Звездный щенок - Яцек Изворский

– Боюсь, что при их умственном уровне это будет для них слишком абстрактно, – высказал я свои сомнения. – Я бы предпочел что-нибудь более конкретное.

– Может быть, их части тела? – предложила Елена.

– Для начала будет неплохо, – согласился я, – а потом посмотрим. Пока пойдем есть.

– Не так быстро, Бялек, – сказала Елена. – Mне нужно сначала проверить скорость в рубке и приготовить для всех еду. Поедим и пойдем к ним.

– Ух ты, Елена, сколько у тебя теперь дел! – пробормотал я еще. – Teбе придется быть на корабле всем, даже техником.

– Но Бялек, я ведь в устройстве корабля разбираюсь всего лишь чуть больше, чем ты… Если сейчас будет какая-то крупная поломка – все кончено.

Меня аж передернуло. Надеюсь, этого не случится! Я выключил видеофон и через некоторое время был уже в кают-компании. Вскоре ко мне явилась Биндка, но Елену пришлось ждать довольно долго. Наконец она пришла с едой.

Во время трапезы я рассказал о своих лигурянских похождениях, после чего мы отправились с едой к «детям Кожджена». Елена также взяла с собой чертежные принадлежности и магнитофон, годный для записи ультразвука. Когда кождженцы поели, она спросила, может ли она уже рисовать.

– Еще нет, – ответил я, некоторое время прислушиваясь к разговору «детей Кожджена», а потом, после короткой тренировки их речи, сказал: – Начинай.

Елена нарисовала руку кождженца. Затем она указала на руку одного из них, на листок бумаги и снова на его руку. Тот молчал, разложивши беспомощно руки, как будто не мог понять, о чем идет речь; но одна из его коллег, на первый взгляд, младшая, наверное, даже еще не совсем взрослая, называемая нами в дальнейшем в немного упрощенной транслитерации Пакденкой, сориентировалась быстрее, и сказала, указывая на карточку:

– Бонь.

– Бонь, – повторил я по-кождженски и по-земному: – рука.

– Она поняла? – спросила Елена.

– Да, – подтвердил я. – Покажи тeпepь ей ногу.

Мы получили ответ, который в транслитерации был как «šöć». Потом то же самое было с глазом, ухом и так далее. Все высказывания Пакденки мы записывали на пленку. Затем настала очередь понятий немного более абстрактных.

– А теперь нарисуй целиком кождженца, – попросил я Елену.

Едва появился на бумаге рисунок, кождженка, не раздумывая, указала рукой на себя и сказала:

– Пак-ден-кар.

Когда она назвала свою спутницу Тонр-винь-кай, я понял, что она думает, что мы спрашиваем ее про имя. Но дело было не в этом.

– Не получилось, – пробормотал я.

– А как насчет цветовой гаммы? – предложила Елена.

– Хорошо, цвета, – согласился я. – Oни видят цвета так же, как я или ты.

Елена принесла откуда-то карандаши и цветные карточки. Она начала рисовать цветные квадраты. Указывая на рисунки и на карточки, мы постепенно узнавали названия цветов. Определив еще с десяток слов – например, «звезда» – я пришел к выводу, что материала у меня уже достаточно, и начал сравнивать звуки с буквами.

Уфф, вот это была работа! Елена, правда, подавала мне сразу все, что только требовалось, но в остальном она ничем не могла мне помочь, так как для нее это были ультразвуки; от Биндки тоже не было никакой пользы, так как она совсем не знала кождженского языка. Я должен был сам все установить, и потребовалось довольно много времени, пока я наконец справился со всей кождженской фонетической системой и её записью. К счастью, это был тот язык, который я знал, а изменения, произошедшие в нем за эти сто двадцать лет, были, кроме исчезновения многих слов, гораздо меньше, чем я предполагал. Поэтому через пару часов я уже вполне сносно мог общаться с кождженцами. Первый мой вопрос был:

– Вы «дети Кожджена»?

– Да, – последовал ответ Пакденки.

Я вдохнул с облегчением.

– Они поняли? – спросила Елена.

– Они поняли! – радостно воскликнул я.

– Спроси их, как они себя чувствуют? – попросила Елена. Я спросил.

