделать? — но в рыбьих глазах словно бы читался намек на зажатый под плавниками джокер, и он, просто ради нулевой готовности, достал из-под плаща автомат, передернул затвор и дал предупредительный выстрел в воздух, что неожиданно получилось, хотя оружие основательно вымокло и просолилось.