Майкл Флинн - Ладони бога

— Джихад — не сезонная охота, — упрекнул его Хасан, — Истинный джихад — борьба с собственным сердцем.

— Может, и так, — вставил Янс, подслушавший их разговор, — но если людям вздумалось повоевать, им любая причина хороша, — Он задумчиво разглядывал свою летающую машину, — Надеюсь, у них нет противовоздушной артиллерии.

Иман научилась различать батинитов.

— Они только кажутся одинаковыми, — сказала она, — из-за необычности, которая отвлекает нас от индивидуальных различий.

— Да, — кивнул Сунг, — как арабские завитушки. Все буквы выглядят одинаково.

— У батинитов в самом деле нет лиц, — напомнила им Иман, — но головы устроены определенным образом. Всегда одно и то же количество впадинок и антенн, и расположены они в одинаковом порядке…

— Меня это не удивляет, — вставил Мизир. — Часто ли люди рождаются с тремя глазами или с носом на месте уха?

— …Но размеры и расстояния между различными чертами так же различаются, как у людей. Мы ведь и узнаем друг друга по длине носов, расстоянию между глазами, величине ртов…

— И длине языков, — шепнул Баширу Янс. — Некоторые куда длиннее нормы.

— …Я выделила семьдесят три измерения для голов батинитов. Диаметр ямок; отражающие свойства желатинового заполнителя; длину выростов, размер и количество «лепестков», оттенок кожных чешуй…

— Не стоит перечислять все, — перебил ее Хасан.

— …И так далее. Все они слишком необычны, поэтому наше сознание их не регистрирует, но Разум способен измерять, отмечать и распознавать отдельную личность.

— А между двумя расами есть системные различия? — заинтересовался Мизир. — Мне приходило в голову, что у кобальтовых «лепестки» должны быть шире и чаще расположены, чем у лазурных.

— Так и есть! На носовых отверстиях.

Мизир кивнул. Он был доволен собой.

— Я догадываюсь, что это излучатели тепла, хотя до анатомических исследований уверенно сказать не могу. Если кобальтовые — тропическая раса, то для них важнее быстро отдавать излишки тепла. Ни у одного высокогорного вида в этой долине не оказалось выраженных лепестков — и ничего похожего. На такой высоте не приходится заботиться об излишках тепла.

— Еще одно доказательство, — заметил Башир, — что население города пришло из другой части мира.

Разум вылавливал нити смысла из клубка звуков, составлявших устную речь батинитов. Задача усложнялась существованием двух языков, каковые Разум объявил родственными в пятой степени и примесями десятков диалектов и арготизмов.

— Портовые жители, — указывал Клаус, — наверняка говорят на собственном языке. И воры, шепот которых мы иногда подслушиваем ночью.

— Какой там шепот, — возразила Иман. — Гудение, щелчки и причмокивания.

— Эти впадинки у них на головах, — размышлял Мизир, — барабанные перепонки. Удивительное устройство. Они так же мало приспособлены для речи, как губы и язык человека. Но их использовали, и они делают свое дело.

— Если они способны говорить двумя сторонами рта одновременно, — заметил Клаус, — то могли бы иной раз говорить одной стороной одно, другой — другое.

— Вот как полезно иметь запасные отверстия, способные издавать звуки!

Клаус пробормотал что-то еще и засмеялся собственной шутке, не понятной остальным, потому что сказано было по-немецки. Вообще-то она относилась к запасным отверстиям для издавания звуков.

Они ввели в Разум ропот толпы в ночь первого восхождения Аль-Азрака, и Разум выдал в ответ такую же невнятицу с отдельными выкриками: «Голубая планета/ встает/ поднимается/ и/возможно/ выражение страха и отчаяния». Это был еще не перевод, но намек на понимание.

Возможно, существовал и третий язык, беззвучный, потому что иногда они наблюдали собравшихся вместе батинитов, молчащих и тем не менее явно общающихся.

— Эти усики-антенны, — сказал Мизир, — улавливают запахи. На близком расстоянии они переговариваются запахами.

— Неэффективный способ, — фыркнул Клаус.

— Малая эффективность — признак естественного отбора, — доказывал свое Мизир, — да и сообщения могут быть очень простыми: «Беги! Сюда!»

— Нет, не запахи, — возразила Иман, — во всяком случае, не только запахи. Заметь, как они касаются друг друга, как поглаживают лепестки. Они общаются посредством прикосновений. — Она вызывающе вздернула подбородок, и никто не осмелился возразить, потому что она и сама часто обходилась прикосновениями вместо слов. — Ведь что такое рукопожатие, хлопок по плечу, — настаивала она, — или поцелуй?

Все сошлись на том, что поглаживание друг другу лепестков заменяет поцелуй. Иногда вместо поглаживания было короткое отрывистое касание.

— Вроде как чмокнуть в щечку, — сказал Янс.

Иногда это делалось явно напоказ. Иногда украдкой, со множеством предосторожностей. Что бы ни означало это движение, горожане часто прибегали к нему.

— Ласковый народ, — сказал Башир.

Иман промолчала и взъерошила пареньку волосы.

Башир дистанционно пилотировал зонд, сопровождающий солдата, выбравшегося ночью в парк. На его лазурном теле была бледно-желтая мешковатая униформа местной армии, и Разум не сумел выделить никаких знаков отличия. Батинит ехал на шестиногой лошадке мимо заброшенных полей по гравийной дорожке, выводившей к ухоженному когда-то парку на холме. Оружия при нем не было.

Добравшись до ровной площадки, где горожане занимались спортивными играми, уступившими теперь место более воинственным упражнениям, солдат спешился и заговорил глухой барабанной дробью, напоминающей звук далекой дарбуки.[8]

Ему ответил другой барабанщик, и из рощицы местных кедров и тополей вышел высокий стройный батинит с кожей цвета кобальта. Двое сошлись и постояли немного, переговариваясь щупальцами верхних рук. Затем второй заговорил двумя голосами. Первый голос произносил: «Показывать/демонстрировать/проявлять — мне/этот/ — ты/представлять одно средство — настоящее время». Второй в то же время говорил: «Страх/ужас/ бежать-или-сражаться/ — я это средство — теперь и в дальнейшем». По крайней мере, так воспринимал их Разум.

— Какие же нужны уши, — восхитился Башир, — чтобы разбираться в этом дуэте.

Солдат отвечал таким же двухголосием. «Проявлять/показывать — это/то средство — еще нет» и «это (мн.) — отчаянное решение/убежище (?) — теперь и в дальнейшем».

Кобальтовый принес корзину и, открыв ее, стал доставать тарелки с зерновой кашицей и бобами — излюбленным батинитами угощением для пикников. Земляне прозвали его «батинитским силосом». «Ешь/принимай — этот предмет/вещь — ты/это средство — прошедшее время».