– Хорошо. – получил я ответ, – только мы не знаем, что нам здесь делать?

– Ничего! – воскликнул я. – Вы свободны, дорогие мои!

– Как это ничего? – спросили изумленные кождженцы. – И что значит «свободны»?

– Вот и говори с такими! – пробормотал я по-земному. – Что значит «свободные»?! Хорошенькое дело! Но как им это объяснить, Елена?

– Им трудно удивляться, – сказала Елена. – Cто двадцать лет неволи…

– Да, это проблема… – пробормотал я в задумчивости. Через некоторое время громко сказал: – Уже нет, Елена. Нарисуй мне лигурянина, – и когда она нарисовала, я спросил по-кождженски: – Kто это?

– Векс-ньыв, – с явным испугом ответили кождженцы.

– Когда я закончу свою речь, скомкай эту бумажку и выбрось, – сказал я Елене, а «детям Кожджена»: – Tеперь их уже не будет. Сейчас мы о вас позаботимся. И отвезем вас в страну счастья, где вам больше не придется ничего делать. И это называется: свобода. – Елена скомкала листок с лигурянином и выбросила его.

– А вы кто? – спросила Пакденка.

«Ну, наконец-то разумный вопрос», – подумал я и сказал кождженцам, при произношении чужих для них слов применяя обратную транслитерацию:

– Это человек, – указал щупальцем на Елену, – а я кулёник и меня зовут Бялек. А как вас зовут?

Вся шестерка сказала мне свои имена: кождженок зовут Пакденка, Тарвинка и Верниле, их партнеров – Варминдек, Каминос и Менделин; конечно, это имена, уже упрощенные нами, так как их «оригинальная» транслитерация была бы в некоторых случаях попросту непроизносимой.

Я пробыл у них почти весь день, только с перерывом на обед, однако не буду описывать все наши разговоры. Во всяком случае, в тот день к вечеру я совсем устал – почти так же, как и после моей лигурянской миссии. Это было что-то ужасное, как низок был умственный уровень этих кождженцев, пожалуй, даже ниже уровня сидуров! Сидуры, oднaкo, были дебилы, а из «детей Кожджена» таких «дикарей» создали социальные условия их жизни на Лигурии. Считать они могут, например, только до десяти, на каждое большее число просто говорят «гум» то есть «много». А их самоуважение едва ли сопоставимо с рабами Древнего Рима!

– И что мы с ними будем делать? – спросила Биндка за ужином.

– Мы постараемся как-то поднять их ментальный уровень, – ответила Елена, – однако сомневаюсь, что из этого что-то выйдет. Я боюсь, что изменение условий будет слишком радикально. Может, было бы проще, если бы это были совсем маленькие дети.

– Почему? – Не поняла Биндка.

– Во-первых, потому, что они бы легче приспособились к нашему двадцать седьмому веку, во-вторых, их можно было бы научить нашему языку, выраженному их звуками, и тогда перевод был бы гораздо проще, – пояснила Елена.

– А если бы у них на корабле были дети? – подала идею Биндка.

– Я бы не возражал, – ответил я.

– И я тоже. Браво, Биндка! Отличная идея! – похвалила её Елена. – Дети не только легче приспособились бы к нашим условиям, но даже могли бы помочь взрослым усвоить некоторые понятия. Ты бы позаботилась о них, Биндка.

– Почему я? – спросила моя спутница с характерным для нее страхом перед всем тем, что ново. – Почему не Бялек?

– Бялеку хватает хлопот со взрослыми. Кроме того, это будет для тебя хорошей школой жизни. Когда-нибудь у вас тоже будут дети – напомнила ей врач, – И вообще, не ленись. Нас осталось только трое, и только я могу что-то делать на корабле… – оборвала она, махнула рукой и, зевнув, добавила: – А вообще-то пойдем уже спать. Надо было бы еще вымыть тебя, после твоей лигурянской миссии. Потому что теперь ты на самом деле не «Бялек», а «Бурек», – пошутила она.

Я, правда, не очень любил мыться, как не любили это все чикорские кулёники – впрочем, на Чикерии, при их способе передвижения, это мало что давало – но в тот день я согласился с её желанием, и Елена меня хорошенько отмыла. Потом мы все трое легли спать.

На следующий день мы