Майкл Флинн - Ладони бога

От Большой Товарной Дороги ответвлялась другая, уходившая на северо-запад к перевалу горного хребта, к которому принадлежали и Туманные горы. Удаляясь от города, дорога теряла парадность, подобно крестьянину, который, выбравшись из города, избавляется от праздничного костюма: сперва она превращалась в гравийное шоссе, потом в земляной проселок, пропитанный маслянистым воском, и, наконец, на пологом серпантине к перевалу — в грязную колею. Зонды, посланные за перевал, вернулись с изображениями второго, далекого города, меньшего, чем Восточный Порт, лежащего в плодородной горной долине. Дальше, на пределе разрешающей способности приборов, начинались засушливые земли, переходящие, кажется, в пустыню.

— Довольно энергичный народ, — заметил Хасан. — Шумные, деловитые, как американцы. Непрестанно чем-то заняты.

— Вот почему город выглядит так странно! — воскликнула Иман с торжеством, удивительным после многонедельных наблюдений, словно социолог только сейчас впервые заметила батинитов. — Видите? — обратилась она к остальным. — Они и есть американцы! Смотрите, улицы — как по линейке. Все по плану. Только у гавани изгибаются и блуждают свободно. Этот город не рос сам собой, а был посажен и выращен. Ты был прав, Мизир, они пришли из-за Восточного моря.

В самом деле, бойкий народ. Двое детенышей, проказничая в арке, налетели с разбегу на ствол шестикедра и свалились, оглушенные. Родители бросились их утешать. «Трое родителей», — отметила Иман и задумалась, каковы их роли. А может, третий — дядюшка, тетушка или старший брат? Зато утешающие движения во всех мирах похожи, и щупальца способны ласкать и гладить не хуже рук.

— Они привязаны друг к другу, — сказала тем вечером Хасану Иман.

— А кто не привязан? — отозвался он, вставая с дивана и выходя из шатра в ночь.

Сверху Восточный Порт казался тусклым оранжевым заревом. В сотнях тысяч ламп горело масло, которое получали из ароматной травы. Иман вышла следом и открыла рот, собираясь заговорить, но Хасан остановил ее, тронув за локоть и указав на тень Башира, сидевшего на подушке, припав к биноклю ночного видения. Они тихо отошли к шатру Хасана. В шатре Хасан сел на оттоманку, а Иман встала у него за спиной, разминая ему плечи.

— Мышцы так свело, — пробормотала она, — словно ты носишь тяжелый груз.

— Да ничего особенного. Всего один мир…

— …сказал Атлас. — Она ущипнула посильней, и Хасан поморщился. — Тебе этот мир не изменить, что бы ты ни делал. Ты только наблюдаешь.

— Люди придут сюда полюбоваться чудесным водопадом, или за благовониями из масляной травы, или ради новых мод и покроя одежды. Рано или поздно их заметят.

— Ну так что ж? Будет лучше и нам, и им. Когда-нибудь мы познакомимся с ними, станем торговать, слушать их музыку, а они — нашу. Вопрос только в том, когда и как. Мне кажется, твоя ноша много легче целого мира.

— Пусть так. Вас восемь. Тоже немалый груз.

— Что, Сунг и Мизир младенцы, чтобы ты менял им пеленки? И я?

Она встревожила его, вызвав неприятные мысли. Он поднял руку к плечу и удержал ее пальцы:

— Наверно, пока хватит.

— Значит, я такая обуза?

— Не в том дело. Ты меня пугаешь. Я не знаю, кто ты такая.

— Я проста, как букварь. Меня может прочесть первоклассник.

— Я не то хочу сказать.

— Ты гадаешь, что скрывается под хиджабом? Я могу его снять.

Его словно пронзило раскаленным мечом. Он повернулся на подушках, и Иман невольно шагнула назад, выставив перед собой сцепленные руки.

— Мы с тобой впервые в одной команде, — сказал он ей. — Что ты обо мне знаешь?

— Я знаю, что Башир — не такая тяжесть, как ты думаешь.

Хасан помолчал.

— От твоих заверений он не станет легче.

— Что с ним здесь может случиться?

— Думаю, почти ничего, — неохотно признал он, — и это опасно, потому что следующий его мир может оказаться не столь гостеприимным.

— По-моему, ему нравятся батиниты.

— Они легко могут понравиться.

— Таких народов больше, чем ты думаешь.

— Я думаю, что ты лысая. То есть под хиджабом. Лысая, и уши у тебя острые, как ракушки.

— Ах какой ты льстец! Может, нам больше не работать в одной команде? Ты уйдешь за врата, я — за другие, и любой из нас может не вернуться назад.

— Я не шиит.[6] Я не практикую мута'а.

Лицо Иман застыло в непроницаемую маску.

— Вот о чем ты думаешь? Временный брак? Так, может, ты меня и вовсе не знаешь. — Она прошла к полотняному пологу и остановилась, уже пригнувшись, чтобы выйти наружу. — Они черные, — бросила она, чуть обернувшись к нему. — Черные, и очень длинные, и, если верить моей матери, мягкие как шелк. Что касается ушей, за них ты еще не заплатил.

С этими словами она исчезла. Хасан решил, что они поссорились. «По праву старшинства, — думал он, — я могу взять ее вместе с Сунгом и Мизиром в следующий выход». Он мог это устроить. В Доме Врат многие начальники были перед ним в долгу.

На следующий день Хасан отправил Башира на Землю за припасами и, учитывая его молодость, послал с ним Мизира и Халида как водителя инобуса. Они увозили заполненные информацией диски и ящики с образцами для исследований.

— Проверьте калибровку часов, — напомнил им перед выходом Сунг. — Время в другой бране течет иначе.

— Спасибо, дедушка, — усмехнулся Халид, совершающий далеко не первый рейс. — А я и не знал.

— Нахал, — пожаловался потом Сунг Хасану. — Напомнить никогда не вредно.

— Неспокойно мне с одним оставшимся грузовиком, — вставил Янс. — Понимаете, о чем я? Если придется срываться в спешке, нам со всем снаряжением в нем не уместиться.

— Срываться? — Сунгу это слово показалось родственным «нервному срыву».

— Никогда заранее не знаешь.

Глубокомысленное замечание Янса так ничего и не объяснило Сунгу.

В тот же вечер Клаус с загадочным видом обратился к Хасану:

— Вот последние съемки города шестиножек.

— Не зови местных жителей «шестиножками». Что там на видео?

— Я надеюсь, что ты мне объяснишь.

Как правило, Клаус избегал уклончивых ответов. К фактам он относился по-немецки. Ел их сырьем, без соли, и подавал в том же виде. Была в этом какая-то жестокость, ведь факты бывают жестковаты, а попадаются и острые. Такие трудно проглотить и лучше сперва пожевать, чтобы размягчить немного.

Съемки проводились ночью, и ночные объективы придавали изображению зеленоватые светящиеся оттенки. Счетчик времени в нижнем правом углу показывал три часа местного времени. Зонд производил разведывательный полет над приливной полосой к северу от города — на предыдущих снимках Мизир высмотрел там каких-то любопытных роющих животных, — а при возвращении проходил над городом. Движение на улицах активировало системы наблюдения.